Герман Романов - Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК
— Маша! — во рту пересохло, язык превратился в колючий рашпиль, и Шмайсер кое-как прохрипел ее имя. С ним такое было впервые, и он словно впал в ступор.
— Не говори ничего, молчи!
Движением плеч девушка скинула плащ на пол и шагнула к Шмайсеру. Тот продолжал пребывать в столбняке, даже когда теплые и нежные руки обвили его за шею, а горячие губы прижались к губам. Но поцелуй вскоре вернул Федора к жизни — то была не игра в любовь, а сама любовь…
Глава четвертая
— Надо же, но желудок больше не болит, совсем! Семен Федотович, как вы это сделали?! — На впалых щеках великого князя стал наливаться здоровый румянец. — Меня пытались лечить самые знающие врачи, долго лечили! Но чтобы так?! Колдовство какое-то!
— А я вас и не лечил, государь! Просто заговорил боль. Можете считать мое действо колдовством, хотя это не совсем так. Вернее, совсем не так. Это как прием сильного обезболивающего — болезнь есть, а вот ее проявления в виде боли временно заглушены. Примерно на сутки-другие. А там вам нужно лечение, одними заговорами не обойтись. А пока, ваше величество, выпейте еще и свое лекарство!
— Я пил его сегодня! — великий князь поморщился. — Такое впечатление, что оно мне уже не помогает! К тому же это пойло такое горькое…
— Выпейте, государь. Одно другому не помешает! Хоть неприятно такое пить, но нужно. Нам целые сутки придется добираться до надежного места, и вы должны быть в силах!
Михаил Александрович налил в мензурку бурую жидкость из стоящего на тумбочке аптечного флакона, поморщившись, выпил. Фомин тут же подал ему в дрожащие руки стакан сладкого холодного чая — запить. Тот хлобыстнул емкость одним глотком, как заправский извозчик, а не императорская особа, потом сделал судорожный выдох, словно плюнул, и закхекал.
— Уф! Кх… Думал, наизнанку меня всего опять вывернет! Что за гадость мне привез Джонсон? Из чего они ее там наварили? Из жаб или из сушеных летучих мышей?
Михаил Александрович криво улыбнулся, вздохнул и облегченно откинулся на спинку дивана. Потянулся рукой к папиросной коробке, но Фомин предупредил его намерение закурить.
— Дымить не рекомендую. Курение с вашей болезнью противопоказано категорически. Вот когда язва зарубцуется, тогда и курите, ваше величество, но не сейчас! — говорил Фомин строгим, внушительным голосом, но после секундного размышления мягко добавил: — Хотя три-четыре папиросы в день вашему здоровью, я так думаю, сильно не повредят…
— Ну и хорошо! — облегченно выпалил великий князь и тут же закурил. С нескрываемым удовольствием записного курильщика затянулся и выпустил из ноздрей клубы сизого дыма. Показал на коробку:
— Прошу закурить, Семен Федотович, не отказывайтесь, сделайте приятное. Вы ведь тоже любите покурить, по пальцам вижу!
Тот чиниться не стал, взял тонкую папиросу с длинным мундштуком. Закурил, уселся в кресле удобнее. Искоса глянул на императора, сидящего напротив с закрытыми глазами. Михаил Александрович расслабиться Фомину не дал, спросил негромко:
— Надеюсь, вы мне объясните, что происходит? Кто эти люди, девушка, наконец? И что вы задумали делать?!
— Конечно, ваше величество. Эти люди, что ворвались к вам номер и которых мы убили здесь, ваши несостоявшиеся палачи, государь!
— Михаил Александрович! Зовите меня так…
— Хорошо, ваше величество. Они должны были увезти вас в сторону Мотовилихи и застрелить у кладбища. Вместе с секретарем. Ваши тела потом сжечь в печах. Внизу у них две повозки, пролетка и артиллерийский фургон. Здесь, в номере, мы убили трех мерзавцев плюс постового милиционера и чекиста, что вас постоянно караулил. На улице еще двоих, с самим «товарищем» Мясниковым во главе. Вам он знаком? Известный в этих краях большевик. К сожалению, взять живым не удалось, как и второго. Пришлось застрелить…
— По чьему приказу они действовали? — голос у Михаила Александровича был на удивление ровным, будто великий князь не понимал, что именно его собирались сегодня убивать.
— По тайному приказу Ленина и Свердлова. Но совдепами официально было бы объявлено в газетах, что вас похитили сообщники и вы с ними бежали в неизвестном направлении.
— Но для чего им нужна такая таинственность? Они не могут меня публично осудить и расстрелять?!
