Юрий Валин - Самый старший лейтенант. Разведгруппа из будущего
Женька допрашивал гауптмана. Немец бормотал про честь потомственного военного, про свое давнее неприятие наци. Из документов у него было лишь направление в штаб дивизии. Даже писем из дома и фото детишек не имелось. Собственно, и бумажник отсутствовал. Простой такой капитан-артиллерист, без всяких вредных привычек и родни. Женька склонялся к решению сунуть его в «отстойник», где уже сидели трое подозрительных типов. Еще двое раскололись и назвали свои настоящие звания — конвой в лице товарища Торчка действовал неплохо. Павло Захарович, сохраняя непроницаемое выражение на заросшем щетиной лице, к винтовке примкнул штык и походил на гнома-пикинера. Вероятно, именно такими немцы и представляли зловещих «кремлевских палачей».
В блиндаж ввалилась Катерина с набитым вещмешком. Гауптман уставился исподлобья на матросскую комиссаршу — под маскхалатом Мезиной продолжала вызывающе светиться грязная тельняшка.
— Кать, я сейчас сдохну, — пробормотал Женька. — Меня уже тошнит. И от коптилки глаза чешутся.
— Сворачиваемся. Скоро нормальные дознаватели прибудут, — пообещала начальница. — Продержись еще полчасика. Что за тип? Ценный?
— Уклончивый. Думаю в зиндан отправить. Там еще трое сомнительных.
— Давай я этого припугну, а потом перекусим и выдвигаемся. А ты иди пока продышись.
Женька поспешно замотал головой. Уже сходил разок. К обрыву. Туда все по неотложным физиологическим надобностям ходили, потому что больше было некуда. На аэродроме, за символически натянутой веревкой, сидели и лежали пленные. Отсекая толпу от груд разбитых самолетов, стояли танки и цепочка настороженных бойцов оцепления. Заунывно кричали румыны, кто-то дрался. Соваться за веревку охрана не решалась. Пленных было много, просто чудовищно много. Хорошо смотреть кинохронику, когда шеренги плененных врагов плетутся по дорогам или маршируют по улицам Москвы. А здесь только веревка и тысячи людей, неадекватных, еще не до конца понявших, что случилось. Частью раненых, частью спятивших. Кого-то еще трясет от ненависти. Прячутся в середине огромной толпы власовцы и прочие гады — тем вообще терять нечего. Трупы выносят к площадке у разбитых самолетов, укладывают длинными рядами.
Женька прошел к обрыву. Застегивающий ремень капитан-связист разговаривал со старшиной:
— Все ж не по-человечески как-то. Гадко.
— А мне что на живых гадов, что на мертвых — без разницы, — мрачно заметил старшина. — Эй, разведка, поосторожней. Там снизу какая-то сука стреляла. Гранатами добили, но небось не последний.
Внизу, в расщелинах и на камнях у воды, в волнах прибоя, в резиновых лодках, прибитых к берегу, лежали и плавали трупы. Берег обрывался практически вертикально, но внизу оставалась полоса метров в десять сплошь из серых немецких мундиров и выгоревшего румынского хаки. Опавшие бока надувных лодок, перевернутое смоленое днище рыбацкой шаланды, задний борт грузовика, дуло пушки, растрепанный плот из автомобильных камер, снова трупы, — поутихший прибой их шевелил, и жуткими водорослями всплескивали белые кисти рук, запрокидывались, словно вглядываясь в последней надежде, бледные пятна лиц.
Вспомнилось все это совершенно напрасно — Женька содрогнулся.
— Кать, я жрать совершенно не хочу. И выходить не хочу. Работы полно и…
— Ага, победа нам представлялась как-то иначе, — понимающе пробормотала начальница. — Ну, как всегда. Гони в яму этого козла, и собираемся. Прибытие нашего головного офиса — это, знаешь ли, палка о двух концах.
Женька с радостью кивнул. Пора было сваливать.
Рядового Торчка снарядили сопровождать особо важный груз. Шестерых многообещающих пленных со связанными руками усадили в кузов полуторки. Пусть добычу опергруппы сразу изолируют, дабы конкуренты не перехватили. Водитель грузовика все равно направлялся в город, да и спорить с белокурой контрразведчицей он вполне обоснованно счел рискованным. Катрин вручила товарищу Торчку краткую сопроводиловку для подполковника Варварина.
Павло Захарович помялся:
— Чо, вы здеся остаетеся? Хреново, извиняюсь. Мне б какое оправдание. В батальоне хватятся.
— Будет. И справка, и письменная благодарность с тесненными кумачовыми знаменами. Я про тебя начальству написала. Рекомендовала рассмотреть возможность твоего перевода в серьезное ведомство. Подумай по дороге. Там полковник — он толковый. И люди ему толковые и нестандартные нужны.
