Дизель и танк (СИ) - Тыналин Алим

Первым докладывал Бурмистров. Сухие цифры, технические характеристики, показатели надежности. Потом выступали иностранные участники. Марелли темпераментно ругал советские дороги, Джонсон сдержанно отмечал организацию пробега.

Наконец, председательствующий объявил:

— Слово предоставляется товарищу Краснову…

Я поднялся на трибуну, окинул взглядом притихший зал. Орджоникидзе что-то помечал в блокноте, его характерные кавказские усы чуть подергивались. Велегодский снисходительно улыбался, поблескивая пенсне. В глубине зала я заметил знакомую фигуру в потертом коричневом костюме. Рожков пришел лично проследить за развязкой.

— Товарищи, — начал я, раскладывая на кафедре документы. — Позвольте представить полный отчет о результатах пробега…

Первая часть доклада была чисто технической. Графики работы двигателя, показатели расхода топлива, статистика надежности узлов. На развешанных по стенам схемах синие и красные линии наглядно демонстрировали превосходство «Полета-Д» над иностранными образцами.

В зале становилось душно. Кто-то приоткрыл окно, впустив сырой весенний воздух.

За массивными шторами глухо громыхнул трамвай. На столе президиума поблескивал графин с водой, стакан в мельхиоровом подстаканнике чуть позвякивал.

— А теперь, товарищи, — я сделал паузу, — позвольте перейти ко второй части доклада. К той части, которая объясняет некоторые… странные события во время пробега.

По залу прокатился легкий шум. Велегодский перестал улыбаться, его холеные пальцы нервно теребили цепочку часов. Орджоникидзе подался вперед, забыв про блокнот.

— Прошу взглянуть на документы, — я достал первые фотографии и схемы, которые тут же начали передавать по рядам. — Перед вами доказательства спланированной диверсии против советского автопрома.

В зале стало так тихо, что слышно было, как потрескивают угли в печи у дальней стены. Через мутноватые стекла окон пробивался серый мартовский свет, где-то на карнизе тревожно ворковали голуби.

— Эти документы, — я поднял первую пачку бумаг, — показывают движение крупных денежных сумм через подставные конторы. Все они ведут к определенной группе лиц…

Велегодский привстал, его лицо покрылось красными пятнами. Пенсне на шелковом шнурке упало на лацкан дорогого английского пиджака.

— Позвольте! — выкрикнул он. — Это провокация!

— Товарищ Велегодский, — спокойно произнес я. — Думаю, вам будет особенно интересно взглянуть на подписи под этими документами.

Орджоникидзе нахмурился, его рука с массивным золотым перстнем замерла над блокнотом:

— Продолжайте, товарищ Краснов.

— А теперь, — я сделал знак, и двери зала открылись, — позвольте представить главных исполнителей этой операции…

В сопровождении двух сотрудников ОГПУ в зал вошли арестованные. Осунувшийся Колыванов, ссутулившийся Прижогин, бледный Щепотьев. Их шаги гулко отдавались в звенящей тишине.

Велегодский рванулся к выходу, но в дверях уже стоял Рожков. Его светло-серые глаза смотрели жестко и цепко.

— Прошу вас, — я кивнул Колыванову, — расскажите комиссии, кто давал вам указания по организации диверсии.

Бывший счетовод нервно поправил треснувшее пенсне:

— Указания поступали от товарища Брянцева через его секретаря. Нам предоставили точные чертежи машины и список уязвимых узлов…

В зале стояла гробовая тишина. Орджоникидзе хмуро разглядывал документы, его смуглое лицо потемнело от гнева. Пятаков быстро делал пометки в блокноте, время от времени переглядываясь с руководителями наркомата.

— А деньги? — негромко спросил я.

— Через контору Промбанка, — голос Колыванова дрожал. — По личному распоряжению Брянцева. Вот расписки.

Рожков неслышно подошел к Велегодскому:

— Прошу проследовать со мной. У нас есть несколько вопросов по вашей роли в этом деле.

Тот дернулся, но под цепким взглядом чекиста обмяк и покорно направился к выходу.

