Троецарствие (СИ) - Алексин Иван

— Да всё ты решил, — отмахнулся бывший опричник. — Ты же понял давно, почему я в Москву ушёл? Видел царя?

Юрий не ответил, остановив коня у ещё одной избушки, бросил узду подбежавшему воину.

— Антип, проследи, чтобы никто к дому не лез. Мне тут с гостем поговорить нужно. И людишек его размести.

Вошли в дом. Грязнов громыхнул чем-то в тёмных сенях, протиснулся через узкую дверь горницу, окинул придирчивым взглядом неказистую обстановку.

— Не богато тут у тебя.

— Видел. Самозванец это.

— Вот то-то и оно, — Грязнов зачерпнул ковшом воды в стоящей в углу бочке, крупными глотками выпил до дна, огладил усы. — Каково это за простого шиша свою кровь проливать? О том ли ты в Путивле мечтал, Юрий Афанасьевич? Самому то не тошно?

— Может и тошно. А только у меня другого выбора нет. Шуйский второй раз не простит.

— Да нет уже Шуйского, — отмахнулся от довода бывший опричник. — Он уже в цепях в темнице сидит. Забудь.

— Тогда кто? Годунов? Так я и ему одним из первых изменил. Тут тоже на прощение надеятся не стоит.

— А вот тут ты не прав, — развеселился боярин. — Федьку Кочина помнишь? Того, что вместе со мной в Путивль приехал.

— Ну, помню.

— Вот и он тебя помнит! Только то не Кочин был, а сам Фёдор Борисович Годунов, что к войску Болотникова пристав, на Русь тайно возвращался.

— Не может быть! — поднялся с лавки Беззубцев, пожирая глазами Василия. — И ты о том знал⁈

— Знал, — кивнул Грязной. — За то и в чести теперь у государя. В бояре вышел. Так вот, Юрий Афанасьвич, если ты мне здесь в Тушино в одном деле поможешь, то я тебе полное прощение от государя обещаю, а если ещё и Серпуховом Фёдору Борисовичу поклонишься, то и возвыситься сможешь.

— Откуда ты знаешь, что мой отряд в Серпухове стоит?

— Государю всё ведомо.

— Согласен, — решительно тряхнул головой тушинский воевода. — Что нужно сделать?

— Самозванная царица, что за жену вора себя выдаёт, Фёдору Борисовичу весточку с повинной прислала. Так вот, нужно ей помочь, сегодня ночью в Москву сбежать.

Глава 20

3 октября 1608 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

С самого утра шёл дождь. Мелкий, нудный, он так и норовил просочиться за шиворот, стекал холодными каплями по лицу, лип тёмно-серой грязью к сапогам. Было довольно прохладно. Осень, взяв бразды правления в свои руки, дохнула на город прохладным, утренним ветерком, первым предвестником ночных заморозков.

Красная площадь потихоньку пустела. Насытившись кровавым зрелищем, московский люд расходился, втягиваясь в многочисленные улицы и переулочки и постепенно рассеиваясь по всему городу.

— Обошлось! — выдохнул у меня за спиной Никифор. — Словно зверю лютому в глаза посмотрел, — признался начальный человек над царской охраной. — Уж лучше с ворогом в кровавой сече грудь с грудью сойтись, чем вот так, напротив разъярённой толпы стоять!

— Обошлось, — машинально согласился я, не в силах отвести взгляд от жуткого зрелища; корчащегося на высоком колу Шерефединова. Очень хотелось развернуться и уйти, но я продолжал стоять, выглядывая из бойницы Флоровской башни, впитывая в себя каждое движение казнённого, вслушиваясь в каждый всхлип из заткнутого кляпом рта.

— Может и обошлось, но Лизу эта толпа едва на куски не разорвала!

Выдыхаю, с облегчением используя необходимость ответить, как повод повернутся к бойнице спиной.

Хватит, Фёдор! Насмотрелся уже! Как видишь, я свой должок тебе постепенно отдаю. Нам теперь осталось, только с Молчановым счёты свести да с князем Василием Голициным, руководившим казнью твоей матери, со временем разобраться.

Рядом, не считая Никифора с его людьми, только Янис с бывшей лжецарицей стоят. Литвин почернел весь от злости и беспокойства, княгиня, на контрасте, была сильно бледна и вздрагивала всем телом, по-видимому, ещё до конца не придя в себя от пережитого.

— Ну, не разорвали же? Я для того стрельцов вокруг Лобного места и выставил. Да и людишкам на Москве заранее объявили, что после покаяния самозванной царицы, казнь Васьки Шуйского с Андрюшкой Шерефединовым предстоит. Вот, потому, толпа к княгине и не кинулась. Обещанного зрелища ждали.

