Магнат (СИ) - Шимохин Дмитрий
Изя, облаченный в превосходный фрак, который строгий критик, наверное счел бы кричащим, в цилиндр, надетый с той степенью небрежности, которая доступна лишь прирожденным аристократам или гениальным мошенникам, после долгого торга с кэбменом нанял повозку и назвал адрес, который не нуждался в комментариях: Орсетт-Террас, дом 1. Свое сопровождение он оставил в отеле, не надо им знать обо всех делах.
Дом Александра Ивановича Герцена был натуральной штаб-квартирой информационной войны. Это была вилла-заговорщика, где сверху находился респектабельный особняк английского джентльмена, а подвале — редкий день стоящие без работы типографские станки.
В приемной Изю встретил молодой человек с горящим взором и жидкой бородкой.
— Чем могу быть полезен, сэр? — спросил он по-английски.
— Мне нужен мистер Герцен, — ответила Изя по-русски, но с легким, едва уловимым немецко-польским акцентом, который должен был быть у богатого выходца из Австрийской империи. — Моя фамилия Ротшильд.
Слово сработало как надо. Молодой человек тут же исчез и почти сразу же вернулся. На его лице отражалась смесь почтительности и любопытства.
— Господин Герцен просит вас пройти!
Кабинет Герцена был завален книгами, газетами, корректурными оттисками. Сам хозяин — грузный, обрюзгший господин с еще не угасшим огнем в умных, усталых глазах — сидел за письменным столом. В этот момент он походил не на хозяина главного оппозиционного издания, а скорее на переутомленного главного редактора самой обычной газеты, задерганного наборщиками, корреспондентами и разного рода политиками и дельцами, постоянно скандалящими по поводу его статей.
— Герр Ротшильд? — произнес он, окидывая Изю изучающим взглядом, в котором не было ни подобострастия, ни враждебности. — Весьма наслышан о вашем семействе. Чем обязан? Вы желаете финансировать русскую революцию?
— О нет, — улыбнулась Изя, присаживаясь в предложенное кресло. — Я пришел предлагать не деньги, а то, что дороже денег. Сведения из России!
Наслаждаясь произведенным эффектом, он достал из дорогого кожаного портфеля две папки и довольно небрежно бросил их на стол.
— Я, как и многие в моей семье, являюсь акционером одной весьма любопытной русской компании. «Главное общество российских железных дорог» — уверен, вы о нем наслышаны.
Александр Иванович кивнул.
— В последнее время я, как и многие другие акционеры, стал терзаться смутными сомнениями по поводу эффективности управления этой компанией. И взял себе за труд провести небольшое частное расследование.
Он переместил папки к Герцену.
— Вот это, — он постучал пальцем по первому, — письмо одного весьма высокопоставленного российского господина, сенатора Глебова, где описаны факты чудовищных злоупотреблений при строительстве Нижегородской линии. Думаю, вашим читателям будет интересно узнать, как деньги, в том числе и английских акционеров, оседают в карманах «нужных людей».
Герцен открыл папку, и глаза его быстро забегали по строчкам.
— А вот это, — Изя с видом гурмана, представляющего главное блюдо, придвинул вторую папку, — вишенка на торте: независимый технический отчет, составленный светилом российской науки, профессором Горного института Лавровым, раскрывающий состояние строящейся сейчас Варшавской железной дороги, с подписями проводивших замеры и дагерротипами. Отчет был сделан как для военного ведомства, так и для Министерства путей и сообщения. Но я смог получить один из экземпляров в частном порядке. Отчет доказывает, что эта дорога, столь важная для империи, строится из гнилья и обмана.
Герцен захлопнул первую папку, впился взглядом во вторую и буквально расцвел в улыбке. Перед его глазами будто бы распахнулся целый готовый номер «Колокола». Там было все: строки, которые будут перепечатывать все. Слова, что будут разъедать репутацию не только ГОРЖД, но и всего царского дома.
Насладившись, он поднял глаза на своего посетителя.
— Зачем вы мне это принесли, господин Ротшильд? — сказал он тихо. — Какова ваша цель?
Изя улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.
— Моя цель, господин Герцен, — справедливость. Не люблю, когда меня обманывают за мои же деньги. Но, в первую очередь, конечно, справедливость. Итак, я могу рассчитывать, что все это появится в ближайшем выпуске вашей замечательной газеты?
