Аннелиз - Гиллхэм Дэвид

— А, нет. Думаю, нет. Наверное, погнулось крыло, но я наверняка смогу отбить его молотком и привести в порядок. Вообще-то мелочь.

— Хорошо, — одобрительно замечает госпожа Цукерт. — Без велосипеда не обойтись. — И только теперь обращает внимание на Мип, на лице у которой, как и у Анны, нарисовано изумление. — Бинт и йод. В верхнем ящике под раковиной, — повторяет госпожа Цукерт и покидает комнату.

— Невероятно, — шепчет Анна. — Только бы велосипед был цел, а о ране можно и потом подумать.

— Не знаю, можно ли называть это раной. — Мип пытается подвинуть кресло таким образом, чтобы уложить на него ногу Анны. — Больше похоже на царапину. Но ногу нужно держать вытянутой. — Она поворачивается к Ронялке, чтобы освободить его. — Спасибо вам, господин Деккер, вы нам очень помогли.

— Да, благодарю вас, господин Деккер, — присоединяется к ней Анна, после чего Ронялка, осклабившись беззубой улыбкой, кивает Анне и нахлобучивает кепку на лысую голову.

— Не стоит благодарности, — говорит он Анне. — Только ездите осторожнее. — И он уходит, громко топоча по ступенькам.

— Так что все-таки случилось? — интересуется Мип.

— Не вполне уверена, но у меня лопнула шина, и я шлепнулась на повороте. Или все произошло в обратном порядке.

— Я не об этом, — говорит Мип чуть тише, чем прежде. — Я имею в виду, что случилось здесь. С госпожой Цукерт.

Анна почувствовала, как напряглись у нее челюстные мышцы.

— А почему вы спрашиваете?

— Она говорит, что ты распсиховалась и убежала, стоило ей заговорить о работе.

— Это неправда.

— Ну так что же случилось?

Слова застревают у Анны в горле, и, прежде чем Анна смогла заговорить, в комнату возвращается госпожа Цукерт с аптечкой и стаканом какой-то жидкости.

— Аптечка доставлена, — докладывает она Мип и протягивает стакан Анне. — Вот! Выпей!

Анна смотрит на стакан и затем на госпожу Цукерт. Берет стакан, но не пьет. От него исходит сильный запах.

— Что это?

— Бренди, — отвечает госпожа Цукерт.

— Бренди? — удивляется Мип и недовольно хмурится.

— Выпей! — снова командует госпожа Цукерт. — Оно успокаивает.

— Откуда здесь взялось бренди? — спрашивает Мип.

— Я думала, вы знаете, — отвечает госпожа Цукерт. — Господин Франк держит в кабинете бутылочку «Кутсиртье». Для клиентов.

— Но он же всегда… — Мип набирает в легкие воздуха. — Он же всегда запирает кабинет.

— Да, запирает, — соглашается госпожа Цукерт. — Но он дал мне ключи. А ты пей? — говорит она Анне, а потом обращается к Мип: — Отведите ее к себе и наложите на коленку холодный компресс, чтобы она не распухла. — И добавляет, пожав плечами: — Я просто предлагаю.

Мип кивает. Видно, что она вот-вот взорвется.

— Слушаюсь, — в ее голосе звучит насмешка. — Неплохая идея. Анна, выпей бренди! А я пока вызову такси.

Болит, да еще как. Болит коленка. Ноющей, постоянной болью в суставе. Йод под повязкой кусается, а бренди жжет, разливаясь теплом в желудке. Она сидит рядом с Мип на заднем сиденье велосипедного такси. Оно трясется по улице, сопроводаемое криком чаек. Таксист — здоровенный детина с торчащими из-под кепки тронутыми сединой волосами и болтающейся на куртке металлической бляхой. Воздух пахнет автомобильными выхлопами, а утреннее солнце ближе к полудню заволокло облаками.

— Стоит ли беспокоиться? — спрашивает Анна.

— Из-за коленки? — спрашивает Мип.

— Нет, я о людях из бюро, которые роются в бумагах.

Мип устало вздыхает.

— Не знаю точно.

— Но ее ты не любишь? — спрашивает Анна.

— Кого?

— Ты знаешь кого. Госпожу Цукерт.

Мип оборачивается к Анне и чуть ли не улыбается.

— Нет, не люблю.

— И я тоже, — говорит Анна. — И чего такого особенного Пим в ней находит? — сетует она, не обращаясь ни к кому. — Мне, наверно, не стоит тебе говорить, но он сделал ей предложение.

