Владимир Белобородов - Хромой. Империя рабства
— Двадцать империалов, — парировал Липкий.
Корм промолчал, схватив рукой ветку, которую уже пятый раз пыталось вырвать из стены шалаша.
— Надо хоть посмотреть, — продолжил вор. — Где именно балзонство?
— На границе со Слопотским, — ответил Шван.
— Так нам ещё и по пути.
— Немного правее надо бы.
У меня создалось стойкое ощущение, что дед не хотел туда идти. Может, конечно, денег жалел, но сомнительно….
— Хромой, — спросил Липкий, — а что у тебя в сумке?
Я, чтобы не замочить драгоценную поклажу прижал сумку к груди.
— Книги.
Липкий ухмыльнулся, но ничего больше не сказал.
Буря затихла так же, как началась — резко. Не за минуту конечно, но довольно быстро сменив шквалы ветра полным штилем. Лошади не разбежались.
— Чустам, — отозвал я корма в сторонку, пока наши собирались. — Это как понимать?
— Что именно?
— Ты меня в кормы толкаешь?
— Не понял?
— Только не надо….
— Давай отойдём ещё, — предложил корм.
Мы, отдалились метров на тридцать.
— Знаешь, Хромой, как определяют десятников в имперских войсках?
— Да откуда мне?
— Ну, хотя бы предположи, — корм не шутил.
— Те, кто более умелые, в смысле лучше всех занимаются?
— Нас поселили в одном доме и руки давали задания. Задания давались ни кому-то конкретно, а всем. Мы сами не торопились и за это нас наказывали. Когда едой, когда и лишним кругом пробежки. Постепенно вышли вперёд, кто не очень хотел наказаний, но за кем шёл народ. И это были зачастую далеко не те, кто лучше бился лучше или был сильнее. Тут другая сила — та сила, когда слушают, та сила, когда уважают. Потом понятно проверяли и будущих десятников, и кто-то не смог…. Так вот за тобой идут сильнее, чем за мной и надо быть совсем дураком, чтобы не признавать это. Возможно, ты и не вытянешь, но тогда этот десяток придётся разделить между другими, потому как если не самый сильный, то никто. Народ не может без того, кто ведёт. Так положено, так правильно, так делают все. Любое твоё слово, заметь, воспринимается без возражений. Даже когда ты не прав или сомневаешься. Вспомни всё, хоть остров — тебе было просто высказать сомнение, и все встали на твою сторону. Это сродни магии. Эти вон, которых освободили, даже не задумывались когда обращались к тебе. И не вздумай их переубеждать, а то они почувствуют слабину и потянутся сами верховодить. Вот тот мутный — так точно, только повод дай. Остальное я тебе объяснять не буду — сам не дурень. От меня подлости не жди — мне ведь также как тебе — выжить и быть свободным. По себе знаю тяжело, но чем могу — помогу. И это… забудь про корма. Прошу. Тупость это рабская. Кстати, будь готов, что тебя будут ненавидеть, — ухмыльнулся Чустам.
— Я осмыслю, — ответил я ему.
— Ну, давай, думай…, только у тебя особо путей нет, — Чустам развернулся и пошёл помогать Клопу, вязать вещи на лошадей — две всё-таки без сёдел.
Глава 20
Промокли мы все насквозь, но сушиться не было возможности, так как вымокло вообще всё вокруг и развести огонь, пусть и наполненном магией искровысекателем, не представлялось возможным. Пока ехали заняться было нечем, и я решил хоть немного прояснить для себя составляющие магии, а то, это для меня на уровне необъяснимых фокусов.
— Огарик, ты случайно не знаешь, как… вернее, почему из магического огнива идёт такой сноп искр?
— Потому что оно магическое, — удивлённо ответил парень.
— Да я не об этом. В нём содержится какая-то сила?
— А-а-а. Нет. Алтыри меняют суть камней, и они делаются… ну… другими.
— А ты тоже можешь?
— Дед показывал, но это долго и я сам не пробовал.
— То есть — долго? — вообще магическое огниво было довольно распространенным, то есть априори не могло быть очень дорогим или трудно изготавливаемым.
— Надо найти хорошие камни, которые искрят, если по ним бить, потом в одном горшке сделать так, чтобы эти камни растворились, а во втором растворить железо — чем больше, тем лучше. Потом надо наготовить камни. Быстрее всего наколоть голышей из моря, как у Чустама, и одну половину сложить в один горшок, а вторую в другой. Ну и вымачивать, иногда наполняя силой. Они тогда впитают сущность камней и железа, и станут огнивом.
— Долго, это сколько?
— Можно руки, но самые хорошие получаются, если три луны.
— А у Чустама какой? Хороший?
— Не знаю.
— А как….
Тут Огарик ткнул пальцем в Чустама. Корм, согнав минут десять назад Толикама с лошади, поехал чуть вперёд, а теперь стоял, подняв руку.
