Красный Вервольф 5 (СИ) - Фишер Саша

— Ну чё, — шепотом спрашивал один из них, — сразу гранату закинем или сперва пощупаем, чё у них там?

По-русски, между прочим, спрашивал, гнида! Видать, эстонцев с чухонцами моими и партизанскими стараниями стало не хватать. Начали набирать из псковитян. Хотя, таких уродов и раньше хватало.

— Чьо там щупать? — откликнулся его напарник, походу — эстонец. — Мокрощелки отни…

— Турак! — передразнил его русский. — Девки в двенадцать годков самый смак! У чурок такие уже малят рожают!

В этот момент третий полицай, молча нырнул в щель, но захрипев, вывалился наружу. В глотке у него торчал немецкий штык-нож.

— Ах вы, с*уки! — выругался русский и рванул с плеча карабин.

Пальнуть он не успел. Из темноты подвала раздался выстрел. Полицай выронил ружбайку и схватился за грудь. А эстонца заколол я.

— Женька! — выкрикнул я. — Не стреляй! Свои!

На всякий случай, я заслонился все еще дергающимся трупом полицая. Через пару минут из щели показалась вихрастая голова юного диверсанта. Он чуть было опять не шмальнул из своего «вальтера», когда я отшвырнул мертвяка, но увидев знакомый силуэт в полумраке ночи, опустил ствол. Мотнул головой, приглашая меня в подвал. Я быстро нырнул за ним в кромешную тьму. Понятно, заслышав полицаев, которые, наверняка, топали, как слоны, ребятня погасила свет.

— Не бойтесь! — сказал предводитель шайки малолетних. — Это свои!

— Уходить надо отсюда, дружочки мои! — обратился я невидимым пацанам и девчонкам.

— Мы не можем, — подал голос Васятка. — Нюрка…

— Что⁈ — выкрикнул я.

Глава 23

Папочка, ты плишел? — слабым голоском отозвалась девчушка.

У меня отлегло от сердца. Жива!

— Я здесь, доченька! — отозвался я. — Да зажгите вы уже свет!

Чиркнула спичка. Трепещущий огонек поморгал и вытянулся в пламенную нитку — кто-то из ребятни подпалил фитилек коптилки. Я кинулся к Нюрке, закутанной в мое пальто. Сразу понял, что дело плохо. Лоб у малышки был сухой и горячий, как утюг, а губы потрескались от жара.

— Что с ней?

— Не знаю, — откликнулся Жэка. — Температура и озноб. Тиф, наверное.

Я сгреб крохотное тельцо девчушки, завернутое в большое пальто.

— Так! Бросайте все и на улицу! — скомандовал я. — Там стоит машина, садитесь в нее. Никаких больше подвалов.

Ватага бросилась к выходу. Я обратился к ее вожаку:

— Женька, возьми Нюрку и отнеси ее в машину. Я скоро!

Он взял у меня горячий даже сквозь плотную ткань пальто сверток и двинул за остальными. А я вернулся к щели, затащил сквозь нее трупы полицаев в подвал, предварительно сняв с пояса эстонца две немецких гранаты на длинной ручке. По очереди сняв с нижней части рукояток колпачки и дернув за шнур, зашвырнул гранаты в подвал. Один за другим раздались два глухих взрыва и из щели выбросило клуб вонючего дыма вместе с ошметками какого-то хлама. Все, пусть теперь ищут «верных, храбрых, послушных стражей нового порядка».

Бегом бросился к «Опель Адмиралу», заднее сиденье которого было забито до отказа. На переднем пассажирском сидел Жэка с Нюркой на коленях. Троим места не хватило. Я открыл багажник, показал пальцем — лезьте. Пацаны забрались в багажник, я вернулся за руль и мы поехали. Ребятня вела себя тихо, понимая, что ночью в комендантский час не стоит привлекать внимание патрулей. Так что добрались мы вполне благополучно. В доме сотника Серебрякова нас, оказывается, ждали. Видать, Злата предупредила своего благоверного. Была натоплена печь и нагрета вода. Нюрку сразу перенесли в детскую.

— Бедняжка, — вздохнула хозяйка, глядя на исхудавшую девчушку, которая то ли уснула, то ли впала в забытье. — Я ее сейчас раздену, оботру спиртом, но нужен доктор. Он живет через два дома от нас. Как выйдешь — направо.

— Сейчас приведу, — сказал я. — А завтра с утра привезу продукты на всю ораву. Лекарства.

— Еще одежда нужна. Видишь, какие они все оборванные.

— Понял. Подумаю.

— Дормидонт Палыч говорит, что на складах Центросоюза может оказаться детская одежда и обувь.

