Троецарствие (СИ) - Алексин Иван
— Иван Иванович, — подозвал я своего дворецкого, выйдя из Благовещенской башни. — Распорядись от моего имени с Ивашки Болотникова кандалы снять и в строгости более не держать. А ещё лучше, пусть его в темницу, где князя держали, пересадят.
— Государева вора помиловать хочешь, Фёдор Борисович? — удивился, вышедший следом, Скопин-Шуйский.
— Так он не у меня, а у Васьки Шуйского воровал, — усмехнулся я. — А мне то только на пользу пошло. Пока вы тут с ним ратились, силу накопить успел. А я с его людишками только раз, под Нижним Новгородом столкнулся. Да и то, вор, что за царевича Петра себя выдавал, к тому времени Ивашку в Туле бросил и от собственного имени действовал. Но просто так я сего злыдня миловать не собираюсь. Ему, чтобы свои в злодеяния сполна искупить, много придётся потрудиться.
— Государь! Фёдор Иванович! — окликнули меня издалека.
Неподалёку топчется Грязной в окружении десятка спешившихся всадников, поглядывает неприязненно на перегородивших дорогу стрельцов и рынд.
— Василий Григорьевич! — растолкав охрану, подхожу к Грязнову, обнимаю, не дав упасть на колени. — Рад тебя видеть, боярин. Где запропал?
— Так ворога твоего, царь-батюшка ловили, — Грязной горделиво огляделся по сторонам: видели ли, как его сам государь привечает? — Вот, пред твои очи вора привели.
Холопы Грязного расступились, вытолкнули вперёд связанного старика в кольчужной рубахе.
Да ну⁈ Я почувствовал как во мне поднимается волна злой радости густо замешанной на ненависти. Вот и довелось ещё раз свидеться. Дожил таки, старый убийца, до справедливого возмездия.
— Вот так гостинец! — благодарно кивнул я боярину. — Знатно ты мне, Василий Григорьевич услужил. Мало того, что Москвой поклонился, так ещё и с поимкой убийцы моей матушки расстарался. Тут и награда должна достойной быть. Прими, покуда, шубу с моего плеча, а я подумаю чем тебя по-настоящему отблагодарить. А этого до поры в железо оденьте, благо место после Ивашки освободится. Этакого злодея прилюдно на лобном месте казнит нужно! Ладно, поскакали во дворец, — вздохнул я, вскочив на коня. — Дел впереди много.
И понеслось. Больше полдня ушло на приём и принятие поздравлений с возвращением на престол. Впрочем, из представителей родовитых боярских семей, в Кремль так никто и не пришёл. Часть, те же Голицыны, Салтыковы, Романов, сбежала, переметнувшись к Тушинскому вору, другие, во главе с Мстиславским, затаились, чего-то выжидая.
Ладно. Мы с плеча рубить не будем. Крутицкий митрополит Пафнутий, хоть и был сторонником Шуйского с Гермогеном, оказался человеком разумным и против новой власти не пошёл. Вот и посмотрим, для начала, осмелятся ли бояре завтрашнюю присягу проигнорировать?
Ближе к полудню пришли с повинной стрельцы из Замоскворечья. Понятно, что бородачи от безысходности подчинились, но прессовать служивых людишек не стал, лишь приказав Кердыбе ввести в нижний город два полка.
После обеда, велел Ивану Годунову гнать очередных поздравителей (А вот нечего! Кому нужно было, с утра подсуетились. Я тут до ночи с каждым раскланиваться не собираюсь) и ушёл вместе с дьяком Иваном Семёновым в кабинет. В Новгород, как в прошлой истории, создатель «Временника» так и не уехал. Просто я этот город на пару месяцев раньше под свою руку взял и посылать туда кого-то для администрации Шуйского больше не имело смысла. Вот и застрял неуживчивый дьяк по прозвищу «Кол» в Москве, оставшись практически не у дел. И сегодня, среди прочих, пришёл к государю поклонится. Ну, мне то его характер до одного места; тут перед государем свой норов показывать не принято. Вот я и решил его к себе в секретари пристроить. Дело своё Семёнов хорошо знает, а я заодно за тем, как его труд пишется, присмотрю.
— В первую очередь, — заявил я, замершему передо мной дьяку. — Воззвание к народу напишешь. Дескать я, Фёдор Борисович Годунов, с Божьей милостью вернул себе отчий престол на Москве. Далее напишешь, что опалы на свой народ, за то, что в обман Гришки Отрепьева поверили и сему расстриге поклонились, не держу и ту вину, всем, кто в своей неправде покается, прощаю. Но теперь под Москвой другой вор, в царские одежды обрядившийся, стоит. Упомяни, что это скрытый еврей. Что он за помощь обещал латинянам католичество на Руси ввести, а польскому королю Смоленск с Псковом отдать. Что тайный договор с ляхом Ружинским заключил, о том, что половина всего, что в Москве есть, его будет. А покуда, в качестве платы, ляхам да казакам все города и деревеньки нещадно грабить дозволил.
