Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

Но у нас-то времени глазеть не было.

— ВПЕРЕД! — заорал я, перекрывая грохот. — БЕГОМ!

Хаос внизу стал нашим лучшим прикрытием. Адреналин сжег усталость. Мы уже не карабкались. Мы летели вверх, как одержимые, не замечая острых камней и срывающихся из-под ног осыпей.

На полпути к вершине мы нагнали отряд, которые уже заканчивали свою работу — у их ног лежали тела перерезанных дозорных из «Орлиное гнездо». Теперь мы были все вместе.

Задыхаясь, мы выскочили на вершину, припадая к земле. И увидели невероятную картину.

Две полевые пушки стояли на своей позиции, брошенные и одинокие. Вся их прислуга и охрана, где–то с полсотни человек, сбилась в кучу на самом краю обрыва и, как зачарованная, смотрела вниз, на огненный апокалипсис в их собственном лагере. Они кричали, возбужденно переговаривались, тыкали пальцами в сторону пожара, совершенно забыв о том, где они находятся и что должны делать. Чуть в стороне стояло два европпйца — вероятно, это были англичане, умевшие обращаться с орудиями. Впрочем, вели себя они ничем не лучше: изумленно таращась на огненный армагеддон, они что-то обсуждали. Спины их были беззащитно открыты.

Ухмыльнувшись, я посмотрел на Лян Фу, Очира, Елисея. В их глазах горел тот же холодный, хищный огонь.

Мой короткий, рубящий жест рукой был лишь простой формальностью.

Бойцы растеклись по плато, обходя изумленных китайцев с флангов.

Произошедшее затем было равно и необходимым, и жестоким. Треск арбалетов, грохот револьверных выстрелов, крики убивавших и умиравших людей слились в одну какафонию. Вскоре враги были мертвы. Раненых без сожалений хватали за косы и спихивали с обрыва. Какое-то время были слышны их удаляющиеся вниз крики… потом они резко обрывались.

— Давайте, натягивайте веревки! Нам надо подготовить путь отступления в Силиньцзы! — поторапливал я людей.

Пока Елисей распоряжался людьми, указывая, где крепить веревки для спуска вниз, мы с Софроном осмотрели орудия. Это тоже были стальные казнозарядные пушки Армстронга, Легкие, хищные, горные четырехфунтовки.

Я оглядел одну, ствол, стянутый в казенной части толстыми стальными кольцами, был еще теплым. Но меня интересовало другое. Затвор. Да, это была классическая система Армстронга — массивный винтовой механизм и тяжелый стальной вкладыш, вставлявшийся сверху. Сложно, но для скорострельного боя в горах — идеально. Рядом с каждой четырехфунтовкой лежало по два десятка снарядов — картечи или гранат.

Ну, и чего им тут зря лежать? Надо пустить их в дело. Вернуть, так сказать, законным владельцам.

— К ОРУДИЯМ! — перекрывая грохот заорал я.

Мои люди, очнувшись от оцепенения, бросились к захваченным четырехфунтовкам.

— РАЗВОРАЧИВАЙ! ЗАРЯЖАЙ КАРТЕЧЬЮ!

— А как её заряжать — то? — с ноткой паники в голосе выкрикнул Елисей.

— Не ссы, паря, Курила все знает! — одернул его Софрон.

Не желая никого разочаровывать, я с умным видом кивнул. Чай, не бином Ньютона — разберусь. Я сам навалился на станину одного из орудий, разворачивая его вниз, на самую гущу мечущихся внизу людей.

— Софрон, ко мне! — крикнул я, наваливаясь на рукоять винтового затвора. — Помогай!

Вдвоем мы с натугой провернули рычаг, ослабляя зажим. Массивный полый винт сдвинулся назад. Чертыхаясь от натуги, я нащупал защелку сверху и поднял тяжелый, идеально подогнанный стальной брусок — вкладыш, или, как его еще называли, «затворную крышку». Путь в казенник был открыт.

Заглянул в зияющее отверстие полого винта. Отсветы пламени во вражеском лагере были видны даже через канал ствола.

— Ага… все ясно.

— Мудреная штука, Курила, — прохрипел рядом Софрон, с недоверием глядя на сложный механизм.

— Проще пареной репы, — бросил я. — Видишь тот ящик? Там снаряды. Остроконечные Тащи сюда один! А ты, — я ткнул пальцем в другого бойца, — вон тот, другой ящик. Там картузы с порохом! Живо!

Пока они исполняли, я сам уже все подготовил. Через несколько секунд мне подали продолговатый снаряд со свинцовой «рубашкой».

