Герои Аустерлица (СИ) - Ангелов Августин

И Наполеон учел, что при таком маневрировании фронт армии союзников неминуемо растянется. Потому император Франции сконцентрировал свои войска по центру, напротив тех самых Праценских высот, создав у командования союзников ложную уверенность в возможности быстрого окружения французской армии, и одновременно приготовив стремительный удар по растянувшемуся противнику. В итоге получилось, что план Наполеона сработал, а союзные силы попали в ловушку своей собственной самоуверенности. Обидно, конечно, но ничего уже не поделаешь. Остается только смириться с этим позорным разгромом.

Впрочем, запахи еды отвлекали меня от мыслей о досадном поражении наших войск, заставляя живот урчать, что, наверное, было неприличным для князя. Ведь здесь же повсюду соблюдается чопорный этикет. А территория Чехии, то есть королевство Богемия, как подсказывали воспоминания прежнего князя Андрея, входит сейчас в состав Священной Римской империи. И этой самой империей формально руководит тот самый наш союзник по антинаполеоновской коалиции Франц II. Его полные имя и титул Франц Иосиф Карл Габсбург-Лотарингский император Священной Римской империи, император Австрии, король Богемии и Венгрии. Вот только владения эти Наполеон у Франца постепенно отбирает.

Между тем, меня внесли на носилках в дом с богатым интерьером. Картинами внутри все стены увешены, а потолки украшены лепниной. На полу хороший паркет. Длинные бархатные шторы бордового цвета на высоких окнах. На первом этаже довольно просторный зал с двумя солидными каминами в торцах, освещенный люстрами с множеством свечей. Кованые перила широкой парадной лестницы, ведущей на верхний этаж. Не совсем дворец, конечно, как те, что у прошлого князя Андрея в воспоминаниях засели, но не меньше, чем какого-то местного помещика особняк. Впрочем, понятно, почему нас сюда привезли. Здесь же устроен госпиталь! Не полевой, а, так сказать, стационарный. И в госпитале как раз раненым ужин раздают.

Ну и нас всех, новоприбывших, кто в сознании был, угощать пытались. Мне повезло, что мои носилки поставили в тепле напротив камина, приподняли тело, подсунув под спину большую подушку, и здешний лекарь, на этот раз безусый и моложавый, кормил меня из серебряной ложки бульоном. А я заново учился в этот момент глотать. Впрочем, бульон оказался вкусным, да и жрать хотелось чертовски, потому научился владеть своим новым ртом и глотательными мышцами достаточно быстро, лишь пару раз поначалу срыгнув, словно беспомощный младенец. Но, лекарь проявил удивительное терпение, вытерев тряпкой результаты моей конфузии.

В зале стоял гул от голосов, словно на рынке. Более легкие раненые ужинали в другом конце зала, сидя на лавках за длинным столом и разговаривая. А тяжелые лежали вокруг меня. И я обратил внимание, что здесь почти нет пленных, а, в основном, находятся на лечении офицеры французской армии. Мне же, как выяснилось, вместе с несколькими другими тяжело ранеными высокопоставленными русскими пленными, была оказана честь уже тем, что нас доставили сюда, где лечебным делом заведовал сам Доминик Ларрей, главный хирург армии Наполеона.

Съев целую миску бульона, я почувствовал себя немного получше. Вкус крови, который все это время ощущался во рту, пропал. Язык тоже начал слушаться, и я смог с его помощью провести инспекцию собственного рта, обнаружив, что зубы у меня все на месте и даже без всяких пломб. Болевые ощущения в голове локализовались. Теперь сильнее всего болела область левого виска, а также затылок, но почему-то справа. Левое ухо полностью заложило. И я почти перестал им слышать. Но правое пока слышало хорошо.

Вот только голову я по-прежнему мог поворачивать лишь самую малость, поскольку усилия отзывались резкой болью еще и в правой стороне шеи. А все мои попытки поднять руку, чтобы ощупать свои больные места, пока не приводили к результатам. Сил в руках хватало лишь на то, чтобы приподнимать их сантиметров на пять, да пошевеливать пальцами. Но я помнил, что несколько часов назад не мог даже этого, а теперь могу. Значит, не все так плохо. Выздоровление после ранения идет, пусть и медленно. Тут главное, чтобы инфекция в рану не попала и лихорадить не начало. А то ведь никаких антибиотиков здесь нет и в помине.