— Товарищи! — Орджоникидзе грузно поднялся. — Считаю, техническая часть заседания закончена. Успех советского автомобиля доказан не только результатами пробега, но и… — он выразительно посмотрел на дверь, за которой скрылся Велегодский, — теми методами, которыми наши враги пытались этому помешать.

В его голосе звучала плохо скрытая ярость. Все знали, что Серго не прощает предательства.

— Комиссия подготовит развернутый доклад товарищу Сталину, — Пятаков сноровисто собирал бумаги. — А с этим делом, — он кивнул на арестованных, — пусть разбираются компетентные органы.

Когда зал начал пустеть, ко мне подошел Джонсон. Его обычно невозмутимое лицо выражало искреннее уважение:

— Congratulations, Mister Krasnov. Вы победили… во всех смыслах.

За окнами робко проглядывало мартовское солнце. Где-то во дворе ВСНХ заводили мотор грузовики.

День прошел в бесконечных встречах и разговорах. Пятаков требовал подробный отчет о техническом превосходстве «Полета-Д», военные настаивали на немедленном расширении производства грузовиков. Орджоникидзе лично поздравил с победой и намекнул на скорое увеличение финансирования.

Только к вечеру я смог вырваться на завод в свой кабинет. За окном догорал мартовский закат, окрашивая в розовый цвет серые стены соседних зданий. Торжественная часть закончилась, меня ждала огромная куча работы.

Телефон на столе резко зазвонил. Я снял трубку.

— Товарищ Краснов? — знакомый голос с характерным грузинским акцентом. — Поздравляю с успешным завершением автопробега и… разоблачением вредителей.

Я постарался сдержать удивление. Ответил как можно спокойно:

— Спасибо, товарищ Сталин.

— Надеюсь, вы не забыли наш разговор о специальном проекте? — В его голосе появились жесткие нотки. — Теперь, когда с автомобилем все ясно, самое время заняться танковым двигателем.

— Помню, товарищ Сталин. Уже готовлю предложения по организации работ.

— Хорошо. Жду от вас конкретных результатов. И помните, что тут нужна полная секретность.

В трубке раздались короткие гудки.

Вот как вовремя. Я как раз все время крутил эту мысль в голове. Теперь можно заняться и танком.

Я откинулся в скрипучем кожаном кресле, разглядывая карту на стене. Что делать? Куда ехать? В Нижний Новгород? Там уже налажено производство, есть проверенная команда.

На столе громоздились папки с документами, стоял остывший стакан чая в мельхиоровом подстаканнике. Старинные часы на стене мерно отсчитывали время. В приоткрытую форточку доносился звон трамваев.

Я достал из ящика стола черновые наброски танкового дизеля. За последние месяцы они пополнились десятками схем и расчетов, сделанных урывками между основной работой. Тонкие листы папиросной бумаги испещрены карандашными пометками.

Нижний Новгород имел неоспоримые преимущества. Варвара с ее техническим чутьем и умением находить нестандартные решения. Педантичный Велегжанинов, способный довести любой механизм до совершенства. Талантливый Звонарев с его смелыми конструкторскими идеями. Циркулев, Вороножский. Да и производственная база уже отлажена…

В дверь постучали. Как раз вошла Варвара — раскрасневшаяся после долгого дня, в простом синем платье, растрепанные волосы скручены сзади. В руках она держала потрепанную тетрадь в клеенчатом переплете.

— Я тут прикинула расчеты по форсированию двигателя, — она положила на стол исписанные страницы. — Если изменить степень сжатия и доработать систему впрыска, можно поднять мощность почти вдвое.

Ее глаза возбужденно блестели — она явно что-то придумала. Такой взгляд я уже знал. Он означал, что решение найдено, осталось только воплотить его в металле.

Я внимательно просмотрел ее расчеты, стараясь не выдать ни истинного интереса к увеличению мощности, ни того, как сильно меня отвлекал легкий аромат ее духов.

— А надежность? При таком форсировании могут не выдержать коренные подшипники.

— Уже думала об этом, — Варвара склонилась над столом, указывая на схему. Ее волосы пахли весной. — Вот смотри, можно усилить эту часть и изменить систему смазки. А еще можно применить новый состав баббита, который разработал профессор Величковский.