Мип явно напрягается. И говорит:

— Да.

— Так ты тоже знаешь?

— Да.

— Значит, Пим сообщил об этом всем, кроме меня.

— Нет, он ничего об этом не говорил.

— Ах вот как. Значит, тебе она сказала. И наверное, с большим удовольствием. Фу какая гадость!

Мип поднимает выщипанные брови. Ее глаза — два голубых океана.

— Твой отец — очень хороший человек, Анна. Один из лучших, кого я знаю. Он, конечно, не идеален, с чем он и сам первым бы согласился. Но он очень многим пожертвовал ради других. Большим, чем ты знаешь. И нам не следует отказывать ему в крупице счастья. Так что если госпожа Цукерт ему в радость, не нам с тобой его упрекать. Советую тебе обуздать свой гнев. Твой отец заслуживает уважения.

— Как и память о моей маме, — уточняет Анна.

— Ты сама отказываешь ей в уважении, оскорбляя ее мужа. Неужели ты и вправду думаешь, что она бы хотела, чтобы он ради нее оставался несчастным и одиноким?

Анна, однако, не расположена отвечать на этот вопрос. Таксист нетерпеливо кричит что-то подвернувшемуся не к месту велосипедисту, и ему вторит автомобильный клаксон. Быстрая дробь дождя забарабанила по тенту. Анна отворачивается, пряча от Мип лицо и притворяясь, что слезы у нее на глазах выступили от боли в коленке. С чего бы ему быть несчастным и одиноким? Ведь у него есть живая и невредимая дочь.

Отец возвращается домой поздно. Мип и Ян давно уже легли спать, Анна одна сидит на диване, устроив ногу на цветной в стиле «батик» подушке Мип и положив на колени раскрытую тетрадь. Когда ключ поворачивается в замке и входная дверь открывается, она даже в тусклом освещении видит, что отец едва не валится с ног от усталости.

— Анна, — говорит он с неподдельным испугом. Его голос так же тревожен, как взгляд. — Ты получила травму?

— Травму, — повторяет она, будто это слово имеет различные значения. — Да, травму, — отвечает она, захлопывает тетрадь и встает с плохо скрываемой гримасой боли. — Велосипед налетел на бордюр. Но это не важно. — Сунув тетрадь под мышку, она с деланной сухостью продолжает: — А важно то, что госпожа Цукерт сообщила мне о ваших планах. Так что позволь мне первой, — говорит она, добавляя иронию к абсурдности книксена на негнущейся коленке, — пожелать тебе счастья в твоей новой жизни.

— Анна! — взывает к ней отец. — Анна, давай немного поговорим.

Но Анна, чуть подпрыгивая, удаляется в свою комнату и захлопывает за собой дверь. Там она садится на край кровати, сжимая тетрадь и прислушиваясь: расстроенный отец стучит и зовет ее. Но она застыла без движения.

Так ты собираешься исключить его из своей жизни? — спрашивает Марго. На ней грязный свитер с лагерной звездой, составленной из желтых треугольников. Ее лицо съежилось, кожа обтягивает скулы, очки давно потеряны, а глаза выпучены, как у изголодавшегося животного.

— Это он исключает меня, исключает из своей жизни нас обеих.

— Пожалуйста, Анна! — повторяет отец. — Пожалуйста, открой дверь!

— Извини, Пим! — кричит ему Анна. — Я разделась!

Она слышит, что он очень раздражен. Огорчен ее сопротивлением и своей неспособностью его преодолеть.

— Я понимаю, — вздыхает он наконец. — Что ж, ладно. Тогда завтра. Мы поговорим с тобой завтра. Спокойной ночи, милая!

— Спокойной ночи! — отзывается Анна. А потом говорит Марго: — Она его захватила.

Захватила?

— Неужели ты думаешь, что такая женщина, как Хадасса Цукерт, позволит его памяти о тебе или маме помешать ее планам?

Ты думаешь, у нее есть планы?

— Ты что, глупа не меньше, чем мертва? — срывается Анна. — Она считает его своей собственностью. И хочет избавиться от любых следов его прошлой жизни.

Нет, нет! — Марго хмурится и слегка закатывает глаза. — Откуда тебе это знать?

— Можешь не сомневаться. С каждым днем Пиму все труднее вспоминать мамино лицо. Уже сейчас она для него просто образ со старой выцветшей фотографии.

Откуда тебе это знать?