Дженнак неуязвимый - Ахманов Михаил Сергеевич

Уж точно не он сам и не его тасситы, думал Невара. Из тысячи осталось триста двадцать два бойца, половина ранены, лошади истощены, боезапас и вода на исходе... У наемников из Сайберна дела получше, раненых мало, кони крепкие, но с водой тоже плоховато... Да и сколько этих изломщиков - сотни не наберется! А кочевников не меньше восьми сотен - налетят, сомнут! Или перекроют дорогу, дождутся, пока ослабеют люди и лошади, и перережут как младенцев...

Глотку жгло, на зубах скрипел песок. В отчаянии Невара оглядел свое воинство, пережидавшее у барханов полуденный зной. Люди были угрюмы, многие в крови, карабины и другое оружие брошены на землю, у лошадей торчат хребты и ребра, а спины стерты... Губы у воинов сухие, в трещинах, взгляд блуждает... И это отанчи и кодауты, гроза эйпонских степей! Смогут ли они сражаться? Захотят ли? Или подставят горло под нож бихара?

Он понурил голову. Неблагосклонны к нему боги, нет! Лишь однажды повезло - когда пришел в Глас Грома, и жрецы его зачаровали... С той поры видений не было, и он уже не опасался, что вдруг застынет в боевой шеренге или упадет на землю в полном беспамятстве. В войско взяли его с охотой, определили, как всех тасситов, в конницу, и восемь лет он служил на границе Юкаты, в княжествах Перешейка и других местах; служил истово и дослужился до младшего цолкина, украсившись вороньим пером. Немного даже для отанча, а для светлорожденного - так просто ничего! Невара уже решил, что не ходить ему в накомах, как отцу, и это, может, к лучшему: в безвестности - безопасность. Но тут началась подготовка к очередной войне с бихара, и обещали ему тысячу всадников, секиру и перо орла, если вызовется добровольцем. С этим не обманули, бычий помет! И теперь он в разбитой армии, с третью воинов, бежит из пустыни и до границы вряд ли доберется! Не этот день станет последним, так другой - надо думать, завтрашний...

Заскрипел песок под сапогами — к нему шел Грива, сотник- атаман изломщиков. Они отступали вместе с людьми Невары, но были как бы сами по себе, подчинялись только Гриве, а не имперскому батабу-шу. Невара возражений не имел, пока они дрались с кочевниками и его не покидали.

   - Жарко, - сказал сотник вместо приветствия и посмотрел на солнце. Смотрел не щурясь — глазки у него были такие узкие, что цвет не различишь. Выглядел Грива лет на пятьдесят и красотой не отличался: лицо широкое, плоское, кожа в рубцах и морщинах, нос как земляной плод и того же бурого цвета. Но сотник был умелым воином и хорошо изъяснялся на атлийс- ком. Невара ему доверял.

   - Здесь русло реки, - произнес атаман, кивая куда-то в сторону от барханов. - Река давно высохла, но под землей есть вода. Мы выкопали ямы, напоили коней. Теперь пусть пьют твои люди и лошади.

   - Вода? Ты нашел воду? - Невара был изумлен. - Выходит здесь, под песком и камнями, есть вода?

   - Как же иначе? - буркнул изломщик. - Кочевники - живые люди, им тоже надо пить. Знают приметы, ищут воду... Мы тоже знаем.

   - Хвала Шестерым! - Невара приободрился, подозвал старших полусотен и велел вести к ямам коней. Вести по десяткам, без суеты, и прежде всего наполнить фляги и дать воду раненым.

   - Не будет суеты. Мои присмотрят, - сказал Грива, потирая шрам на щеке. Атаман был безбородым, и первое время это удивляло Невару. Но потом он вспомнил, что не все взломщики - россайны; у многих отец или мать были из дейхолов либо китанов. Если у сотника имелась россайнская кровь, то не больше капли.

Солнце висело в зените, пески дышали жаром, барханы тянулись бесконечной чередой. Остатки аситского воинства шли к возведенным на востоке укреплениям, но до них оставалось еще семь или восемь дней пути. Может быть, десять или двенадцать - Невара с трудом соразмерял дневные марши с расстоянием до цитаделей.

   - Ближе к вечеру они нападут, - сказал Грива, всматриваясь в знойные желтые небеса.

   - Почему не сейчас?

   - Потому, батаб, что коней им жалко. А вот станет попрохладнее, и навалятся на нас... Ехать к ним надо!