— И всё же это было страшно, — набычился Янис, сжав кулаки. — Ты бы слышал, что они ей кричали.

— Я слышал, что они кричали! — жёстко отчеканил я. — А что ты хотел, Янис⁈ Она тушинскому самозванцу, за царицу себя выдавая, воровать помогала. По своей воле или нет, это уже не так важно! За такое нигде не щадят! А тут ещё побег из монастыря, сожительство с вором без венчания, распутство и разврат!

— Да не было никакого распутства! Мне ли не знать⁈

— А ты это им скажи, — ткнул я пальцем в сторону Красной площади. — И кроме того, уже то, что в её покоях кто попало ночевал — уже большое непотребство и срам! Так что постоять на Лобном месте и выслушать, что о ней люди думают; за всё это — не велика плата будет! По-хорошему, я её не то что в монастырь заключить. Я её казнить должен!

— Государь, ты обещал, — осмелилась напомнить мне бывшая самозванка.

— Обещал, — пожал я плечами. — Но как говорится; уже выполненная услуга, ничего не стоит. Помолчи, — остановил я жестом, открывшего было рот литвина. — И не поступлю я так, Янис, только по двум причинам. Во-первых; ты мой товарищ. Слишком многое нам пришлось вместе пережить, чтобы я об этом позабыть мог. А во-вторых, вы оба можете много пользы принести, если по уму всё сделать. Значит так. Для начала, я отправлю княгиню в Ростов, обратно в Богородице-Рождественский монастырь. Пусть слух пройдёт, что, государь, хоть в милости своей воровство раскаявшейся самозванке и простил, но распутную вдову князя Третьяка Зубатого всё же наказал, заключив её в монастырь на строгое держание.

Лизка покачнулась, умудрившись побледнеть ещё больше. Янис дёрнулся было ко мне, но наткнулся сразу на двух рынд, вставших на пути.

— Да не бесись ты так! — рявкнул я на друга. — Ничего ей за месяц не сделается! Тем более, что я матушке-игуменье отпишу, настрого приказав особо не зверствовать. Через месяц её оттуда заберут, чтобы в Тихвин, в Введенский монастырь отвезти. Якобы, там и постриг примет. А уже там вас обвенчают и вместо вдовы князя Зубатого, появится жена первого постоянного посла в Соединённых провинциях, царского стольника Яниса Литвинова.

Было забавно наблюдать, как меняются лица у моих собеседников. Литвин начал багроветь, выпучив глаза, судорожно взглотнул, оглянувшись на Елизавету. Княгиня оправилась быстрее. Вот уже и румянец на щеках заиграл, а сама Лизка еле заметно кивнула, видимо, что-то решив для себя.

— Вижу, согласны, — усмехнулся я. — Так вот. Голландия, это, конечно, не Франция, но нравы там всё же попроще будут. Вживайтесь, заводите полезные знакомства, устраивайте приёмы. В общем, изображайте из себя диких варваров, восхищённых тем, как у них там всё устроенно. И собирайте сведения обо всём, до чего сможете дотянуться, сманивайте мастеров и учёных, скупайте диковинные механизмы, вербуйте сторонников. Деньги, — скривился я как от зубной боли. — Денег дам. С тобой, Янис, поедут ещё два десятка людишек, учиться корабельному делу. Вот ты и за ними проследишь, и сам сему делу обучишься. Учти. Я тебя в будущем своим адмиралом вижу, а те людишки в твоей эскадре офицерами ходить будут. Так что тут и твой интерес имеется. Как они морскую науку освоят, такие у тебя капитаны на кораблях и будут.

— Уж я прослежу, — оскалился литвин. Новость, что у него в будущем не только свой корабль, но и целая эскадра под командованием будет, окончательно подняла ему настроение. Море Янис любил. — Уж в том, государь, не сомневайся!

— Тогда всё, идите, — кивнул я ему. — Время у нас есть. Позже обсудим с тобой, как вы там жить будете.

— Фёдор Борисович.

— Ну, что ещё?

— Я слышал, Иван Исаевич здесь, в Кремле, в темнице сидит.

— Сидит, — с усмешкой ответил я литвину. — А что, заступиться за него хочешь? Тогда в очередь за Порохнёй, Якимом и Тараской вставай! Ладно, не переживай, — сжалился я над топчущимся в нерешительности другом. — Цепи с Болотникова сняли, хорошо кормят, иноземный врач раны лечит. Полностью его воровство, я просить не могу. Но, учитывая, что воровал он против Васьки Шуйского, смертную казнь на вечную ссылку заменю, — я вновь сделал паузу и продолжил: — Будет на Камне (Уральские горы) заводы ставить. А там, если сдюжит, можно будет и совсем помиловать.