Журналист: Назад в СССР (СИ) - "товарищ Морозов"

Сколько продолжалось это наваждение, она не знала. Это могли быть и минуты, и часы, и дни. Время словно остановилось вокруг нее, и она лежала на дне бездны, и всё, что происходило на свете, всё это текло как медленная, вязкая жижа, мимо нее, и она была лишь сторонним и безучастным наблюдателем.

Потом всё закончилось так же незаметно, как пробуждение от долгого и трудного сна. Сколько она себя помнила, Ольге никогда не удавалось ощутить ту невидимую грань, за которой начинался сон, и за которой он заканчивался. И так же в ее памяти не осталось ничего об этом сне, кроме ощущения покачивания на волнах, зыбких, как облака или густой туман. Но при этом в душе ее уже поселилось Знание — то, с чем она очнулась от зачарованного пребывания в «полостях».

И еще был камень — странный темно-серый камень, гладкий как накатанная морем галька, и поблёскивавший изнутри тусклыми ледяными прожилками. Она сжимала его в руке неизвестно сколько времени, и так сильно, что на ладони отпечатался красный след, который исчез только через час.

Ольга смотрела на этот камень и откуда-то уже знала, что с ним следует делать. Словно кто-то вложил в ее голову это знание, покуда она пребывала внутри «купола». Павла рядом не было, и теперь Ольга тоже знала, почему. Если камень — это путь к исполнению желания, то, скорее всего, Павел получил от «купола» то же самое, такой же камень. И он использовал свой камень на то, чтобы «купол» отпустил его жену обратно, на свет и воздух их мира. А сам остался в мире «полостей». Потому что желание, видимо, может быть только одно, или же «купол» может выпустить лишь одного. Или…

Гадать можно было еще долго, но Ольга понимала, что сейчас это ни к чему не приведет. Свершилось что-то, что должно было случиться. Павел спас ее, а сам остался внутри. И где он сейчас, в каких мирах?

Вокруг Ольги, куда ни кинь взгляд, тянулась однообразная тайга, кое-где усыпанная каменными валунами и песочными осыпями вперемешку с гравием, которые когда-то выбрались из почвы на поверхность и пробились сквозь хвойную лесную подстилку земли. И никакого следа вокруг не то что «купола», но даже небольшого холма…

Невероятным усилием воли Ольга подавила в себе подспудное желание немедленно возвратить мужа, пустив в ход камень. Она и в этом случае откуда-то знала, как он должен действовать, словно во время ее забытья кто-то вложил в голову Ольги простую и чёткую инструкцию. Собственно ничего сложного в ней не было. Нужно было загадать желание и уснуть, сжимая камень в руке.

Удивительно, но у Ольги, взрослой, современной женщины, представительницы вполне материалистической профессии, не было никаких сомнений в том, что камень из «купола» сработает, и чудо совершится. Она просто это знала.

При этом Ольга Иноземцева в первые часы своего возвращения из аномального места не знала почти ничего о том, куда она сейчас вернулась. Поразмыслив, она решила пока не думать о судьбе мужа и начать как-то выбираться из леса. На случай, если она проспала в «куполе» долго, — быть может, даже несколько суток — Ольга предположила что ее, возможно, уже ищут. И поскольку она со своим аналитическим умом привыкла всегда просчитывать сложные ситуации, отталкиваясь от наиболее неблагоприятного для себя развития событий, она мысленно подготовилась ко всему, включая возможный интерес к себе медицины и спецслужб. Идея амнезии ей подходила больше всего, а краткосрочность либо долгосрочность потери памяти зависела от длительности ее исчезновения.

Пора было поискать ближайшие следы цивилизации. Однако перед уходом Ольга порылась в ближайшей осыпи гравия и вытащила оттуда несколько разнокалиберных камней.

Предчувствуя, что ее будут опрашивать или даже допрашивать, и при этом могут обыскать, молодая женщина решила последовать старой, но всегда работающей истине: лучше всего спрятать что-то, выставив его на виду. Поэтому она добавила собранные камни в карман, в компанию к камню из «купола», и отправилась на розыски людей.