— Вот же нехристь проклятый! — не удержался дьяк и тут же сам испугавшись своей несдержанности, сполз коленями на пол: — Прости, царь-батюшка, за язык мой поганый.
— Далее запоминай, — отмахнулся я, с трудом удержавшись от сакраментальной фразы: «Встань, Федя. Я тебя не виню». — Об Филарете, обскажи. Что сей старец в патриархи без всякого церковного собора, евреем-самозванцем выкликнут. И за это, сей Филарет, все эти договоры тушинского вора с ляхами да иезуитами благословил. Всё понял ли?
— Да государь.
— Ну, и в конце призови все города собирать ополчение для борьбы с иноземцами, что пришли на нашу землю грабить и убивать. А я, ради такого дела, пятую часть всего, чем владею, пожертвую. Как сделаешь, мне потом прочтёшь, что написал. Мы это воззвание по всем городам и весям разошлём.
— Всё со всем старанием исполню, царь-батюшка.
Старайся, старайся, а я потом посмотрю, что у тебя получилось. Мне рядом с собой грамотный, думающий секретарь нужен, а не простой писец. Так что эта работа для тебя своеобразным экзаменом будет.
— Ещё напишешь послание воеводам в Смоленск, Владимир и Коломну, с требованием привести эти города под мою руку.
— А в Переяславль Рязанский?
Нет, всё-таки секретаря я себе правильно выбрал. Этот простым исполнителем не будет. Этот всё, что я ему говорю, анализирует и, вон, даже спрашивать осмеливается.
— А в Рязань мы ничего писать не будет, — весело оскалился я. — Словно и нет её, Рязани той. Это для Прокопки Ляпунова даже пострашней прямых угроз станет. Вот и пусть теперь сидит и думает. Хотя, — на мгновение задумался я. — Какого-нибудь дьяка с воззванием мы в Рязань всё же пошлём. Вот и посмотрим, осмелится ли помешать рязанский воевода, ему царское воззвание перед народом прочитать. Всё понял?
— Понял, Фёдор Борисович, — поклонился Семёнов и неожиданно продолжил. — Если Владимир и Коломна под твою руку уйдут, Переяславль Рязанский, как до того с Москвой было, между двух сил зажата окажется. Есть о чём Ляпуновым задуматься.
— Верно, — кивнул я своему секретарю — Ещё будет нужно послание патриарху и царевне Ксении написать, чтобы в Москву перебирались. Но то, я тебе сам вечером надиктую. Ступай.
Дьяк, поклонившись, направился было к двери, замер возле неё, нерешительно переминаясь с ноги на ногу и всё же не удержался, развернулся к выходу спиной.
— Дозволь слово молвить, государь.
— Ну, молви, — удивился я.
— Может то воззвание, что я напишу, ещё и к ворам в Тушино отправить? Как узнают православные, что еврей с ляхами русскую землю промеж себя делят, глядишь и опомнятся; уходить от самозванца начнут.
— Пошлём и в Тушино, но чуть позже, — усмехнулся я. Не рассказывать же дьяку об намеченной операции под кодовым названием «Марина Мнишек». Не настолько я пока Семёнову доверяю. — Ступай.
Следом за дьяком стал собираться и я. Вновь одел под шубу латный доспех, зарядил пару колесцовых пистолетов. Очень уж с непростым собеседником мне встреча предстояла. Тут никакие предосторожности лишними не будут. Поэтому на подворье к Фёдору Мстиславскому сначала ввалилось больше сотни рейтар Ефима (царским стременным я, пока, не доверял), а затем, уже въехал и я в сопровождении рынд и холопов Грязнова.
— Честь то какая, Фёдор Борисович! — всплеснув руками, поклонился мне Мстиславский. — Вот только не ждали мы тебя, государь. Как бы мне не осрамиться на старости лет!
Ага, как же, осрамишься ты! Этакие хоромы и с царским дворцом роскошью поспорить могут. Всюду золото, бархат, ковры персидские. Богато живёт князь, ни в чём себе не отказывает. Хотя, если с другой стороны посмотреть, по другому и нельзя. Как-никак первый думный боярин. От самого Гедимина свою родословную ведёт. Тут даже простой намёк на скудость в интерьере, уроном чести будет.
