Владимир Белобородов - Хромой. Империя рабства
— Как орки? Степи вон там!
— Рисовать надо. Халайское огибает орочьи степи и уходит за них.
— Там есть участок, между степью и морем, — включился в разговор Шваний, — который лишь на бумаге принадлежит империи, а в действительности там орки ходят к морю. А вот за этим участком уже идёт север. Его бы может уже давно прибрали к рукам, только вот товары оттуда не доходят большей частью — орки забирают.
— Так мир же с ними?
— Не остаётся в живых тех, кто видел грабителей. Все понимают, что зелёные, только доказать некому. А обозы не доходят — вот такая сказка. Зелёные на лафотов ссылаются. Империя бы готова морем возить, всё-таки самый короткий путь, а земли там богатые, только всё равно далеко, да и действительно в море лафоты шалят. Локот Халайский раз в год собирает войско, прося сил у Империи, и посылает туда дань собирать. Народ там тёмный и считает земли своими, а локотских сборщиков разбойниками.
— Ну, так они такие и есть, получается, — произнёс Толикам, — защиту обеспечить не могут, а налоги собирают.
— Суровые там земли, звери магические бродят….
— То есть? — Заинтересовался я. — Они же вроде на западе?
— Там тоже есть, но основные сражения среди магов были именно на севере.
Невесёлая картинка северных земель вырисовывалась. Идти туда желание несколько поутихло.
— Пройтись не желаешь? — подошёл с противоположенной стороны Чустам.
— Давай, — я оглянулся, ища кому бы предложить лошадь на время.
Из наших, пешим был только Ларк, чужакам Зезданутого с Огариком я не хотел доверять. Хоть и всё равно догоним, но не хотел.
Я махнул рукой Ларку он скачками подбежал и даже помог спуститься — адъютант, блин.
— Я с вами, — попытался слезть Огарик.
— Сиди давай, — остановил его корм, мы о неинтересном.
Огарик хмуро посмотрел на него — не поверил. Мы с Чустамом остановились, пока все пройдут вперёд. Клоп оглянулся на нас, но остался около Толикама, слушая рассказ о севере. Ларк и Огарик тут же затеяли спор шёпотом — кто из них в седле, а кто на крупе.
— Куда идём?
— Пока из балзонства, потом из локотства.
— Ещё скажи к морю.
— Ну а почему бы и нет — нас никто не держит.
— Ну что ж верно, — Чустам замолчал.
— Ты меня за этим позвал?
— И за этим. Севером чего интересуешься?
— Тоже вариант.
— Туда луны четыре, если не пять добираться и это если каждый день идти.
— Мы не куда не торопимся.
— Там холодно, сам говорил, что нужна одежда, деньги.
— Заработаем.
— Хотел сказать награбим?
— Тоже работа.
— Какой-то ты спокойный.
— Наверно начинаю привыкать к свободной жизни. А вообще просто хорошо.
— Конечно. По следам имперская стража и так понимаю маги, а ему хорошо.
— Так поэтому и радуюсь, завтра может быть по-другому. Знаешь, Чустам, я вот когда попал в загон, вернее после этого…. Не важно. Так вот, только тогда понял, насколько прекрасно быть свободным. Нет, и раньше понятно, что нравилось, а вот насколько…. Я сейчас день свободы готов отдать за остаток жизни в рабстве, — я вобрал носом ароматы леса и выдохнул. — Мы ведь сейчас самые свободные люди. Думаю, что и Клоп не хочет в село именно потому, что там тоже рабство. Да, более уютное, да — можешь к девкам хоть каждый день, но…. Не знаю, как объяснить.
Корм внимательно меня слушал.
— Вон дед, — продолжил я. — Он думает, что недавно попал в рабы. А ведь он всю жизнь был рабом. Делал то, что ему скажут, ходил туда, куда пошлют…. А быть свободным, это значит делать то, что тебе нравится, а не другим.
— Тебя Толикам не кусал?
— Смейся, смейся.
— Тебя послушать так все рабы.
— Ну почему, мы свободные.
— Не-е-ет. Ты вон пообещал Миру за внуком смотреть, так что… ты раб — у тебя обязанность.
— Если бы я не хотел, то не пообещал бы, значит, я не чужое пожелание выполнил, а своё.
— Куда бы ты делся?
— Умеешь же ты всё испортить — такую теорию разрушил.
— Ничего я не рушил. Просто по твоим словам, ты у нас и есть единственный раб, — усмехнулся Чустам. — А теория, как ты говоришь, верная.
— Ничего не верная. Если по ней я раб — значит неверная.
Корм засмеялся:
— Тебе бы в грандзоны. Те тоже слова кладут так, как им удобно.
— Может когда и стану. Наши уже далеко, Ларка пришлёшь?
— Ладно, — Чустам зашагал быстрее, догоняя наш отряд.