Далее ей пришлось пережить немало. Известие о том, что она «проспала» в «куполе» четырнадцать лет, поначалу повергло ее в шок. Но все ее мысли, так или иначе, теперь были о сыне, отданном на время их экспедиции сестре Татьяне.

Потом она пыталась уверить себя, что всё не так страшно, и Павел, который, возможно, давно выбрался из «полостей», забрал Сашеньку, и они теперь вместе где-то живут-поживают и маму поджидают. Но уверить себя в этом у нее не получилось. Очень скоро в ходе допросов она окончательно поняла, что всё обстоит иначе, и Павел так и не вышел из «купола», по сей день считаясь пропавшим без вести.

Поверив в это, Ольга испытала почти животный, нутряной ужас при мысли о судьбе, которая постигла ее Сашеньку. Она со страхом думала, что, видимо, оказалась права, хорошо зная своего мужа. Павел вполне мог израсходовать свой камень, если и ему «купол» даровал таковой, на то, чтобы спасти жену, и чтобы его любимая Оленька вернулась на свет божий. Но больше всего она боялась, что их сыночка сдали в детский дом. Для этих опасений у бедной женщины были самые веские основания.

Еще в их последнюю встречу Татьяна говорила ей, что собирается замуж за своего Колю. Размышляя по-житейски, Ольга понимала, что молодоженам вряд ли был нужен маленький племянник, а близкой родни, которой можно было переправить осиротевшего малыша, у сестер уже не было еще со времени их последнего расставания.

Теперь смыслом жизни для Ольги Иноземцевой было поскорее пройти все проверки и медицинские обследования и начать поиск сына. А если что… Об этом «если что» она старалась пока не думать.

Как Ольга и предполагала, камни в ее кармане вызвали у следователя ленивый интерес. Однако она легко усыпила его бдительность, объяснив, что взяла эти камни в память о месте, где пропал ее муж. По словам Ольги, это был такой профессиональный обычай у людей ее профессии: камни для геолога — как люди, они иногда с ними даже разговаривают. Таким образом, пройдя все проверки и избавившись, наконец, от опеки блюстителей закона, она завершила все формальности по работе и своим финансовым делам, после чего решила пока остаться в Москве, сняв временное жилье. В кармане ее пальто по-прежнему всегда лежал темно-серый камень, принесенный из «купола».

Когда Ольга Антоновна завершила свое удивительное повествование, к нам подошел шеф. Похоже, они с ним обо все договорились, и я не ошибся в своих предположениях.

— Мы с твоей мамой решили не делать пока никаких резких движений в вашей с ней судьбе, — сказал Сотников. — Мы подыскали удобную однокомнатную квартирку в пригороде, станция Займище, это примерно минут сорок на электричке, и я убедил Ольгу Антоновну пожить пока там. Не забывай, что тобой плотно интересуется некая гоп-компания. Я предполагаю, что именно они вваливались в твою квартиру и в тот первый раз, когда они устроили в ней шмон в поисках чего-то. Пока мы не решим эту проблему, разумеется, с дружеской поддержкой нашего общего друга Максима Юрьевича…

Сотников сделал паузу, со значением глянув на меня.

— Словом, пока будет лучше, если вы поживете отдельно друг от друга. Ольга Антоновна не возражает.

Я посмотрел на нее, и она кивнула. И я в ту же минуту понял, что все еще никак не могу назвать эту стойкую и мужественную маленькую женщину своей мамой.

— Кстати, у тебя экзамены на носу, не забыл еще, друг ситный?

Забыть-то я не забыл, тем более что первый экзамен, русский и литература письменно, ожидал меня уже в ближайшую пятницу, первого августа.

— Готовишься?

— А как же! — поспешно откликнулся я.

Сотников рассеянно поглядел на меня, словно что-то припоминая, а затем звучно хлопнул себя повыше колен.

— Ты-то не забыл, а вот я совсем запамятовал. Ах, я, дурень старой — голова с дырой! Тебе же надо как-то со мной связь держать. Телефон — штука ненадёжная, потому как совершенно не оперативная, а раций нам не положено по закону, ни в каком радиодиапазоне.