Александр Плетнёв - Эпохи холст заиндевелый - мазком багровой кисти…
— Я не боюсь, — вскинул подбородок самодержец.
"Блин, я ему про Фому, а он мне… себя-Ерёму выпячивает", — капитан тяжело посмотрел на упрямо нежелающего понимать собеседника. Но не преминул заметить:
— Героизм генерала отличается от отваги простого солдата. Лидер страны лично оскорбившись и отважно, — Черто #769;ву не удалось скрыть оттенок сарказма, — объявляя войну, тем самым обрекает на смерть тысячи своих солдат, сам оставаясь… в штабе.
— Но я, даже являясь самодержцем, не могу принимать эгоистичных решений. И это правильно. Как вы только что сказали — личная обида лидера не должна влиять на рациональность принимаемых решений. В государственных масштабах.
— Зачастую рациональность подменяют личными финансовыми интересами приближённых к монаршей особе. Например, откаты при военных заказах. Надо называть фамилии и титулы?
— Я догады…, знал, — казалось, что Романову стало стыдно. И вновь упрямо, — часто тот или иной выбор не сильно отличаются в качестве. Можно съесть грушу, а можно — яблоко. И то и это фрукт.
Император указал на тарелку с плодами на столе. Затем, чуть поколеблясь взял яблоко и надкусил его.
Андрей Анатольевич не сдержал мрачной улыбки.
"Царь ещё тот фрукт. С фруктом".
— Однако замечу, Вы всё-таки взяли яблоко, посчитав его красные бока за спелость. А оно кислит. Могу ещё предположить, что вы побоялись, что сочная груша испачкает бороду и мундир. А это зимний, твёрдый сорт.
Вот видите — мы подошли к вашим субъективным взглядам и решениям. К вашей личной ответственности и власти.
И снова стал совершенно серьёзным:
— В стране грядут большие перемены. С большей долей вероятности, что страшные и кровавые.
— Вы полагаете, в империи было без бунтов и крови? Предостаточно. Меня этим не удивить.
— Да, могу поверить. Готовы ли вы держать бремя власти? Совмещая рационализм с интуицией, — и не дав собеседнику вставить и слова, продолжал рубить фразами, — я говорю о тирании. О военной диктатуре. Когда усмирять придётся не только дремучих бедолаг крестьян, но и своих холёных офицеров и прочих дворян. Зажравшихся фабрикантов. И князей, которые Великие. Нельзя быть со всеми добрым. Нельзя, будучи самодержцем, жить на авторитете предшественника.
Романов побелел, его ноздри раздувались, воспалённые глаза горели, но голос не выдал и капли гнева. Ни даже волнения:
— А иначе?
— А иначе предательство. И гибель.
— Что-о?!
— Смерть для индивидуума это личная трагедия. Для исторической личности, в некоторой степени это следующий шаг, пусть последний, иногда решающий, но далеко не конечный в его хронологии.
Николая слегка покоробило при словах о смерти.
— На что вы намекаете? Потрудитесь объясниться!
— Вас, например, объявят святым.
"Какова ж сила слова, — удивился Андрей Анатольевич, глядя на застывшего императора, — вот буквально пять минут назад он метал громы и молнии. Пару слов — и он прислушался. А теперь и вовсе напуган. Всё-таки пластилин. Но мять его нужно постоянно. Уедет в Петербург и контакт потерян. И там другие манипуляторы. Будет ли толк от моего бисера"?
В дверь постучали, и Николай от неожиданности вздрогнул.
— Кто там? — Спросил Черто #769;в и узнал голос старлея, — входи.
Первым высунулся Ширинкин, кинул коротким взглядом:
— Государь, у Вас всё в порядке?
— Да, да. Идите, идите. Не мешайте! Хотя, нет! Постойте! — Император повернулся к капитану, — чтоб не тратить время попусту, пусть они приступают — согласуют действия, условия, начнут составлять предварительный план по проводке каравана Северным проходом. Мы с вами закончим и присоединимся. Ваши помощники уполномочены?
— О, да. Разумеется!
Произошла немая сцена: Черто #769;в молча взглянул на старлея, отдавая распоряжение.
Тот кивнул.
Получил свой повелевающий взгляд и Ширинкин, по-военному отчеканив кивком в ответ.
