Таких не берут в космонавты. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Товарищи, — сказал я, — минуту внимания!

Звуки моего голоса устремились в зал. Они помчались навстречу всё ещё накатывавшим на сцену звукам оваций. Краем глаза я заметил удивление на лице Эдика: никакие речи после выступления мы обычно не произносили — раскланивались и под аплодисменты уходили за сцену. Растерявшиеся, было, ведущие шикнули на меня. Но не оттеснили меня, и микрофон у меня из руки не выдернули: не сумели. Они удерживали на лицах улыбки, но я заметил в их взглядах растерянность.

— Товарищи! — вновь обратился я к зрительному залу.

Глава 22

Шум аплодисментов стал тише, будто эмоции гостей поостыли при звуках моего голоса. Но зрители пока не обменивались впечатлениями — смотрели в сторону сцены, заинтригованные моим неожиданным обращением. Они наблюдали за тем, как я достал из кармана пиджака распечатанный конверт. Видели, как я неспешно вынул из него выдернутый из тетради лист. Я развернул бумагу и поднял её над головой. Взгляды зрителей, собравшихся в Больном концертном зале Дворца культуры имени Кирова, сместились с моего лица на страницу из тетради, которую я им показал.

— Товарищи, — сказал я, — это карандашный рисунок. Его нарисовал мой друг. Он превосходный художник. Он всего за один урок математики нарисовал портрет Юрия Алексеевича Гагарина.

Я потряс над головой развёрнутой страницей.

Зрители, услышавшие иронию в моих словах, улыбнулись.

Улыбнулся и Гагарин: теперь он улыбался вежливо и слегка смущённо. Я со сцены показал рисунок Черепанова Юрию Алексеевичу и всем остальным зрителям.

Сказал:

— Мой друг не попал на этот концерт. Билет ему не выделили, а купить билет в кассе он не сумел. Поэтому он попросил об услуге меня: попросил, чтобы я сегодня передал его рисунок Юрию Алексеевичу.

Я увидел в первых рядах зрителей волнение — сидевшие там граждане выясняли, что происходит на сцене, и запланировано ли это действо в сценарии концерта.

Краем глаза я заметил раскрасневшееся лицо Вероники Петровны Моргуновой.

Снова нашёл взглядом глаза Гагарина.

— Юрий Алексеевич, — сказал я. — Это вам. Подарок от моего друга Алексея. Мой друг очень старался. Теперь я вижу, что портрет получился очень похожим на оригинал. Сейчас я вам его принесу.

Я вернул разгневанным ведущим микрофон. Заметил, что Гагарин привстал. Но я не подошёл к краю сцены — направился к спускавшимся в зал ступеням. При этом я не опускал правую руку, где между большим и указательным пальцами сжимал край (нарисованного Черепановым ещё в январе) рисунка и конверт с заполненными полями адресов и с погашенной штампом маркой. Я сошёл к первому ряду. Подумал вдруг: многие ли сейчас сообразили, что я показывал им карандашную копию обложки журнала «Огонёк» за шестьдесят первый год — ту, с которой улыбался Юрий Гагарин.

— Товарищи, — неуверенно произнёс ведущий, — это был ансамбль народной самодеятельности «Буревестник». Давайте проводим музыкантов аплодисментами.

Ведущие показали зрителям пример: похлопали в ладоши. Возглавляемая Эдиком колонна музыкантов зашагала за сцену — парни оглядывались на меня. Посматривали на меня и зрители. Поэтому они проводили «Буревестник» недружными и неуверенными овациями. Я шёл по ковровой дорожке между креслами первого ряда и краем сцены. Держал руки поднятыми на уровень лица, показывал зрителям рисунок и открытые ладони. Замечал обращённые на меня ироничные, любопытные, но чаще недоумённые взгляды. Прикрытое медалью сердце подсчитывало мои шаги и будто бы меня поторапливало.

Я улыбался сидевшим в зале зрителям. Не выпускал из поля зрения обращённое в мою сторону лицо Гагарина. Я не пошёл на поводу у сердца — передвигался неторопливо. Не опускал руки. Всем своим видом показывал беспечность и дружелюбие. Будто проносил по рингу табличку с номером следующего раунда. Ведущие на сцене продолжили концерт (как ни в чём не бывало). Похвалили выступление ансамбля «Буревестник» (моё имя не произнесли, словно из мести за моё нарушение регламента). Они объявили следующий номер: озвучили название приготовившегося к выходу на сцену коллектива.