— И это, — вдруг остановился он, — спасибо, что старика не прогнал.
Пока корм шёл до наших, пока Огарик, ссадив Ларка, ехал обратно, я пытался вспомнить, когда это умудрился проморгать момент, в который вдруг стал ответственным за принятие решений? Если честно, то последние слова Чустама меня не вдохновляли. Понятно, что я оставил новеньких — так получилось…, само…, не понятно, почему вдруг благодарность? Если бы значит, я прогнал, то корм и это бы просто принял? Я вроде как против, но раз Хромой сказал….
— Большой, а тебе, зачем кандалы? — спросил я, когда мы с Огариком нагнали всех.
Гигант и вправду нёс свои кандалы на плече, с тех пор как их сняли. Большой снял цепь с плеча и крутанул восьмёркой — не желал бы я попасть под этот удар.
— Серьёзно…. Утяжелить бы конец и рукоять какую.
Большой кивнул два раза, улыбнувшись, показал батог, который он использовал как посох и, проходя мимо ближайшего дерева, рёбрами ладоней показал, что вырубит кусок для утяжеления, но потом, ткнув пальцем в пустые отверстия для заклёпок, пожал плечами — нечем крепить. По сути, для него идеальное оружие — и дальность о-го-го и удар будет, посерьёзней, чем у меча.
— Ты канавку выруби и перевяжи чем, — посоветовал Толикам, — Клоп вон все обрезки с упряжи собрал.
Большой вопросительно мыкнул.
— Ну, вот так, — Толикам попытался подъехать к дереву, но кобыла под ним воспротивилась ввиду обилия веток. Тогда он спрыгнул и, подойдя к стволу, показал гантелеобразную фигуру на нём. — А рукоять к звену цепи примотай.
В общем, через десять минут, пришлось цыкать на Большого, чтобы он прекратил шоркать лезвие топора. Оказалось его мысли не далеко расходятся с делом. Создавалось, если честно, ощущение такого… немножко дурочка — большой, немой, глупый.
— Чустам, буря будет, — нога ныла всё сильнее, да и ветер нехорошо стал шерстить листву крон.
— Вижу.
— Давай к реке.
— У реки сильнее будет, овраг бы.
Мнут через двадцать, небо потемнело, и стали падать крупные капли дождя.
— Встаём, — крикнул я.
— Клоп, рассёдлывай и вяжи лошадей вон к тому дереву, — словно ждал сигнала, крикнул Чустам. — Большой рубит ветки, Ларк и Липкий строить шалаш, Толикам и Шваний…
— Можно Шван, — крикнул старик, поскольку к этому моменту шум леса уже глушил голос.
Чустам гневно глянул:
— С вас вещи прикрыть от дождя.
— Чем?
— Ветками! Шевелитесь!
Я чуть не спрыгнул с лошади. Наверно даже спрыгнул бы, если бы Чустам сказал мне что делать. А так слез, и спустив Огарика, тупо встал. Даже ребёнок кинулся помогать деду и Толикаму. Я, взяв Звезданутого в повод, повёл к Клопу, который продёргивая сквозь узды вожжи вязал лошадей в одну вязанку вокруг дерева. Тут вспыхнула молния и через пять секунд раздался гром — Звезданутый вдруг дёрнулся и стал вырываться, я еле удерживал. Ко мне подскочил Большой и мощным ударом ладони по морде! Привёл коня! В чувство. Звезданутый явно побаиваясь Большого побрёл за ним на поводу.
Я не видел ураганов, собственно и это не ураган. Я даже не знаю, чем отличается буря от урагана, но природа это сила! Страшно не было. Даже раскаты грома, предугадываемые по вспышкам, был ожидаемы. Но какая мощь!
Вымокли до нитки все. Не помогло ни укрытие под деревом, ни рабская дерюга, захваченная с обоза хозяйственным Толикамом. Клоп пару раз выскакивал наружу, боясь за лошадей.
— Да прекрати ты, убегут, так убегут, ты не остановишь! — крикнул, наконец, я на него.
— Он не за лошадей боится, — громко произнёс мне в ухо Чустам в очередную отлучку раба, — а за то, что плохо дело сделал.
— Дед, так что там насчёт империалов? — спросил Липкий.
— Я раньше у старого грандзона когда служил, то часто в его балзонстве бывал — там у меня своя комната. А в ней тайник.
— Какое балзонство?
— Нуренское.
— Не слышал о таком.
— Оно называется балзонством, а так кусок земли на границе локотства, который по краю за день пешком обойти можно, причём половину земли озеро занимает.
— То есть, крепости нет?
— Есть. Только небольшая.
— Со стеной?
— Да.
— Хлопотно, — Чустам, да и остальные, прислушивались к разговору.
Хотя как прислушивались, Швану и вору приходилось перекрикивать ветер
— Двадцать империалов, — парировал Липкий.
