Аннелиз - Гиллхэм Дэвид

— Да мне и самой с каждым днем все труднее вспоминать ее лицо. По-настоящему, в деталях. Как будто провожу ладонью по маминой щеке — а она живая.

Но на вопросы о границе между жизнью и смертью у Марго нет ответа, и, когда Анна поворачивается к ней, пространство на кровати, где сидела сестра, оказывается пустым. Ни одной морщинки на покрывале.

Позже этой же ночью Анна крадется на кухню и открывает хлебницу. Ей нужна только корочка. Хоть что-то, чтобы сунуть под матрац. Воздвигнуть баррикаду от ангела смерти. На мгновение она представляет себе маму, истаившую в лагерном лазарете, прячущую крохотный кусок заплесневелого хлеба под зловонный тюфяк. Мама помнит о своих девочках.

19. Измена

Скромное празднование официальной помолвки Дассы и Пима. Пим явился в контору с бутылкой «Маршала Фоша». Все развеселились, когда пробка выстрелила в потолок. Все, кроме его дочери. Шампанское пузырится и играет в только что приобретенных хрустальных бокалах фирмы «Роял Леердам». Пим добродушно смеется. Как только она справляется со всем этим? Он, конечно, имеет в виду госпожу Цукерт, только что официально объявленную его невестой. Вот она стоит рядом с ним. Теперь он постоянно называет ее Хадас, или, что еще хуже, Хадасма:

— Мы с Хадасмой счастливы, что собравшиеся в этой комнате стали первыми, кто теперь знает о наших планах.

Анна сидит, не отрывая взгляда от вина в своем бокале. Оно темно-красное с оттенком розового. Ищи в жизни прекрасное. Каждый день. Так говорила мама. Но когда все произносят тост в честь счастливой пары. Анна остается неподвижной.

Госпожа Цукерт улыбается ей.

— Анна, тебе не нравится вино?

— Чересчур горькое, — невозмутимо отвечает она. — У меня нелады с желудком. Всегда так было, правда, Пим? Мама ведь всегда говорила, что он у меня слабый?

Пим чуть вздыхает и сует руку в карман брюк.

— Да, Анна. Она всегда это говорила.

На минуту в комнате воцаряется мертвая тишина, пока не подает голос господин Клейман.

— Так вы уже назначили дату? — очень вовремя спрашивает он, за что Пим немедленно вознаграждает его благодушным взглядом.

— Дату? Не помню, назначили мы ее или нет. Мы назначили дату? — спрашивает он у своей невесты.

— Скоро, — шутя отвечает госпожа Цукерт. — Прежде чем он попробует сбежать, — говорит она под всеобщий смех. В котором не участвует только Анна.

Серым и тусклым днем, ознаменованным дождем за час до заката, Анна сидит в кресле и пишет в тетради: «Сегодня господин Отто Генрих Франк заключил брак с госпожой Хадассой Цукерт-Бауэр, краткая формальная церемония имела место в свадебном зале гостиницы Принсенхоф. Это произошло примерно через год и четыре месяца после смерти первой жены господина Франка блаженной памяти госпожи Эдит Франк-Холландер, погибшей от голода в лазарете лагеря Аушвиц-Биркенау».

Шестью днями позже господин и госпожа Франк поселились в скромной квартире на улице Херенграхт, где одна комнатка, сходная размерами с одиночной тюремной камерой, отведена новообретенной госпожой Франк падчерице, некоей А. Ф.

20. Поцелуй

На Браувершграхт у самого канала стоит пивоварня, обветшалое четырехэтажное здание с отслаивающейся от кирпичной кладки известковой побелкой. Выцветшие, темные плавучие дома постукивают бортами о стенки канала, оставляя на краске царапины, похожие на детские карандашные каракули. Здесь она и решила ждать после окончания уроков, опершись на велосипед, с сигаретой в зубах, вдыхая запахи хмеля, витающие во влажном воздухе.

По каналу стелются душные волны тепла, а с высокого неба смотрит небесное око солнца. Появляется и, грохоча, останавливается старый разболтанный грузовик пивоварни. Из ворот склада выбегают люди и по пандусам закатывают в кузов увесистые железные бочонки. На мальчишке, как и на остальных грузчиках, заляпанный брезентовый фартук, а его белокурые волосы торчат во все стороны. Остановившись, он выпрямляется и смотрит на нее, пока не получает дружеский тычок в бок от другого рабочего. Вкатив бочонок на место, он спрыгивает на тротуар и подбегает к ней на расстояние вытянутой руки. По его лицу размазана полуулыбка.

— Ты пахнешь пивом, — говорит она.

Он пожимает плечами.

— Тебе велосипед починили?

— Да.

— И коленка в порядке?

— Ты можешь со мной прогуляться? — спрашивает она.

— Прогуляться?

— Просто прогуляться.

— Зачем?

Она сглатывает от волнения и смотрит на него.

— Сам знаешь зачем.

— Неа, — взвешивает он. — Ты вроде опасная.

Она ему не перечит:

— Значит, боишься?

— Нет. Но не могу. Прямо сейчас не могу.

Ему свистит рабочий постарше — пора грузить бочки.

— У меня работа. Может, завтра? — спрашивает он.

— Завтра.

— Будешь здесь?

Анна разглядывает парня. Его рубашка из-за пота прилипла к телу.

— Наверное, — отвечает она. Подходит ближе. Собирает в кулаки его рубашку, прижимается ртом к его рту, жадно целует — и с чмоканьем отпускает. Она чувствует, как ее взгляд отбрасывает его назад.

— Иди работай, — велит она ему, садится в седло, бьет ногой по педали — и несется прочь.

Слово, о котором она не думает, не хочет думать: отмщение.

После ужина отец устраивает для нее западню на кухне. Она моет посуду, а Мип вытирает и расставляет ее на полке, когда к ним в облаке добротного трубочного дыма заходит Пим.

— Я закончу посуду с Анной, — сообщает он Мип, и та не сопротивляется, как всегда, когда мужчина предлагает ей помощь на кухне.

Анна сосредоточивается: она складывает тарелки в ванночку с мыльной водой, а потом моет их губкой. Запястьем откидывает с лица прядь волос. Только погрузив глубокую тарелку в ванночку для полоскания и выловив ее из радужной воды, она дарит Пиму первый взгляд.

— С каких это пор ты полюбил работу на кухне? — интересуется она.

— Ой, не знаю, но ты неправа, — добродушно отвечает отец, вытирая чашку выцветшим полотенцем. — Я помогал твоей маме с мытьем посуды довольно часто. Ты не помнишь?

Анна лишь пожимает плечами и начинает мыть следующую тарелку.

— Может, поговорим об этом, Анна? — спрашивает Пим слегка погасшим тоном, но все еще с надеждой.

— Поговорим о чем? — Тарелка звенит, ударившись краем о кастрюлю, когда Анна, ополоснув ее, передает отцу. — О том, что будет на ужин?

— Она дарит мне счастье, девочка, — говорит отец.

Анна хмурится, глядя на тарелку в своих руках.

— Ты заменил маму. В мгновение ока.

— Нет, нет, — поправляет ее Пим. — Это не так. Это другое. Хадас, она… — Он колеблется, его глаза мигают, пока он подыскивает слова. — Она дарит мне счастье другого рода, — говорит он. — Такое, какое я даже не надеялся испытать.