— Хорошо. Спрошу у него!

И я вышел из детской. В доме Серебрякова стоял гвалт, как на детском утреннике. Ребятня стояла в очереди в ванную, откуда доносился плеск и радостное уханье. Соскучились, видать, беспризорники по теплой воде и мылу. Я выскочил из дому, повернул направо, миновал два дома и решительно постучал в окошко третьего. Вскоре в нем затеплился огонек. Приотворилась форточка и сердитый бабий голос осведомился: «Кто там?». Я сказал, что мне нужен доктор. «Пройдите во двор!» — последовал ответ.

Во дворе меня встретила та самая баба в ночнушке и пуховой шали, накинутой на плечи. Проводила меня в дом и велела ждать на кухне. Вскоре появился мужчина в брюках и нательной рубашке, босой.

— Кто заболел? — спросил он, присаживаясь на лавку и натягивая носки.

— Девочка лет шести— семи.

— Что с ней?

— Сильный жар.

— Далеко?

— Нет, через два дома от вас.

Он кивнул. Надел ботинки, зашнуровал их. Баба принесла ему пиджак и докторский саквояж. Одевшись, доктор жестом пригласил меня следовать за ним. Мы вошли в дом Серебрякова. Увидел толпу ребятишек, врач покачал головой, но ничего не сказал. Я проводил его до детской, а сам разыскал Дормидонта Палыча. Сотник явно был не восторге от нашествия беспризорных. Сидел за столом и угрюмо посасывал водочку. Утешать его я не собирался. Все равно, раз уж намылился в Штаты, пусть хоть что-нибудь сделает для Отечества. Впрочем, хорошая новость для него у меня тоже была.

— Хочу вас обрадовать, Дормидонт Палыч, — сказал я.

— Уже! — пробурчал он. — Всю жизнь мечтал стать содержателем детского приюта.

— Золото, которое я привезу вам, не просто золото.

— А что же еще?

— Это сплав золота и иридия, металла более дорогого, чем золото.

— Что ж, и на этом спасибо.

— Злата Яновна говорила, что на складе Центросоюза может оставаться детская одежда и обувь, — сказал я.

— Может, если не растащили, — проговорил сотник. — Немцы туда свозили одежду, отнятую у заключенных местных концлагерей, чтобы потом все скопом отправить в Германию.

— Есть ли какая-нибудь возможность достать ее для ваших гостей?

— Придется достать, — вздохнул он. — Это будет стоить лишних полкилограмма вашего золота с иридием.

— Я вам двадцать килограмм дам! Хватит на все расходы.

— По рукам!

И я отправился в детскую. Врач озабоченно рассматривал градусник.

— Ну что скажете, доктор? — спросил его я.

— Температура очень высокая. Тридцать восемь градусов, — сказал он, — но к счастью, это не тиф. За больной нужен уход. Надеюсь, у вас найдется, сударыня, малиновое варенье?..

— Да, доктор.

— Вот поите ее горячим чаем с малиной. Кое-какие порошки я вам оставлю. Контакты с другими детьми на всякий случай лучше прекратить.

— Хорошо, доктор, — откликнулась Злата, — я сделаю, все что нужно. Как долго еще продлится болезнь девочки?

— Хрипов в ее легких не слышно, так что сегодня— завтра ждем кризиса. Утром я к вам еще загляну.

— Будем ждать, доктор!

— Я провожу! — сказал я и последовал за врачом.

В прихожей я сунул ему сто марок. Очередь в ванную уже рассосалась. Голоса подростков слышались из столовой, оттуда же доносился звон ложек и хлюпанье. Домработница Серебрякова, похоже, кормила всю ораву супом. Ну слава Богу! Я перекрестился и покинул дом. Теперь я мог с чистой совестью сосредоточиться на предстоящей операции. Сев за руль, я подумал, что после войны обязательно найду Нюрку и ее братишку. И если отец их не вернется с фронта, их отцом стану я. Если сам, конечно, выживу. А после завтрашнего это будет затруднительно.

Я оставил машину так, чтобы можно было максимально быстро добраться до нее от нашего подземелья. Ночью в этом уголке города патрули предпочитали не появляться, а вот шпана всякая могла шляться. Кто ее знает. Вдруг решит проявить патриотизм и покоцает немецкий автомобиль, рядом с которым не окажется самих немцев. Соблюдая осторожность, подобрался к нашему наблюдательному посту, где должен был дежурить кто-то из мужиков. Так и есть. Всего лишь на мгновение на фоне чуть более светлого неба мелькнула головенка Митяя, но я успел ее засечь.