Герман Романов - Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК
Обзор книги Герман Романов - Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК
Герман Романов
Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК
ПРОЛОГ
Поганкино урочище 22 октября 1905 года
- Там дым, господин унтер-цер!
Молодой солдат от напряжения дал лошади шенкеля, а та, реагируя на боль, ударила копытом по грязи, забрызгав полу шинели, и сразу пошла боком.
- Колени слабони, дурень, твою мать!
Усатый вояка в чине младшего унтер-офицера с двумя лычками из белой тесьмы на погонах, с медалями на груди поверх серой кавалерийской шинели привычно рыкнул на неопытного кавалериста крепким словом.
- И повод ослабь, не дергай! - тихо прошипел еще один видавший виды солдат, на погоне которого казанской сироткой примостилась лычка ефрейтора. Он медленно подъехал сбоку, незаметно для всех дал новобранцу легкий подзатыльник.
- Учи вас, бестолковых!
- Ты же местный рожак, Фомин, что там такое гореть может?!
Унтер повернулся к усатому ефрейтору, напряженно ерзавшему в седле, и показал на белесый дымок, что вился столбиком над далеким лесом, подернутым сизой холодной дымкой.
- Худое место, Ермолай Кузьмич. Очень худое!
- Ты меня не путай без толку, Федот Федотыч, я стреляный воробей, а не пуганая ворона. Говори порядком!
- Поганкин Камень там на болоте стоит, а потому все урочище Поганкиным называется. Все его сторонятся, с опаской обходят…
- А горит-то што?!
- Лесник помещика здешнего, мой дядька родный, там сено косит завсегда. Трава добрая урождается на болотине. Там себе и хатку малую спроворил. Видно, она и горит, али сено заполыхало - дым-то серый! Надо съездить, глянуть…
- Ага, - только и сказал унтер и мрачно посмотрел на своих солдат, что ерзали в седлах рядышком.
Всего было тринадцать всадников, во главе с унтером и ефрейтором. Все в шинелях с нашитыми жгутами на рукавах, в черных мерлушковых гусарских шапках, поперек груди патронташи, за спинами драгунские винтовки, при шашках.
Нехорошее число, несчастное - чертова дюжина, но унтер-офицер Карабеев в приметы верил мало. Вот только с утра под ложечкой неприятно сосало, и, наученный долгой военной службой, Ермолай Кузьмич знал, что в таком случае надо ждать неприятностей. Тем паче сейчас, когда Россия впала в смуту!
Вот уже месяц, как их 17-й Черниговский гусарский полк великого князя Михаила Александровича был рассыпан эскадронами и взводами по обширному пространству Орловщины и Брянщины, пытаясь навести хоть какое-то подобие порядка. Кругом творилось такое, что у гусар мурашки по коже бегали.
Горели помещичьи усадьбы, подожженные озлобленными крестьянами. Новоявленные террористы метнули бомбу в полицмейстера, разорвав в мелкие клочья. Преступные шайки рыскали по уездам, наводя ужас на честных обывателей.
Стоило государю Николаю Александровичу подписать манифест о дарованных свободах, как грянула смута великая, хоть святых выноси. Пока армия кое-как с ситуацией справлялась, но было жутковато - пожары, убийства и грабежи стали повсеместными.
Карабеев тихо выругался про себя - эскадрону сейчас хорошо, в Локоти Брассовское имение полкового шефа великого князя Михаила охраняет, зато его полувзвод на поиск шайки направили, что купца Оладьева вместе с женой и приказчиками зверски на тракте умертвили, а имущество разграбили.
И ведь в здешних лесах мерзавцы скрываются, знать бы где. Но на то у него ефрейтор есть - Фомин, здешний уроженец, а потому их полувзвод и отправили на поимку зловредных и жестоких татей.
- Туда и поедем, может, там эти твари и озоруют. Прищучим их на месте. - Унтер дернул поводья, и лошадь послушно пошла по раскисшей проселочной дорожке.
А Фомин обреченно вздохнул, ехать туда ему совершенно не хотелось, ибо дядьку люто ненавидел, всеми фибрами души - потравы да кляузы одни от такого родича, чтоб его притолокой шарахнуло, пакостника. Но и ослушаться приказа командира он не мог - дело служивое.
Однако дедовский совет ефрейтор хорошо помнил - в полнолуние на Поганкино урочище лучше не соваться даже днем, ибо страшные вещи могут с любопытными сотвориться. А потому он на всякий случай пробормотал молитву и проверил, как выходит клинок из ножен.
До леса добрались быстро, но как въехали гусары в темную чащу, стали тревожно оглядываться. Как по команде, сняли винтовки, дослали патроны затворами и держали их под рукой, поперек седла. Причудливые тени разлапистых елей наводили страх даже на стойкие гусарские души, а треск сухих прутьев под копытами коней нагонял ещё больше жути.