— Непременно! — экспансивно воскликнул Александр Иванович, вскакивая с места и горячо пожимая Изе руку. — Но могу ли я сослаться на…
— Нет. Ни на кого ссылаться не надо. Вы видите документы — вам этого должно быть достаточно. А откуда они к вам попали — широкой публике знать необязательно! Мы понимаем друг друга?
— Совершенно! — подтвердил Герцен.
— Когда ожидать номер? — строго спросил господин Ротшильд.
— Через четыре дня номер выйдет, — уверенно заявил Герцен.
— Замечательно. Это все, что я хотел знать! — улыбнувшись, кивнул господин Ротшильд.
Глава 22
Глава 22
Выпуск «Колокола» походил на взрыв информационной бомбы. Первоначально новость распространялась медленно. Газету передавали из рук в руки, читали шепотом в гостиных и университетских аудиториях. А затем, когда выдержки из публикации появились в европейских газетах: в лондонском Times, парижском Le Siècle и даже в немецкой Allgemeine Zeitung, — рвануло так, что услышали в Шанхае!
В этой статье Герцен превзошел себя, изощряясь в ехидстве по поводу неповоротливости имперской администрации. Он не просто опубликовал сухие отчеты Глебова и Лаврова. Он облек их в плоть и кровь, превратив в безжалостный обвинительный акт против всей системы.
Тон был задан первым же абзацем:
«Нам часто пишут из Петербурга… Нет, сейчас не о кандалах и ссылках, хотя и о них тоже. И имя самого крупного барака на этой каторге — Главное общество российских железных дорог, этот сияющий фасад „прогресса“, за которым скрывается гниль казнокрадства и циничного обмана…»
Далее, перемежая убийственные цитаты из отчета Лаврова «…Мост через Двину выстроен из сырого леса, радиусы не выдержаны, сосновые шпалы долго не протянут, а путь построен из более легких рельсов, чем положено по проекту…» выдержками из писем сенатора Глебова «…миллионы, предназначенные для выкупаемых земель у русских помещиков, бесследно исчезают в карманах руководителей-иностранцев…», Герцен рисовал апокалиптическую картину будущего краха, находя слова для каждой категории читателей.
К русским патриотам обращался призыв: «Где вы, радетели земли русской? Пока вы спорите о путях развития, вашу землю, версту за верстой, продают иноземцам, строя на ней не железные дороги, но памятники бессовестного грабежа!» Европейским акционерам говорилось уже совершенно иное: «Господа банкиры из Лондона и Парижа! Взгляните! Ваши деньги, ваши надежды, гарантированные русским царем, превращаются в бриллианты и замки для любовниц французских директоров! Вас обманывают так же нагло, как и русского мужика!» Ну и, конечно же, имелся посыл к самому царю: «Государь! Оглянитесь! Ваши верные слуги, министры и генералы, воруют за вашей спиной. Такого рода аферы не только истощают казну, но и подрывают империю! Неужели стук колес по этим гнилым рельсам не звучит погребальным звоном⁈»
Реакция не заставила себя ждать.
В высшем свете Петербурга царила паника, смешанная со злорадством. Те, кто не был допущен к кормушке ГОРЖД, с наслаждением рассказывали другу пикантные подробности. Те, кто был замешан, лихорадочно отрицали свою причастность к чему бы то ни было.
В купеческой среде Москвы новость восприняли с мрачным удовлетворением. «Говорили мы, что с иноземцами каши не сваришь!» — гудели в трактирах на Ильинке. Ну а среди студентов и интеллигенции статья в «Колоколе» была принята на ура: ведь она как нельзя лучше подтверждала подозрения о полной деградации самодержавного режима.
Но главный удар был нанесен там, где и предполагалось, — по биржам. Все телеграфные агентства разнесли содержание статей по Европе. Акционеры ГОРЖД, до того дремавшие под уютным одеялом правительственной гарантии, проснулись в холодном поту. Никто уже не думал о 5% годовых. Все думали о гнилых мостах и украденных миллионах. За два дня торговли в Париже и Лондоне курс рухнул. Это был натуральный обвал: акции потеряли 22% своей стоимости. Финансовый мир пребывал в шоке.