   - Ехать? К ним? - Невара был изумлен не меньше, чем при известии о воде. - Клянусь секирой Коатля, тебе напекло голову! Они не дают пощады и пленных не берут!

   - А мы поедем не сдаваться, мы схитрим. - Сотник почесал свой отвислый нос. - Есть у меня кое-что на уме. Ты, батаб, их не знаешь, а я вот слышал, что для бихара доблесть превыше всего. Можем проверить!

Атаман наполовину вытащил палаш и с лязгом загнал его обратно в ножны.

Невара выругался, помянув бычий навоз, дерьмо попугая и черепашью мочу. Потом сказал:

   - Вижу, ты хитроумнее Одисса. Но боюсь, хитрость твоя кончится на том копье, куда насадят твою голову.

   - Так насадят, и этак насадят; - молвил атаман. - Поедем! Выручим людей, вся слава тебе, батаб.

Невара скрипнул зубами, выплюнул песок и согласился. Он, еветлорожденный, мог прожить еще сто лет, но мысль о смерти его уже не пугала.

Им подвели лошадей. Скакун батаба был привезен из мей- тасской степи и на жаре едва передвигал ноги. Кобыла сотника, лошадка местной породы, выглядела куда бодрее - вероятно, Грива отбил ее у кочевников. Он махнул рукой, показывая направление, и всадники двинулись к барханам. Где скрываются враги, Невара не представлял, но похоже, изломщику было об этом известно.

Вскоре они потеряли лагерь из вида. Бесконечные пески простирались вокруг, и над ними дрожал раскаленный воздух.

   - Ты добровольно отправился в пустыню? - спросил Невара, озирая мрачный пейзаж. - Хотел серебром разжиться?

   - Нет. Серебро не главное.

   - Тогда что же?

Грива неопределенно повел плечами.

   - Хотелось посмотреть. В мире столько чудесного, батаб! Эта земля тоже чудо, и здесь я еще не был.

В молчании они проехали еще пару тысяч локтей, потом хищно свистнула стрела и воткнулась в песок. Атаман крикнул на бихарском, что едут парламентеры, желающие говорить с вождем. В ответ велели не двигаться, иначе оба станут кормом для песчаных пауков. Слова были Неваре понятны — его обучали перед отправкой в пустыню, да и сам он от рождения имел способности к языкам.

Появился всадник, закутанный в белое, велел ехать следом. Неваре показалось, что кочевники разбили стан в том же пересохшем русле, где люди атамана отыскали воду. Враги сидели и лежали на циновках, сплетенных из сухих стеблей, все - в просторных одеждах из выбеленной ткани, кто с копьем и луком, кто с карабином; их лошади были оседланы и выглядели гораздо лучше тасситских скакунов. Смуглые худые лица поворачивались к чужакам, темные глаза следили за ними, руки тянулись к оружию, и было ясно: миг, и вся эта орда взлетит на коней и ринется в битву. Поодаль сгрудились тесной кучкой верблюды; снятые с них вьюки и большие кувшины окружали полотняный навес, державшийся на копьях. Земля под ним была застелена не циновками, а коврами; на коврах сидел человек в шлеме и кольчуге, такой же смуглый и темноглазый, как остальные воины. Имелись, однако, отличия: этот номад глядел надменно и властно, а с шеи его спускалось бирюзовое ожерелье - явно нефатской работы.

Невара и сотник сошли с коней. Атаман изломщиков шепнул: «Не наступай на ковер» - и опустился прямо в песок. Вождь не приветствовал их ни словом, ни жестом, только оскалил зубы, сплюнул и принялся чесаться. Подождав немного, Грива распустил завязки у ворота и тоже поскреб грудь. Эта демонстрация презрения сдвинула беседу с мертвой точки: вождь мрачно насупился и обронил:

   - Что надо?

   - Лучшего из твоих воинов, - произнес Грива.

   - Я лучший, клянусь Митраэлем! И сейчас я прикажу вскрыть вам животы, а кишки намотать на кувшин!

Сотник снова почесался.

   - Ты сделаешь это, не скрестив со мной клинок?

На лице вождя мелькнуло удивление.

   - Ты приехал, чтобы бросить мне вызов? Мне, Ибаду, чьи руки из брозы, а меч быстрее молнии? - Он оглядел бихара, окруживших навес, и молвил с ухмылкой: - Сказала ящерица льву: я тоже с зубами!