— А за какие грехи?! За то, что вы главный претендент на российский престол? Жидковато объяснение перед теми покровителями, на чьи деньги устроен большевистский переворот. А так все чисто и оправданно — великий князь Михаил Александрович «бежал», а потому надежные «товарищи» в Алапаевске и Екатеринбурге, стремясь не допустить подобного, перебили всех членов императорской фамилии, включая детей. Всех без исключения! А их ВЦИК и Совет народных комиссаров тут вроде бы ни при чем, никаким боком — все убийства произошли исключительно по самоуправству и беззаконию местных большевиков.
— Откуда вы знаете?! Как прикажите понимать, господин полковник?! — напускное спокойствие покинуло императора, он даже чуть не вскинулся с дивана. — Вы будто говорите об этом как о свершившемся…
— Убьют всех, и жестоко, Михаил Александрович, — Фомин игнорировал вопросы. — В Екатеринбурге в подвале Ипатьевского дома расстреляют всю царскую семью с прислугой. Девочек добьют штыками. Тела вывезут за город, обольют кислотой, чтоб останки не опознали, и закопают. В Алапаевске всех узников, мужчин и женщин, живыми скинут в шахту. Не все из них погибнут при падении, и два дня будет слышно, как молится Елизавета Федоровна. Тогда сверху сбросят несколько вагонеток, а потом взорвут штольню. Здесь же, в Перми, расстреляют, как сообщников, всю вашу прислугу и всех тех, кто поехал сюда вслед за вами! Всех!
— Нет!!! Ты все врешь, колдун! — чопорная английская невозмутимость разом слетела с Михаила Александровича. Великий князь вскочил с дивана и крепко схватил Фомина за воротник. — Мне тогда еще говорили, что вы та еще колдовская семейка, а потому и живете у того Поганого Камня. Изыди с моих глаз, колдун. Мне не надо знать твоей лжи…
— А медальон свой хочешь обратно получить?!
Фомин тоже перешел на «ты» и, даром что ниже наголову, сдавил руки великого князя так сильно, что тот ойкнул и был усажен на диван обратно.
Затем Семен Федотович достал небольшой золотой медальон на цепочке и сунул его в руки императора. И только потом, с нарочитым спокойствием, уселся в кресле.
— Не может быть! Откуда она у тебя?!
Император потрясенно уставился на вещицу. Дрожащими руками взял ее и нажал на края. Щелкнула крышка — внутри было изображение жены императора, и, как понимал Фомин, этот медальон был ее подарком мужу.
Но не это являлось здесь главным — новый щелчок, и из тайничка Михаил Александрович извлек свернутый бумажный листок, пожелтевший от времени. Лихорадочно развернул его и тут же громко вскрикнул, смертельно побледнев.
— Этого не может быть! — мертвым голосом произнес великий князь, уронив и листок, и медальон на пол. Затем медленно, словно неподъемную тяжесть, вынул из внутреннего кармана абсолютно точно такой же медальон, открыл его и достал свернутый листок бумаги.
— Когда подъехали повозки, я только закончил писать жене эту записку. И потому никто не мог знать ее содержания. Ни один человек в мире! Обычный человек…
Великий князь бросил взгляд. В глазах плескалась нечеловеческая мука, безысходность и страх, от которых даже он, видавший виды, содрогнулся.
— Откуда это у тебя, и кто ты такой? Ты колдун или демон?! Отвечай, не молчи, иначе я с ума сойду!
— Я говорил вам правду! — негромко произнес в ответ Фомин. — Просто я хорошо знаю будущее. Все, что произойдет за ближайшие четверть века. На том могу крест поцеловать.
Он достал нательный крест на обычном гайтане и поцеловал теплое золото.
— Даже так? — в голосе великого князя сквозило одно понятное ему понимание. — Ты не демон и не колдун?! Тебе хорошо ведомо будущее?! Так?! А это что такое, откуда оно у тебя?! Ведь этого просто быть не может! Этого письма и медальона!
Михаил Александрович положил свой листок на столик, придавил его медальоном. Затем наклонился, взял с пола пожелтевшую бумажку и медальон, протянул руку с ними к столику.
— Не делай этого, государь!
Выкрик запоздал. Яркая вспышка ослепила глаза, но Фомин успел машинально зажмуриться. Через секунду он открыл глаза и поразился — над столиком вился серый дымок, и все. Не стало ни его медальона, ни листка пожелтевшей от времени бумаги. Они исчезли, растворились в этой яркой вспышке. Но удивительным было то, что медальон великого князя и написанный им листок сохранились, как ни в чем не бывало, вспышка им нисколько не повредила.
— Что это было?! — с безмерным удивлением в голосе спросил Михаил Александрович. Он пребывал в полной растерянности. — Магия?! Куда девался ваш медальон и эта записка?
