Шайтан Иван 7 (СИ) - Тен Эдуард

Абдулах-амин начал свою операцию на месяц раньше предполагаемого срока. Она была блестяще спланирована, а исполнение горскими формированиями можно было назвать образцовым. За всем этим чувствовалась рука грамотного и сведущего в военном деле человека. Каждый шаг был тщательно просчитан с учётом горского менталитета и боевых возможностей его отрядов.

Однако это понимание пришло к нам слишком поздно, уже после того, как мы понесли тяжелейшие потери — материальные, человеческие и, что самое горькое, репутационные. Командующий Кавказским корпусом был взбешён нашей неудачей. Но это осознание, как и гнев командующего, настигли нас потом, когда стихла буря того провального месяца и появилась возможность наконец проанализировать произошедшее в спокойной обстановке.

Шестого августа две сотни батальона, батарея из пяти гранатометов, разведывательный взвод и два десятка бойцов из сотни Азамата двигались в направлении Картаха, центрального селения Хайбулы.

Андрей с второй батареей гранатомётов и тридцатью стрелками последовал к сотне Веселова. Ему предстояло принять командование над тремя сотнями, которым ставилась задача прикрыть передовую Сунженской линии. К счастью, к гранатомётам успели изготовить по пятьдесят выстрелов на ствол, что вселяло в меня некоторую уверенность в положительный исход нашей операции.

Хайбула встретил меня с видимым облегчением. Пока сотни разбивали лагерь, он сразу же прибыл для встречи.

— Салам алейкум, Пётр!

— Ва алейкум ас-салям, Хайбула!

— Лазутчики принесли тревожные вести. Наёмники выступили в набег.

— Как выступили? — встрепенулся я. — Тебе доносили, что в конце августа, а сегодня только девятое.

— Так и есть, но человек от Хамида сообщил, что они уже выдвинулись и через три дня будут у Адиль-отара.

— Паша, Трофима и Лермонта — ко мне! — скомандовал я.

Подошедшие сотники молча выслушали тревожные новости.

— Выступаем с рассветом, — коротко отдал я приказ. — Через полтора суток мы должны быть у Адиль-Отара. Свободны.

— Пётр, у меня в распоряжении две с половиной сотни конных воинов и около сотни пеших ополченцев, — обратился ко мне Хайбула, когда сотники отошли. — Скольким выступать с тобой?

— Конные сотни встанут второй линией за мной и будут отбивать тех, кто прорвётся через нас. Остальные останутся для прикрытия Картаха.

— Хорошо, я поведу конных, — кивнул Хайбула.

Путь занял у нас ровно полтора суток. Когда колонна показалась у Адиль-Отара, встречать её высыпало всё селение — от мала до велика. Меня поджидала группа старейшин и воинов. Я направил коня к ним.

Старейшины Расул и Алибек, воины Адам и Джоха во главе с Магомедом ответили на моё приветствие с подчёркнутой, достойной уважения сдержанностью.

— Мы рады приветствовать вас, господин полковник, — произнёс Адам. — Просим в селение, мы ждали вас.

Приказав сотникам разбить лагерь, я последовал за старейшинами. В доме, где собралось не меньше двадцати человек, я сразу ощутил напряжение, которое неприятно отозвалось тяжким предчувствием где-то в глубине души.

Едва все расселись, слово взял незнакомый мне пожилой старейшина.

— Я Самад из Туслара, — представился он. — На прошлой встрече меня не было, но я в курсе всех договорённостей. Мы обещали готовить мирный договор, но вышло иначе. Наш совет постановил не вмешиваться в вашу распрю с Абдулах-амином. Ты, Хайбула, иди своей дорогой, а у нас — своя. И вы, господин полковник, — он повернулся ко мне, — можем не опасаться нашего вмешательства. Мы не желаем вражды с русским царём и обещаем не поднимать на вас оружия. Надеемся на ваше понимание. Решение принято, и мы просим вас покинуть наше селение.

Я встретился с ним взглядом и уловил в его глазах едва заметную, но торжествующую нотку. С трудом подавив раздражение и злость, разгоравшиеся в груди, я старался сохранить спокойствие. Расул и Алибек, прежде ратовавшие за договор, смотрели в пол. Сказать, что я был выбит из колеи, — значит, ничего не сказать. Все взгляды были прикованы ко мне и Хайбуле, ожидая нашей реакции. Хайбула, в отличие от меня, не смог сдержаться и был готов взорваться от негодования. Я положил ему руку на плечо, давая понять: молчи.