— Ежли толковый, помозгую, — Торчок чинно пожал руки опергруппе и, нагруженный своим арсеналом, полез в кузов. — Бывайте, товарищ сержантка.
У Казачьей бухты все было забито немецкой техникой. Взорванные и не взорванные орудия, догоравшие автомобили, автобусы, тягачи. У разбитого причала — штабеля ящиков, обломки повозок и фур, мертвые люди вперемешку с мертвыми лошадьми. Уже терзал обоняние сладковатый смрад разложения.
— Знаешь, я древних спартанцев уважаю, — сказала Катрин. — Тех, которых ровно триста было. Натуральный подвиг. Встали у безлюдного перевала пешие, с честным коротким оружием. Никакие дети, женщины, лошади и прочие тыловые ослы при том великом свершении не пострадали.
— Не те времена, — пробормотал Женька. — Да ты и сама странная девушка. Очень современная. Сознательно лезешь в самую гущу.
— Я не девушка, а неизвестно кто, — сказала начальница, разглядывая баржу с оторванной кормой. — У меня от трепетной девицы разве что любовь к животным сохранилась. Знаешь, немцы в трех километрах от Фиолента место для гекатомбы назначили. Для массового убиения тяглового скота. Чтобы, значит, лошадки нам живыми не достались. Я все боялась, вот выпремся мы на то место…
— Может, не успели? Тут все так быстро закрутилось.
— Это точно. Надо машину попутную искать, пока здесь все не оформилось. А то начнут нам вопросы дурацкие задавать.
20.002-я гвардейская. 51-я и Отдельная Приморская армии.
Активная фаза операции завершена.
Черноморский флот.
Катера 1-й и 2-й БТКА, бронекатера — охрана побережья.
1-я группа ПЛ. Уничтожена самоходная баржа противника. Артиллерийским огнем потоплен лихтер.
2-я группа ПЛ. Наблюдение продолжает М-54. Остальные подлодки возвращаются на базу.
Корабельная группа «Севастополь». Остановлены четыре БДБ, буксир, два лихтера.
Корабельная группа «Красный Кавказ». Остановлен пароход «Лео», две БДБ. Оказавшие сопротивление три «раумбота» и малый противолодочный корабль уничтожены.
20.20. Севастополь. Площадь адмирала НахимоваВсе-таки пробилось под вечер солнце. Косые лучи озаряли Южную бухту. Женька жевал безвкусный немецкий хлеб с твердой, как деревяшка, колбасой. От немецкой самоходки, замершей у колоннады пристани, несло бензином, но аппетит это не портило. Бухта была красивой. Античной какой-то. Ни дымы пожаров, ни торчащие из воды мачты и стрелы затонувших плавкранов этого впечатления не портили. Город был полностью разрушен. Но знаменитые ступеньки у Графской пристани сохранились, и народ сюда шел. Подъезжали машины, подходили пешие моряки и армейцы. Спускались к воде, замирали. Криков не было — смотрели на бухту, на сине-белый военно-морской флаг, прикрученный к коринфской колонне Памятника затопленным кораблям. Доставали фляги. Торжественно поднимали стволы ППШ и винтовок вверх, — очередь или одиночный выстрел — значения не имело. Полюбовавшись, одни уходили, приходили другие. Салютовали. Охрипший капитан с красной повязкой комендатуры смотрел горестно, но запрещать пальбу уже не пытался.
Счастливый капитан-лейтенант угостил опергруппу вином. Женька глотнул прохладной жидкости с неизменным алюминиевым привкусом от фляги.
— Сделали, а, сестричка? Ведь сделали? Наш Севастополь? — капитан-лейтенант улыбался, словно совсем пьяный.
— А то, — Катрин протянула ему бутерброд с трофейной колбасой. — Сделали и сомнений не имели. Разве иначе могло быть?
— Очень верно, — капитан-лейтенант смотрел в изумрудные глаза. — А как вас звать, можно узнать?
— Екатериной меня звать. Если откровенно, товарищ капитан, вы очень-очень симпатичный, но у меня служба. Честное слово. Давайте в Берлине ваше вино допьем.
— Договорились, — капитан засмеялся. — На Вильгельмштрассе. Я еще лучше вино приберегу.
Глядя, как он угощает майора-артиллериста, Женька пробормотал:
— Все-таки ты к брюнетам неравнодушна.
— Разве я скрываю? Отстань, а, Земляков? Нас еще Камары ждут. Поторопимся, пока тылы отдела с места не снялись. Ищи-свищи потом нашу почту.
Женька запихнул в рот остаток колбасы. Ничего вроде, когда распробуешь.
— Евгений, ты мне «вальтер» отдай, — задумчиво сказала начальница.