Я дошёл до замершего в кресле Гагарина. Почувствовал на себе колючие взгляды сидевших неподалёку от первого космонавта Земли людей, облачённых в строгие костюмы. Юрий Алексеевич встретил меня ироничной улыбкой, за которой он спрятал смущение. Гагарин протянул в мою сторону руку — я передал ему рисунок Лёши Черепанова (вчера я действительно пообещал Алексею, что отдам этот портрет Гагарину лично в руки, хоть Черепанов меня об этом и не просил). Я вдохнул запах одеколона «Шипр». Пожал протянутую мне космонавтом руку — отметил крепость рукопожатия.

— Юрий Алексеевич, — сказал я. — Нам нужно поговорить. Сегодня. С глазу на глаз. Это очень важно. Вопрос жизни и смерти.

Я вслед за рисунком передал первому космонавту Земли конверт.

Гагарин принял его у меня, но не опустил на него взгляд.

— Я не шучу, — сказал я. — Это вопрос ЕГО жизни и смерти.

Я указал на конверт и добавил:

— Жду вас после концерта. За сценой. Уделите мне всего пару минут.

Гагарин удивлённо приподнял брови и всё же посмотрел на конверт.

— Это… от Юры Гарнаева? — сказал он.

Юрий Алексеевич заглянул в конверт — обнаружил, что тот пуст.

Он поднял на меня глаза.

Я выпрямился и повторил:

— За сценой. После концерта. Юрий Алексеевич, всего пара минут: с глазу на глаз!

Я на шаг попятился к сцене. Держал руки поднятыми на уровень груди — показывал Гагарину и сидевшим рядом с ним людям свои пустые ладони. Юрий Алексеевич посмотрел мне в лицо, кивнул. В зале зазвучала бодрая музыка. Я заметил обращённые на меня многочисленные взгляды. Выделил из них выразительный взгляд Вероники Петровны Моргуновой. Он будто бы сказал: сегодня я пел со сцены Дворца культуры имени Кирова в последний раз. Я улыбнулся: печально. С поднятыми руками направился в обратный путь. Сердце не сменило ритм, оно всё так же подсчитывало мои шаги.

За сценой меня первыми встретили хмурые музыканты ансамбля «Буревестник». Они не поздравили меня, как обычно, с удачным выступлением. Первым делом они поинтересовались, не сошёл ли я с ума. Потом спросили, что именно я отнёс Гагарину — я честно ответил парням, что подарил первому космонавту Земли рисунок своего друга и одноклассника Лёши Черепанова («того самого, помните его?»). Мне показалось, что парни мне не поверили. Я уселся на давно облюбованную лавку, вытянул ноги. Эдик склонился надо мной, принюхался. Он повернулся к музыкантам ансамбля и покачал головой.

Музыкантов оттеснили от меня ведущие концерта. Они обрушили на меня гневные речи и угрозы. Бесновались: сверкали глазами, грозно притопывали ногами. На фоне доносившейся со стороны сцены музыка их кривляние выглядело забавно. Оно позабавило не только меня — улыбнулись и приготовившиеся к выходу на сцену артисты (исполнители народных танцев). Я ответил ведущим, чтобы они поберегли голоса. Прижался спиной к стене и устало прикрыл глаза. Прикинул, что до окончания концерта осталось примерно полчаса. На возгласы ведущих я не реагировал — вскоре те смолкли, будто исчерпали энергию.

Вслед за ведущими меня побеспокоил невысокий неприметный мужчина со светло-русыми жидкими волосами и колючим взглядом (серый костюм на нём смотрелся не как праздничный наряд, а будто униформа). Мужчина замер рядом со мной, пару секунд разглядывал мою одежду. Он словно фиксировал в памяти все её детали. На сцене всё ещё звучала музыка, раздавался топот ног танцевавшего там коллектива. Неприметный мужчина посмотрел мне в глаза — моё сердце отсчитало пять секунд: всё это время мы с мужчиной мерились взглядами. Мужчина вынул из кармана удостоверение, показал мне его обложку.

— Комитет государственно безопасности, — сказал он. — Василий Богданович, вы отдали Гагарину конверт. Что лежало в этом конверте?

— Ничего, — ответил я. — Я дал Гагарину пустой конверт и страницу из ученической тетради с карандашным рисунком.