— Т-с-с, — шикнул я на Швана и голубопечатного, которые шёпотом о чём-то разговаривали.
Чустам махнул мне рукой, но я уже и так слышал далёкие удары топора. Я, подав Звезданутого подъехал к нему.
— Двое рубят, — прошептал он, как будто они были рядом. — Переждём? Или в сторону?
— А может, узнаем кто?
Корм помолчал пару секунд:
— Можно и проверить, — он хотел, было, спешиваться.
— Сиди, — прошептал я. — Проверим твою теорию.
Я повернулся, и ткнул пальцем в Липкого, потом в сторону стука. Тот несколько замешкался, но подошёл к нам:
— Посмотреть?
Я кивнул, глядя на него. Тот без возражений и препираний пошёл вперёд.
— Думает, его проверяем, — прошептал Чустам, когда вор отошёл достаточно далеко.
— Ну и пусть, — ответил я ему. — Собственно так и есть.
— Может лучше я? — спросил Огарик.
— Сиди, разведчик нашёлся
— Вы меня бы не нашли если бы Чустам не наткнулся, — обиделся парень.
— Отпусти его, — вступился Чустам. — Мы когда тебя готовились освобождать — проверяли его. Я отворачивался, а он прятался в двадцати шагах сзади. Из пяти раз, я один нашёл и то, по следам — глаза отводить умеет.
— Конечно. Только взгляд прятать не может. Посмотрит, а лесорубы занервничают.
— Ну, тут да, — подмигнул корм насупившемуся Огарику.
Мне собственно на обиды мальчишки было всё равно.
Липкий вернулся через полчаса с горящими глазами:
— Там дорога, на ней карета и всего трое стражей, — явно подразумевая добычу, скороговоркой вывалил вор.
— Стучат чего? — спросил Чустам.
— Дерево бурей свалило — проехать не могут.
— В карете кто?
— Не знаю, двери закрыты.
Корм посмотрел на меня, я оглянулся, по сути действенных воинов всего пятеро — Чустам, Большой, Клоп, Липкий и возможно Толикам. Большой идёт за полтора, Толикам за половину. Остальных, в том числе и себя, я за великих держателей меча не держал, но с учётом пары копий… я и Ларк могли послужить устрашением. Разбой, это вам не воровство. Поскольку данных было всё равно мало — не сам ведь смотрел, может там трое таких, как Большой, я торопиться не стал:
— Огарик, остаёшься со Шваном. Слушайся его, — я привстал на стременах, чтобы слезть.
— Тебе лучше на лошади, они уже дорубают, — опередил меня Липкий.
— Слазь, — я попытался согнать мелкого.
— Я тебе помог в прошлый раз.
— Тогда было спасение, а сейчас…. Слазь!
Огарик нехотя спустился.
— Ларк, берёшь копьё, Чустам — лук, Толикам, мне тоже дашь копьё, ты вроде хвастался, что и мечом в танце муху рубишь.
— Очень остроумно, — огрызнулся Толикам, так как наши расплылись в улыбке. — Ты тогда на арене светлого вообще чуть на куски не разрубил.
Надо не забыть прояснить как-то этот момент — что я там всё-таки такого сделал, что всё ещё помнят? Толикам протянул мне копьё.
Я не особо видел кареты, ни в этом, ни в каком другом мире, ну за исключением бутафорских в Питере, хотя может они так и выглядят. Если честно, вот так встретив на дороге, я бы посомневался назвать эту коробку на колёсах — каретой. Этакий крытый тарантас. Но, местные сказали карета — значит карета, тем более возможны вольности перевода. Может, я от кого-то понял, что это слово по-русски звучит как карета, а в действительности — тарантас. Единственное, что указывало на высший класс транспортного средства, это двигатель в два раза сильнее обычного. Ну, то есть две запряжённых лошади, вместо одной.
— Это что арбалет? — прошептал я корму, указав на колесо телеги у которого стоял взведённый механизм.
Мы прятались в кустах буквально в двадцати метрах от дороги. Звезданутого привязали к дереву, как только стали видны просветы. Охрана действительно уже добивала повисший поперёк ствол исполина, поверженного бурей. Один край был уже перерублен, а второй дорубался. Причём ребята рубили прямо в кольчугах, не соизволив облегчить свои страдания путём облегчения — в карете явно персона.
— Не знаю что такое, арпулетт, — ответил Чустам, (я, забывшись, произнёс по-русски), — но это самострел.
— Хочу, — прошептал я.
Корм улыбнулся.
Дровосеки рубили дерево двумя топорами. Шикарными топорами. Напоминали колуны, но со слегка удлиненным лезвием и гравировкой по нему. Третий стоял у кареты, наблюдая за работой других, наверно самый умный. Этот третий, был без кольчуги, что несколько облегчало нам задачу.