Вскоре после ужина врачи начали осмотр пациентов, лежащих в зале, который представлял собой нечто вроде импровизированного приемного покоя. Доминик Ларрей проводил обход вместе с помощниками, чтобы отсортировать раненых после предварительного осмотра. Оказавшись в тепле и подкрепившись бульоном, я начал проваливаться в сон, но меня растормошили, бесцеремонно содрав с головы повязку, пропитавшуюся кровью. Когда главный хирург и его помощники склонились над моей головой, осматривая рану, озабоченное выражение их лиц не сулило ничего хорошего.

— Пулевое ранение в голову сквозное. Входное отверстие под левым виском ближе к левому уху. Выходное отверстие под основанием черепа с правой стороны. Канал раны проходит наискось, — высказывал главный хирург свои наблюдения, его помощники кивали, а писарь, который тоже был с ними, тут же записывал диагноз на бумагу гусиным пером.

— Отнесите его в операционную, — приказал Ларрей санитарам по поводу меня, переместившись со всем своим консилиумом к следующему раненому.

Глава 4

Местные гражданские, которые помогали французам при госпитале в качестве санитаров, опять подняли меня и понесли куда-то от уютного камина, возле которого я уже намеревался заснуть. Пока несли, меня одолевали тревожные мысли о своем положении: «Черт возьми! Вот же угораздило! Да и в двадцать первом веке после ранений подобной степени тяжести лишь единицы выживают! А тут как я выкарабкаюсь без продвинутых лекарств и медицинских технологий? Даже самый примитивный рентгеновский аппарат здесь еще не изобрели!»

Успокоил себя лишь тем, что вспомнил про Кутузова, которого тоже ранили в голову подобным образом. К тому же, не один раз! Впервые еще во время кампании в Крыму в правление Екатерины Великой, а потом, через 14 лет, при штурме крепости Очаков. И ничего, выздоровел стратег, хотя все думали, что раны смертельные. Да еще, вроде бы, даже военная гениальность проснулась в нем именно после этих ранений. И он не только выжил, но и прожил весьма долгую жизнь для полководца, находящегося во время битв не в командном центре далеко в тылу, а руководившего войсками непосредственно на передовой.

Потому я приказал себе отставить панику и ориентироваться на Кутузова. Да и князь Андрей в книге Толстого тоже, помнится, не умер, а поправился и благополучно вернулся домой после Аустерлица. И это вселяло в меня некоторый оптимизм. Хотя ощущение было странное. Ведь одно дело, когда ты читаешь книгу или смотришь кино, снятое по ее мотивам, и совсем другое — когда ты сам вдруг начинаешь жить жизнью кого-то из книжных героев, чувствуя всю его боль в полной мере.

Санитары принесли меня в просторное помещение со сводчатым потолком, освещенное масляными лампами, и взгромоздили на длинный деревянный стол, оборудованный ремнями для фиксации пациентов. И я, скашивая глаза, с ужасом смотрел на примитивные медицинские инструменты страшноватого вида, разложенные вокруг на тумбах. Вскоре пожаловали и хирурги. Один из них сразу вынул из шкафа графин с какой-то коричневой жидкостью, пахнущей маком, заставив меня выпить эту горькую настойку. После чего я через несколько минут снова впал в забытье.

Сколько провалялся без сознания на этот раз, я не знал. Вот только очнулся я уже обросший настоящей бородой. Значит, прошли не сутки и даже не двое, а гораздо больше. Боль в голове осталась. Она была ноющая, тупая, неприятная, но терпеть можно. Уже не жгло так сильно огнем, как в день ранения. Похоже, операция все-таки прошла успешно.

Я лежал в отдельной комнате в деревянном доме совершенно голый под грубой холщовой простыней, покрытой сверху серым шерстяным одеялом. Как глаза продрал, так сразу и огляделся. Вокруг стены из тесаных бревен. За окошком, составленным из небольших стеклянных квадратиков, втиснутых в оконный переплет, падал снег с тусклого неба. Из мебели рядом с кроватью стоял лишь стул, да неказистый комод напротив в углу.