Но страх страхом, а устав уставом, и унтер Карабеев блюл его со всей строгостью. И пришлось ефрейтору Федоту Фомину взять всего троих, но самых опытных гусар, отслуживших уже по три с половиной года, и с ними отправиться в передовой дозор.
Солдаты были знающие, от кустов не шарахались, смотрели в разные стороны и к соседу не заглядывали - каждый понимал, что напасть могут с любой стороны, а потому внимательно озирались. Под копытами чавкала вода, из-под бревен старой гати плескалась черная жижа - болото манило свои жертвы твердыми на вид кочками.
Фомин заранее предупредил гусар, те стереглись ступить на моховое покрывало - не так и мало потопло в этом урочище людей и домашней скотины.
Вскоре гать закончилась, и дорожка опять запетляла между деревьями и кустами. Но, миновав пушистые ели, проселок вывел кавалеристов на широкий желто-зеленый луг, и в ноздри солдат ударил запах сгоревшей травы. Огромная черная проплешина еле дымилась, далеко за ней стоял еще один зарод сена, а дальше, у самой кромки кустов, проступала жердевая крыша летнего балаганчика или хатки, как его называли в этих местах.
За кустами хорошо виделась серая громада таинственного камня, испещренного изломанными трещинами. Поганкин Камень, он самый, проклятый - мороз острыми иглами пробежал по коже ефрейтора.
- Пошто один зарод пожгли, а другой вовсе не тронули? - усатый гусар с мудреной фамилией Иваннопулос, родом из крымских греков, повернулся в седле, придерживая винтовку рукой.
Фомин огляделся и вздрогнул- у балаганчика что-то белело, вроде исподней рубашки или белой накидки. Он дал шенкеля своей гнедой кобыле и подъехал поближе. И тут же испытал такую тошноту, что кое-как сглотнул и остановил рвоту.
Посмотрел на своих - парни позеленели прямо на глазах, а тощий Корчегин, туляк, наклонился в седле и выблевал завтрак на траву. И было отчего: из-за второго стожка, который поменьше, виднелась молодая баба с изломанным от боли лицом, раскинувшая руки в стороны. Одежды на ней не было - окровавленные клочья усеяли пожухшую траву. Загорелые руки оттеняли молочную белизну груди и части живота, покрытые темными пятнами то ли укусов, то ли успевших налиться синяков. Остальное было скрыто стогом, но заглядывать за него совсем не хотелось.
- Упыри?! Спаси Христос! - гусар Данилко Кованько истово перекрестился и громко взмолился: - Душу христианскую прими с миром!
Остальные молча перекрестились, с трудом удерживая всхрапывающих от страха лошадей. Не любят копытные смерть и кровь, уйти норовят.
- Не упыри это, - угрюмо бросил Фомин, - а намного хуже! Твари это в образе людском, сволочи! Эх, дядька, дядька… Кто ж тебя так…
В стороне лежал труп мужика в сером зипуне, вот только головы у него на плечах не было. Она валялась рядом, кем-то отсеченная, уставившись стеклянными глазами в хмурое небо. И кровь, всюду пятна и брызги крови. Обида на злосчастного дядьку улетучилась у Фомина мгновенно, ее в душе заменила тягучая боль.
Негромко звякнули уздечки, и он стремительно обернулся на звук - на урочище въезжали гусары во главе с Карабеевым. Корчегин спрыгнул с седла, наклонился над женщиной и через секунду громко закричал:
- Она живая еще, теплая, ресницы дрожат! Кто тебя мучил, бабонька? Да говори ты! Не молчи, дуреха! Ах, тыв…
Крик резко прервался и превратился в душераздирающий хрип. Фомин ужаснулся - из груди солдата торчала длинная оперенная стрела. С губ закапала кровь, он попытался что-то сказать, но рухнул на траву. Не успел ефрейтор осмыслить случившееся, как дикие вопли взорвали тишину урочища. Боже всемилостивый!
Гусар Карабеева буквально изрешетили стрелами - солдаты хрипели и падали с седел. Но унтер все же успел начать ответно стрелять из револьвера, за ним грянули выстрелы из нескольких винтовок.
И только сейчас Фомин увидел врага - размахивая над головой кривыми саблями и стреляя из тугих луков, на луг, проломив стенку кустарника, вылетел десяток всадников на низкорослых, гривастых лошадках. Нелепый вид оружия и странная одежда напавших врагов, обшитая металлическими пластинками, круглые щиты и остроконечные шлемы привели даже бывалого ефрейтора в растерянность.
Однако через секунду он опомнился, вскинул винтовку, поймал в прицел одного из нападавших и, выдохнув воздух, плавно потянул спусковой крючок Отдача ударила прикладом в плечо, и Фомин быстро передернул затвор. Снова прицелился, выстрелил. Затем еще, еще и еще…
