Красный Вервольф 5 (СИ) - Фишер Саша

Судя по домику, Радиховский жил скромно. По крайней мере — по сравнению со своим подчиненным Серебряковым. Обыкновенная изба в три оконца по фасаду. Двор, правда, был огорожен высоким глухим забором, с пудовыми, крепко запертыми воротами. В калитку было врезано смотровое окошко, задвинутое изнутри фанеркой. Ни дать ни взять — кормушка в тюремной камере. Я постучал в окошечко. Фанерка сдвинулась и показалось рыло, которое мне захотелось взять за ноздри, как в одной французской комедии, но я сдержался.

— Чего надо?

— Я к Михаилу Ивановичу!

— Кто таков?

— Горчаков Василий Порфирьевич!

— Ладно. Жди.

Рыло исчезло. Фанерка вернулась на место. Я стал ждать. Через несколько минут изнутри лязгнул засов, и калитка распахнулась. Я вошел и очутился во дворе, мощеном диким камнем. В глубине виднелось какое-то приземистое сооружение, то ли сарай, то ли гараж. Дверь, ведущая в дом, была приоткрыта, и из нее выглядывало еще одно рыло. Радиховский постарался максимально обезопасить свою никчемную жизнь. Понятно, что это ему не поможет, но не сегодня.

Я поднялся на крылечко и вошел в дом, очутившись в ярко освещенных сенях, а затем — в прихожей. Там меня встретила горничная.

— Бон суар, месье! — пропела она, приседая в книксене и помогая снять пальто, а также принимая шляпу.

Ножки ее, выглядывающие из-под подола нескромно короткого платья, были в высшей степени лакомыми. А груди так и распирали ткань в положенном месте. Стало понятно, что Михал Иваныч отнюдь не аскет. Да и дом изнутри оказался явно больше, чем казалось снаружи. Похоже, избу расширили за счет пристроек. Кокетливо сверкая ямочками под коленками, горничная проводила меня в комнату, которую можно было назвать «курительной». Во всяком случае, бывший революционер-савинковец курил здесь трубку, в стеганном бухарском халате сидя в уютном кресле, правда, не у камина, а у голландки, в которой уютно трещали дрова.

— А-а, Василий Порфирьевич! — воскликнул Радиховский, словно мое появление стало для него сюрпризом. — Чем обязан?

— Добрый вечер, Михаил Иванович! — поздоровался я, без приглашения опускаясь в кресло напротив.

Вошла горничная и опустила на столик подносик с бутылкой «смирновки», двумя хрустальными рюмочками и блюдом с бутербродиками с черной икрой. Наполнив рюмки, причем наклонившись таким образом, чтобы я мог созерцать то место, где ноги переходят в иные более соблазнительные округлости, девица выпрямилась и ускакала. Радиховский проводил ее плотоядным взглядом. Потом поднял рюмочку и качнул ею, предлагая выпить. Я не стал отказываться. Закусив икоркой, хозяин дома, наконец, спросил:

— Что привело вас ко мне?

— Я обдумал ваше предложение, господин Радиховский, и решил его принять.

— Умное решение. Что же вас подвигло на его принятие?

— Давно не проводил громких акций. Обо мне стали забывать.

— Браво! Если бы вы стали говорить о долге перед Родиной, я бы вам не поверил. Вы ведь не тот, за кого себя выдаете, Василий Порфирьевич!

— А за кого я себя выдаю?

— За советского патриота.

— А на самом деле — кто я?

— Не знаю… Хищник. Волк-одиночка… Я тщательно все проверил… Вы пришли ниоткуда, а с большевистским подпольем и партизанами связаны лишь постольку поскольку. Скажем так — по ситуации. Так что почему бы вам не послужить и нашему делу?

— Согласен. Только теперь мне нужна действительно крупная добыча!

— Насколько — крупная? Крупнее, чем Вольфрам Зиверс, генеральный секретарь Аненербе?

— Вы даже это знаете?

— Разумеется. И раздобыл эти данные, кстати, ваш хороший знакомый Серебряков.

— Зиверса я ликвидировал случайно, он мог меня выдать, — отмахнулся я. — И потом, для здешнего населения он не фигура. Нужно ликвидировать того, кто действительно наводит ужас.

— Кандидатура Энгельмайера — начальника полиции и СД — вас устроит?

— Вполне. А — вас?

— Безусловно. Только это должна быть действительно эффектная расправа, а не банальная поножовщина в подворотне.

— Вы читаете мои мысли, Михаил Иванович.

Он самовлюбленно усмехнулся.

