Учитель. Назад в СССР 4 (СИ) - Буров Дмитрий

Впрочем, мне было все равно, к тому же я очень сильно сомневался в том, что слезы настоящие.

— Прекрати этот цирк, будь добра, — отчеканил я. — Доктор, на этом все? — обратился к задумчивой Гриневой.

— Да-да, — кивнула Оксана, поколебалась пару секунд, затем посмотрела на меня странным взглядом и попросила. — Вы меня не проводите домой, Егор Александрович? Поздно уже. И темно.

— Конечно, проводит! — сразу засуетился довольный донельзя Митрич, не давая мне ответить. — Ступай, Егорушка, проводи докторшу нашу. А я тута посижу с болезной твоей. Может водички понадобится или еще чего, — захлопотал дядь Вася. — Чайку сварганить, девонька? Сладенькое оно завсегда при болезнях помогает, — добродушно заверил Беспалов, не замечая злобного взгляда, которым Лизавета сверлила из-под ресниц его.

— Не хочу, спасибо, — процедила Баринова, затем сменила гнев на милость и пролепетала. — Егор… может… этот человек…

— Василий Дмитриевич, — подсказал я, с усмешкой глядя на Лизу.

— Может, Василий Дмитриевич проводит доктора. Им же по пути? А ты останешься? Я так устала… хочется спать… и…

— Так спи, девонька, что ты! Спи, спи! А ну, ступайте-ка отседова, — замахал руками Митрич.- Ты, Ляксандрыч, не беспокойся. Я тебе постелю-то постелю, все путем будет! — заверил меня дядь Вася и подмигнул.

Я успел спрятать улыбку, развернулся и покинул комнату, не глядя на Лизавету.

— Егор! — выкрикнула Баринова, но я проигнорировал возглас, вышел на крыльцо, остановился, поджидая Оксану.

— Ух… зябко стало, — Гринева вышла из дома и замерла рядом, едва касаясь меня плечом.

— Осень, — заметил я.

— Осень… Скоро задождит, совсем похолодает, — задумчиво проговорила Оксана, глубоко вдохнув терпкий осенний воздух. — Пойдемте?

— Пойдем, — выделил я слово.

— Ой, прости, Егор, — светло улыбнулась Оксана, сообразив, что за пределами профессиональных обязанностей мы снова можем общаться на «ты».

— Оксана, что это было? — поинтересовался я, протягивая руку, чтобы помочь девушке в темноте сойти со ступенек.

— Что? — вздрогнула Гринева, выныривая из своих мыслей. — А-а-а… ты про гематому, — хмыкнула фельдшерица.

— Ну да! — откликнулся я.- Не понимаю, откуда она у нее взялась. Не было ее, понимаешь? Ни синяка, ни чего не было! Да и сам я видел, как Баринова на двух ногах скакала по моей комнате, обшаривая полки, — сердито выдал Оксане. — Какого черта происходит? Она что, пока меня не было, специально себе ногу повредила? Идиотка! — обругал я Лизавету, достал пачку, вытащил сигарету и закурил.

Оксана терпеливо пережидала вспышку моего гнева, никак не реагируя на злые реплики и поведение.

— Успокоился? — дождавшись пока я сделаю пару затяжек, мягким тоном поинтересовалась Гринева. И неожиданно погладила ладошкой мое плечо.

— Не очень, если честно, — признался я. — Вот что мне теперь с этой… больной делать? — процедил я, снова затягиваясь. — Куда ее переселять? Она мне в доме триста лет не сдалась. Вот жеж…с-су… — в последний момент я удержал ругательство и заменил на более мягкое. — Сумасшедшая психичка!

— Зачем ты ей понадобился, выяснил? Ты говорил, что вы расстались? — поинтересовалась Оксана спокойным тоном, продолжая поглаживать меня по плечу.

Даже сквозь легкую куртку я ощущал тепло от ладошки, которая скользила по моей руке. Эти мягкие размеренные движения отчего-то успокаивали, растворяли мою злость, стирали желание вернуться в дом, схватить Баринову за шкварник и вышвырнуть в ночь в чем есть. Не заботясь более о том, что с ней станется.

Ну не тварь ли? А? я сердито затянулся, выпустил дым. Это ж надо, устроила членовредительство, пока меня не было. И как не испугалась? Елизавета всегда боялась боли. И крови! Она даже в медицинский не стала поступать именно поэтому, пошла в педагогический, несмотря на то что бабушка настаивала на продолжении династии, раз сын отказался идти по стопам отца. Но Лиза при виде крови впадала в ступор, потом начинала плакать. Причем слезы у нее текли сами по себе, стоило только Бариновой заметить порез с кровью или того хуже, более серьёзную рану.

