Лев Соколов - Последний брат
Если бы у Хунбиша были здесь доверенные люди, он бы без затей приказал отправить болтливого Нэргуя к предкам, и свалил бы это на ромеев. Но его людей здесь не было. Наоборот, он один окружен людьми Нэргуя. От этой мысли Хунбишу стало еще более неуютно.
«Надо перестать с ним ругаться. Пока…» — Хунбиш облизал губы.
Ай, как сложно. Он не может убрать Нэргуя, пока не вернется в ставку хагана, но там будет уже слишком поздно… Надо что-то придумать.
«В любом случае, я запомню тебе сегодняшнюю ночь, Нэргуй. Дай только срок».
— Ты прав, Нэргуй. — Голос Хунбиша звучал примирительно, с раскаяньем. — Я, похоже, перехитрил сам себя. А ты пошел у меня на поводу, зная, что я не очень опытен в военных делах. Тебе следовало бы быть настойчивей. Мы оба виноваты. Ты знаешь, как слеп бывает гнев хагана. Давай вместе подумаем, что мы теперь можем сделать?
Хунбиш вообще-то имел в виду примирение с Нэргуем, чтоб им совместно придумать, как рассказать владетелю неприятную правду как можно более гладко. Но Нэргуй был человек дела и понял его вопрос по-своему.
— Пойдем.
Нэргуй двинулся к краю лагеря, где еще толпились стражи с луками, и горело большинство факелов, и свистели в темноту хозяева, оставшиеся без лошадей. Хунбиш на своих толстых ножках покатился за ним.
Из темноты раздался стук копыт. Муголы навели на звук свои луки. Но это оказался не всадник. Из темноты выскочила пустоседлая лошадь, вернувшаяся на зов. Из крупа у неё торчали две стрелы. Хозяин вскрикнул, лошадь повернула к нему и ответила ржанием. Она подбежала к хозяину, ласково и устало ткнулась ему в лицо мордой, потом упала, сначала на передние, потом на задние ноги, и околела.
Хозяин лошади отломил древко одной стрелы, повернулся, выискивая кого-то взглядом и с силой швырнул палочку в другого стража. Он узнал оперение друга. Древко стукнулось в грудь и, отскочив, упало на землю.
— Ты и сам стрелял… — пробормотал страж, в которого швырнули сломанную стрелу. — А что нам еще было делать?..
Хозяин убитой лошади потеряно сел рядом с ней. Товарищ, которому попало древком, мялся рядом. К нему лошадь не вернулась, и значит, возможно, была жива, но он не знал, радоваться этому или горевать. Толпившиеся вокруг муголы отворачивались друг от друга. Было стыдно. Хунбиш, идущий за Нэргуем, охватил это все краем глаза. Но ему было не до того.
Снова раздался стук копыт, и к лагерю выскочил еще один конек, лохматый, всклокоченный, со злыми глазами, своей скромной статью не очень-то подходящий по чину гвардейцу. Однако мугол выронил факел и бросился обнимать конька за шею так страстно, как, наверное, не обнимал собственную жену. Через несколько секунд он опомнился, и принялся осматривать конька со всех сторон, и не доверяя глазам, охлопывал того по крупу и бабкам. Стрел не было. Ран не было. Конек тряс гривой и снисходительно пофыркивал.
— Все, кто не потерял коней, ко мне! — гаркнул Нэргуй.
Таковых обнаружилось девять. У восьми лошади были в порядке. У девятого лошадь хромала, у неё в бабке засела стрела.
— Еще остались быки, что тащили повозку… — сказал кто-то из темноты.
— Ты — займись лошадью, — приказал Нэргуй владельцу раненного коня. — Вы… — Нэргуй показал на четверых, выбирая из них лучших всадников, — поскачете за румеями. Вы, — он посмотрел на четырех других, — отдайте им своих коней на завод, пусть у них будет по два, для смены.
Он снова обернулся к отобранным.
— Поезжайте за румеями. Разойдитесь клином. Они могли сделать в темноте поворот. Постарайтесь не попасть в их засаду. Ваша задача найти румеев утром. Если вы найдете их все вчетвером — атакуйте. На луках вы их всяко одолеете. Если вас утром будет двое или один, не атакуйте. Следуйте за ними на расстоянии большем полета стрелы. Если великий хаган получил сообщение Хунбиша-Бильге и выслал к нам людей, то они приедут к нам завтра. Мы пошлем их за вами. Ваша задача весь завтрашний день следовать за румеями и оставлять по пути за собой сигнальные дымовые горшки.
От лагеря прибежал запыхавшийся страж.
— Мы нашли лесной караул, — обратился он к Нэргую. — И нашли караульных в шатре. Все мертвы.