— Вам повезло, Василий Порфирьевич, — сказал Радиховский. — У вас будет не только жирная добыча, но и превосходный алтарь для ее заклания.

— О чем вы?

— Завтра наш новый комендант устраивает загонную охоту. Приглашена вся верхушка. И ваш покорный слуга — тоже. Могу и вам устроить приглашение.

— Если возможно — на две персоны.

— Вы будете с дамой?

— Разумеется. На рауты и охоту я предпочитаю появляться с дамой.

— Благородно! Это лишь подтверждает мое предположение, что вы не советский человек. Светскость и советскость — не совместимы… — Он хохотнул собственной шутке. — На какие имена нужно будет достать приглашения?

— На имя штандартенфюрера Отто фон Штирлица и его супруги фрау Габриэллы фон Штирлиц.

— Ого! Целый полковник, да еще барон! Не слишком ли?

— Иначе мне не приблизиться к Энгельмайеру.

— Хорошо! Утром приглашения будут у вас. Охота начинается в полдень. Сбор участников возле комендатуры.

— Мне еще нужен автомобиль, — сказал я. — И ни какой-нибудь кюбель и даже — не «Опель Кадет», а классом повыше.

— Однако у вас и запросы, дружище! — с уважением произнес глава местного отделения «Союза освобождения России». — Ладно! Берите мой «Опель Адмирал», все равно зря стоит. Я на нем предпочитаю не мотаться по здешним партизанским дебрям. Берегу до лучших времен. Да и вас прошу обращаться с ним бережно.

— Не беспокойтесь, Михаил Иванович. Автомобиль я беру сейчас.

— Да, воистину, оказался в когтях Красного Вервольфа, пощады не жди, — пробурчал Радиховский. — Ладно… Варахасий!

Явился громила, который стерег своего хозяина в сенях.

— Подготовь «Опель» к поездке, — приказал тот. — Заправь. Проверь уровень масла и все такое… Ключи передашь вот этому господину.

Варахасий облил меня взглядом, полным брезгливого недоумения, кивнул и вышел.

— Видите, на что я иду ради вас! — вздохнул Радиховский. — Только уж и вы уважьте! Смерть фашистского палача русского народа должна быть обставлена по законам жанра. Чтобы кровь стыла в жилах при одном упоминании о ней. Ну уж, а мы постараемся, чтобы слухи о том, что есть русские, готовые постоять за народ, против немцев и большевиков, разошлись по округе и шире — по всей России.

Он еще что-то болтал, излагая программу восстановления в России истинного порядка без большевиков, но я его не слушал. Главное я от него получил, остальное меня не интересовало. Завтра я буду знать, кто Марта на самом деле? Человек ли она Шелленберга или просто — человек, которому можно верить, и с которым стоит связать жизнь, сколько бы ее ни осталось… Энгельмайер… Энгельмайер, конечно, фигура на местной шахматной доске, но на уровне Берлина — пешка.

Если фройляйн Зунд фактически помогла мне убрать Сольмс-Лаубаха, то значит у нее есть карт-бланш на подобные ликвидации, если они ведут к достижению основной цели. Так что выберем дичь покрупнее. Времени на согласование с руководством я Марте не оставлю. И ей придется либо действовать на свой страх и риск, либо постараться меня остановить. Вернулся Варахасий. Доложил, что машина готова. Я попрощался с хозяином и вышел в прихожую. Надел пальто, взял шляпу, спустился во двор. Телохранитель Радиховского сунул мне ключи.Во дворе действительно стоял «Опель Адмирал», точно такой же, на каком Штирлиц отвез пастора Шлага в Альпы. По иронии судьбы сейчас на этой машинке другой Штирлиц будет катать отнюдь не католического попа.

«Опель» завелся легко. Тем временем оба телохранителя открыли ворота. Я выехал за пределы двора и помчался к развалинам дома, под которыми ютились беспризорники. Встречные патрули вытягивались по стойке смирно, завидев генеральский автомобиль. На этом и строился мой расчет.

У развалин я остановился. Вышел из салона. Осмотрелся. Темно и пусто. Побрел ко входу в подвал, но — к другому. Именно через него проник Жэка Питерский в ночь нашего знакомства. Он же мне и показал этот проход, который предназначался для экстренной эвакуации всего населения подвала в случае серьезного шухера. По битому кирпичу и осколкам шифера, усыпавшим землю после того, как дом рухнул, я старался ступать тихо. И правильно сделал. Потому что обойдя груду стропил, китовыми ребрами торчащих на пути, наткнулся на трех полицаев, топчущихся у секретного входа.