— Уважаемые старейшины, — начал я, обводя собравшихся взглядом. — Не сомневаюсь, что у вас побывали люди Абдулах-амина. Они уверили вас, что их гнев обрушится лишь на Хайбулу, а вас не коснётся, раз вы дали слово не вмешиваться. Вы — правоверные, братья, вам ли вступать в союзы с неверными? Живите спокойно, платите ясак, и всё. Ваше дело. Поступайте, как считаете нужным. Но ответьте мне на один вопрос: выполнил ли я своё обещание прийти к вам на помощь в случае угрозы?

В доме наступила краткая, но гулкая пауза.

— Да… — негромко, после некоторого замешательства, произнёс тот же Самад.

— Громче! — потребовал я. — Чтобы все слышали, что Шайтан Иван свои обещания выполняет!

— Да, ты выполнил! — с подавленной злобой выкрикнул Самад.

— Благодарю, уважаемый Самад. Твоего слова мне достаточно, — спокойно ответил я и поднялся, слегка подтолкнув Хайбулу к выходу. — Завтра мы покинем ваше селение, чтобы не смущать вас перед лицом Абдулах-амина.

Мы вышли из совета под оглушительное, красноречивое молчание.

Всю дорогу до лагеря Хайбула молчал. А что он мог сказать? Вся эта затея с мирным договором с чеченцами-аккинцами была его инициативой, и теперь он безнадёжно терял лицо. Нас попросту предали. Сторонники Абдулах-амина, видимо, сумели взять верх и задавить мирные настроения.

Первые порывы ярости и раздражения уже отступили. Если аккинцы не выступят против нас на стороне имама — это уже облегчение. Но ненадолго. Сейчас Абдулах-амин показывает себя мягким и пушистым, но позже он непременно напомнит чеченцам-аккинцам их настоящее место в этом мире. Эти мысли неспешно и тяжело текли в моей голове.

— Пётр, прости, — смущённо произнёс Хайбула, уже сидя у костра в лагере. — Я втянул тебя в эти переговоры с аккинцами. Клянусь Всевышним, я не ожидал от них такой подлости. Самад — один из ярых приверженцев Абдулах-амина, и всегда им был.

— Не извиняйся, Хайбула, — спокойно остановил я его. — Он ясно дал понять: у него свой путь. Что ж, пусть идёт по нему. Время всё расставит по своим местам.

— Наверное, ты прав, Пётр. Время покажет.

Из сгущавшейся темноты бесшумно, как тень, возник Эркен.

— Командир, к тебе гости, — тихо сообщил он.

К колеблющемуся свету костра вышли пятеро, старейшины, Алибек и Расул, с ними Адам, Джоха и Магомед. Их лица, освещённые пламенем, были суровы и непроницаемы. Я молчаливым жестом пригласил их занять места на разостланных бурках. Когда все устроились, на несколько тягостных минут воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев. Наконец, склонив седую голову, заговорил Алибек.

— Полковник, твои слова оказались пророческими. Лазутчики Абдулах-амина были среди нас. Они сыпали обещаниями, словно зерном, но мы-то знаем, кого на деле кормят такие посулы… В набег на Хайбулу движется больше тысячи наёмников, всех мастей и языков. Страх — плохой советчик, полковник. Многие в наших селениях, опасаясь, что мы не устоим даже с вашей помощью, дрогнули и поддались на уговоры Самада. Но мы, старейшины Акин-Ауха и Мант-Отара, говорим тебе: наш выбор сделан. Мы просим: не оставь нас. Все наши воины, все, кто может держать оружие, готовы встать в твои ряды, чтобы вместе отразить эту черную орду.

Я перевел тяжелый взгляд на Хайбулу, стоявшего чуть поодаль, мысленно примеряя его к роли полевого командира.

— Ваши аулы — первые на пути врага?

— Да, — кивнул Алибек. — Мы можем выставить двенадцать десятков бойцов. Командовать ими будет Магомед, — он указал на немолодого, с обветренным лицом джигита, чьи чёрные глаза сурово смотрели на меня из-под сросшихся бровей.

Я несколько секунд молчал, взвешивая всё, и наконец кивнул.

— Хорошо. Я принимаю вашу помощь. Но у меня есть условие. Жесткое.