Нэргуй кивнул без удивления, и снова повернулся к выбранной им троице:
— Слышали? Найдите румеев. Наведите на них наших воинов. Хоть один из вас должен это сделать. Они убили наших товарищей, похитили наших коней, а с ними — нашу честь. Я говорю — нашу — и про вас. То, что кони вернулись к вам, не ваша заслуга, а воля Аллаха. Возможно, Аллах специально выбрал вас, чтобы спасти нас от позора и сохранить наши головы. Искупите наш позор перед хаганом.
Четверо молча кивнули. Говорить им было не нужно. Все было в глазах.
Они сразу бросились собираться. Один уже оседлывал лошадь, двое других искали лошадиную сбрую. Те трое, что должны были отдать им своих коней, тоже готовили четвероногих товарищей в поход. Нэргуй заметил, что один из выбранных им воинов скачет в одном сапоге.
— Не стойте столбами! — крикнул он остальным. — Найдите вещи тех, кто едет. Тащите им сигнальные горшки, воду, еду, стрелы!
Стражи засуетились. Люди отошли от потрясения и собирались быстро. Привычка была сегодня помножена на унижение.
Хунбиш стоял в стороне. После распоряжений Нэргуя он почувствовал, что еще не все потеряно, и несколько приободрился. Он поглядел на Нэргуя почти с нежностью.
Но это, конечно, не отменяло то, что Нэргуя нужно будет убить потом.
* * * На долгой дороге раз встретились как-то.
Купец Феодулос с купцом Абдаллахом.
Желая здоровья, богатства в миру,
Вдруг оба узнали, что едут в Кайру[38].
«Поехали вместе! — сказал Абдаллах,
Нам будет спокойней в дорожных делах».
Кивнул Феодулос согласно главой,
Чем больше народа — тем больше покой.
Вдвоем и дорога бежит веселей,
Купцы языки приспустили с цепей.
Все сплетни и новости пересудачив,
Расхвастались оба о личных удачах.
Сказал Абдаллах: «Я всего в жизни сам
Добился», — и гладит себя по усам.
Сказал Феодулос: «В движении к цели,
Ни разу я не был на жизненной мели!
А все потому, что мы с тобой, брат,
Из тех, что судьбу свою сами творят.
И мир повидав, и пожив уже вдоволь,
Мы поняли: каждый судьбы своей коваль».
Себя и друг друга речами хваля,
Купчины вступили на борт корабля.
Корабль выходит в открытое море.
Купцы балаболят, не ведая горя.
Но тут к кораблю подступила волна,
Ни мачту, ни парус не тронет она.
Прохладой коснулась усталых гребцов
И сбросила за борт лишь наших купцов.
Все дальше и дальше их тащит волна,
Вот мачта их судна уже не видна.
И чуя внизу лишь морскую пучину,
Купцы вдруг свою ощутили кончину.
«Ох, брат, помираю, — кричит Абдаллах.
Нет силы держаться в руках и ногах!
Я знаю, за что нас волной окатили,
Хвалили себя, а про Бога забыли!»
Трясет Феодулос согласно главой,
Старается нос он держать над водой.
«Не зря ведь отцы имена нам давали!
А мы их значения позабывали!»
Купцы смотрят в небо и громко вопят,
Святую молитву как могут творят.
Ромей наш молитву творит по-христьянски
Араб подпевает ему ему по-агрянски…
Его покачивало на волнах, прямо как в песне. Вверх-вниз, из стороны в сторону. Но отчего-то волны не приносили облегчения, и каждое движение отдавалось болью в ногах и спине, давило в грудную клетку.
«Это оттого что я не лежу… — подумал он, — мне нужно лечь на спину и станет легче».
Он попытался откинуться, но что-то помешало, и тут же вернуло его обратно в вертикальное положение. А где-то далеко все еще звучала песня про двух купцов, ввергнутых Божьим гневом в море. Сейчас купцы помолятся, Господь услышит их, и могучей волной вернет их на палубу. Потом они прибудут в Кайру, и наученные горьким опытом будут вспоминать Бога и молиться по любому случаю. Помолившись на ночь об охране имущества, купцы наутро обнаружат, что их начисто обнесли. Потому что кроме надежды на Бога, не худо бы и запирать на ночь дверь. Не стоит забывать о Боге, не стоит и перекладывать все на него… Он знал это, потому что слышал эту песню уже, наверное, тысячу раз. Тит любил эту нехитрую притчу и частенько её распевал. Вот и сейчас заладил петь опять. Тит?.. Поет? Но ведь Тит мертв. Убит у него на глазах. Как же он может слышать песню мертвеца? Тит друг ему, и он не боится его ни живого, ни мертвого. Но как же он его слышит? Может, он и сам уже тоже умер? Когда?.. Он не помнил этого. Не мог же он умереть и сам того не заметить? Не мог, да? Но… где он?