— Егор, — тихий голос Оксаны вырвал меня из злобных мыслей, из памяти настоящего Егора.

— Что? — буркнул я. — Извини, сорвался, — покаялся, сообразив, с кем разговариваю. — Как так получилось-то, а? Оксан? Насколько все серьезно? Думаешь перелом? — развернувшись к фельдшерице, я перехватил ее ладошку, которая замерла на моем плече, затем взял вторую и спрятал обе в своих ладонях. — Замерзла? — заботливо поинтересовался у Гринёвой.

— Немного, — улыбнулась Оксана, рассеянно глядя вверх на звезды. — Красиво как, — выдохнула девушка.

Глаза ее сияли как звезды на ночном небе. Красиво очерченные губы, не испачканные помадой, чуть приоткрылись от искреннего восторга, кончик носа смешно дернулся, когда девушка вновь втянула в себя прохладный вкусный осенний воздух.

— Хорошо-то как, — прикрыв глаза, выдохнула Гринева.

И я не удержался. Выпустив ладошки Оксаны из своего захвата, я нежно обхватил запрокинутое к ночным небесам лицо, склонился и осторожно коснулся своими губами приоткрытых губ. Черт! Как же сложно оказалось удержаться и не сорваться во все тяжкие! Я замер, сдерживая тяжелое дыхание, чтобы не спугнуть, не испугать. И очень нежно поцеловал, пробуя на вкус доверчиво приоткрытые девичьи губы.

Оксана вздрогнула, распахнула ресницы, дернулась, но не отпрянула. Ресницы затрепетали и снова закрылись. Девушка как-то глубоко вздохнула и ухватилась за мои плечи. И у меня окончательно снесло крышу от близости и сладости нежных губ, от Оксаниной доверчивости, от тонкого чуть пряного аромата, который исходил от волос девушки.

Этот аромат накатывал на меня волнами, будоражил воображение, разматывал клубки напряжённых нервов, и сматывал обратно. Но уже не в тугую струну, а в широкие гибкие ленты.

Не знаю, сколько мы целовались, я потерял счет времени. Когда же оторвался от сладких чуть опухших от моей страсти девичьих губ, Гринева чуть вскрикнула и спрятала лицо у меня на груди. С огромной нежностью я обнял девушку за плечи, не удержался и прижал к себе покрепче. Где-то глубоко в душе возник страх, что сейчас девушка, напуганная мои напором, развернётся и растворится в темноте ночи. И больше мы никогда с ней не увидимся.

От этих мыслей накатило раздражение, и я еще крепче прижал к себе Оксану. Девушка повела плечами. Я чуть ослабил хватку.

— Егор… — шепнула Гринева куда-то мне в ключицу.

— Что? — хриплым шепотом спросил я.

— Пусти, пожалуйста… — попросила девушка.

Я вздохнул и нехотя разжал объятья.

— Извиняться не буду, — предупредил Гриневу, глядя прямо в блестящие глаза.

— Не вздумай, обижусь, — строгим тоном ответила Оксана, приподнялась на цыпочки и коротко поцеловала меня в губы. Я дернулся, но девушка отступила на полшага, покачала головой.

— Мне пора, — мягко произнесла Оксана. — Проводишь?

— Конечно, — кивнул я, глубоко вздохнул пару и снова предложил Гриневой руку.

Оксана легко и непринужденно просунула ладошку под мой локоть, и мы вышли за калитку.

В полном молчании мы неторопливо шли по ночному селу к дому Оксаны. Я вдыхал терпкий осенний воздух, приводя в порядок мысли и чувства, тихо радуясь словам Оксаны. Не обиделась, не оттолкнула, значит, у меня есть шанс на дальнейшее развитие. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что иду и улыбаюсь как подросток, впервые поцеловавший девочку-одноклассницу. Впрочем, практически так и было. Новая жизнь, новый опыт, новые отношения, точнее, первые отношения, только-только зарождающиеся. Мой второй первый поцелуй, если считать прошлое. На секунду я испугался, что все пойдет как обычно.

Погуляем, соблазню, переспим, и я перегорю. Не потому, что такая сволочь, из-за того, что Оксана окажется такой же, как все. Сначала податливой, послушной и доступной, а затем капризной неуправляемой истеричкой, которой плевать на всех кроме себя. Здоровый эгоизм — это хорошо. Никто никому ничего не должен? Тоже прекрасно, только когда это работает в обе стороны.