Уходя морпех и генерал так же молча метнули пытливые взгляды на мрачного императора и выжидающего капитана.
Дверь захлопнулась громче, чем следовало, снова дёрнув по нервам гостя. Какое-то время он молчал, затем поднял твёрдый взгляд:
— Мне надо знать.
— Мне проще будет вам показать пару документальных фильмов, — предложил капитан.
"Плохим вестникам иные короли в своё время головы рубили. М-мда. Одно дело я буду ассоциироваться с обвинениями…, другое дело документ. А я лишь так — за что купил, за то продал".
Черто #769;в привстал, собираясь включить компьютер. Резко вскочил и царь, направляясь к двери.
— Простите, Вы куда? — Удивился в догонку Черто #769;в.
— Вы же намерены нам что-то показать?
— Посмотреть можно и здесь. К тому же я не думаю, что адмиралам нужно знать то, что будет показано.
Монарх хотел что-то возразить, всё ещё нацеливаясь на выход, но был остановлен почти вкрадчивым:
— Будут ли генералы так радеть за службу и царя, узнав, что тот в 1917 году отречётся от престола?
* * *
— Фу, зараза. Накоптил.
Дым сносило прямо на ледокол, на мостик, где стояли капитан и помощник по безопасности.
"Лейтенант Скуратов" развёл пары и отчаянно дымил, спеша, увозя императора и остальных гостей обратно на материк.
— Не так я себе это представлял, — Черто #769;в чиркнул зажигалкой и жадно в два присеста высмалил пол сигареты.
— Да-а, Николаша злой, как собака поехал. Что у вас там вообще не заладилось?
— Такой сумбур. Ща вспоминаю, аж не верится. Словно бури солнечные по башке лупили. И я его… сначала обухом по голове — про отречение и смерть….
— Про дом Ипатьева? — Решил уточнить Шпаковский.
— Нет. Образно. Он прихренел, но потом взял себя в руки. По порядку не получилось. Перво-наперво конечно о своём Алексее всё вызнавал. Про болезнь. Я втолковал, как мог. Смирился на вид.
— А про расстрел?
— Веришь, нет? Но до Ипатьева не дошли. Попросил письменно, намереваясь потом прочитать единолично.
— Испугался.
— И я так думаю. И… наверное, понимаю. Не позавидуешь.
Неожиданно пришло молчание, как будто по усопшему… неловкое…. И радовало, что в руках были палочки-выручалочки для таких случаев — сигареты.
— Ну, так вот, — прокашлялся капитан, — перешли к политике и остальному. Я ему заготовочку купированную поставил… документалку видео!
А они, представляешь, там в Питере ещё по первым нашим материалам просекли, что мы не обо всём говорим. Далеко не наивные оказались. Вероятно, что-то и из наших ребят вытрясли. Хотя божился, что не обижали.
И получилось, что всё заранее спланированное, не то чтоб покатилось к чёрту, но покатилось.
Быстро корректировал по ходу. Приходилось выдёргивать другие материалы, примеры. Представляешь, однажды заскочив аж в восьмидесятые брежневские.
— Ого! Это в какой теме?
— Да всё то же — что люди ничему не учатся, раз за разом наступая на одни те же грабли.
И добреньким совсем быть никак не получалось. Величество постоянно требовал ставить на паузу, порой перематывать назад….
— Ты гляди, освоился!
— Ага. Требовал объяснений и комментариев. И получилось по-дурацки — хотел быть третейским судьёй, а нет-нет, да и срывался на правду-матку. А ещё и на советы, которые ой, как ему не нравились.
— А конкретней? Про самодержавие?
— Про самодержавие вообще старался не заикаться, даже про конституционную монархию, зная его бзик и заветы папаши. Но он сам….
Андрей Анатольевич стал вспоминать, пересказывая вслух…, обрывками, а потом восстанавливая полную картину.
— Чем же так плох самодержавный строй? — В голосе императора запальчивость, обвинение и обида, что ли….
— Самодержавие тормозит развитие науки, основываясь практически на феодально-торговых отношениях, — после секундной паузы ответил капитан.
Монарху тоже понадобилось пару мгновений, чтобы понять смысл. Кивнув сам себе, он продолжил допытываться:
— О либерализме вашем я уже наслышан. Но ваша диктатура…?