— Давай, сюда его! — я направил его в отверстие полого винта. — Запрессовывай до упора! Да нет, острием вперед!

Снаряд с глухим стуком ушел в канал ствола. Пришлось крепко стукнуть его досылателем, чтобы свинцовая рубашка снаряда надежно вошла в нарезы.

— Теперь пороховой заряд!

Следом за снарядом в камору отправился шелковый картуз с порохом.

— Так. Теперь главное. Вкладыш на место!

Вдвоем с Софроном мы опустили тяжелый стальной брусок обратно в его гнездо. Я снова навалился на рукоять затвора.

— Затягивай! До упора!

Массивный винт с натужным скрипом вошел в резьбу, намертво запечатав затвор. Пушка была заряжена.

Оставался последний штрих. Я нашел в ящике связку тонких латунных фрикционных трубок с привязанными к ним шнурками. Показал одну Софрону.

— Вот эта штучка и делает «бум».

Вставил трубку в запальное отверстие на вкладыше, показывая Софрону, как это делать. Теперь орудие было полностью готово к бою.

Все это заняло меньше минуты.

— Заряжай вторую! — скомандовал я, а сам взялся за механизм наводки, разворачивая ствол вниз, на самую гущу мечущихся внизу людей.

— ЦЕЛЬ — ШАТРЫ У ГЛАВНОГО ЗНАМЕНИ!

— ОГОНЬ!

Два выстрела, почти одновременно, хлестнули по паникующей толпе. Мы видели, как внизу, в свете пожара, ряды бегущих солдат будто скосило невидимой косой. Мы снова и снова, в бешеном темпе, заряжали и стреляли, превращая бой в расстрел. Сначала — картечью, по живой силе. Потом — гранатами, накрывая штабные палатки и места, где пытались строиться офицеры. Хаос внизу превратился в агонию. Солдаты метались, не понимая, откуда пришла новая смерть. Они попали под огонь своей же, казавшейся им неприступной, артиллерии.

— Боезапас кончился! — прохрипел Елисей.

— Орудия — в пропасть! — скомандовал я.

Бойцы, навалившись, сбросили ставшие бесполезными пушки с обрыва в темную пропасть.

— УХОДИМ! ПО ВЕРЕВКАМ! В ГОРОД!

Глава 19

Глава 19

Над Силинцзы поднялась заря, раскинув багряное зарево на пол небосвода, словно само небо кровоточило сквозь рваные бинты облаков. Но самым странным в это утро оказался не цвет неба, а тишина. Впервые за много дней город проснулся не от грохота разрывов.

Я стоял на щербатом гребне стены, положив руки на закопченные камни. Рядом со мной вдоль всей линии обороны из укрытий и щелей высыпали защитники: тайпины, русские, мои казаки.

— Глядите! Братцы, гляди-ка! — восторженный вопль пронесся по нашей полуразрушенной стене.

Внизу, в долине, там, где еще вчера раскинулся стройный, выверенный лагерь врага, дымилось черное, уродливое пепелище. На месте складов зияли рваные воронки. Позиции тяжелой артиллерии на склоне горы опустели.

Волна радостного, гортанного гула прокатилась от пролома до уцелевшей башни. Люди орали, обнимались, хлопали друг друга по спинам. Кто-то, обезумев от счастья, всадил в воздух заряд из своей винтовки, салютуя нашей ночной победе. Им казалось, что все кончено. Что враг сломлен, разбит и вот-вот обратится в бегство.

Я поднес к глазам бинокль. Увы, но увиденное не давало повода для ликования. Враг и не думал бежать.

Да, мы нанесли страшный удар. Мы вырвали у зверя клыки, но… Но сам зверь оставался жив. Огромный, растревоженный муравейник цинской армии медленно, но неотвратимо приходил в порядок. Я видел, как тысячи солдат методично разбирают завалы. Как санитарные повозки вывозят раненых, а европейские офицеры на конях восстанавливают строй. Они не сворачивали палатки. Они окапывались.

— Не уйдут, — тихо сказал подошедший Левицкий. Радость на его лице тоже уступила место мрачной озабоченности.

— Нет, — ответил я, не опуская бинокля. — Ишань — старый волк. А Тэкклби… Тэкклби просто так не отступится. Для него это очень личное дело.

В этот момент тишину распорол резкий, тонкий свист. Инстинкт, выкованный в сотне переделок, сработал быстрее разума. Я рванул Владимира в сторону, падая на каменный настил.