Таких не берут в космонавты. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Заказывайте, — потребовала официантка. — Что будете?

— Хм, — произнёс я.

Невольно вспомнил приветливое лицо всегда улыбавшегося при моём появлении хозяина берлинской кофейни.

Сказал:

— Будем. Обязательно будем.

Заказ нам принесли быстро: в лучших традициях ресторанов быстрого питания. Деловитая официантка даже на минуту «оттаяла», когда расставляла у нас на столе тарелки с сосисками и с салатами, бутылки с лимонадом и стаканы с соком. В ответ на наше громкое хоровое энергичное «спасибо» она подарила нам «бесплатную» улыбку.

— Здорово здесь, правда? — сказал Черепанов. — Красиво.

Мы с Иришкой уже набросились на еду — пробубнили ему ответы с набитыми салатами ртами. Алексей оторвал зубами кусок от булки с маком за семнадцать копеек, прямо из бутылки запил его лимонадом. Салаты и сосиски он себе не заказал (не поддался на мои уговоры), ограничился набором сдобы и сладкими напитками.

— Я здесь был два года назад, — сообщил Алексей. — С отцом. Тогда это кафе только открылось.

Он сделал ещё глоток шипучего напитка и сообщил:

— Тогда я папе сказал, что буду космонавтом. А он посоветовал мне не дурить и выбрать «нормальную» профессию.

Черепанов покачал головой.

— Я тогда на отца обиделся, — признался он. — Даже поругался с ним.

Алексей вздохнул, посмотрел нам украшенную мозаикой стену.

— А поваром ты не мечтаешь стать? — спросил я.

Черепанов повернул в мою сторону лицо, удивлённо вскинул брови.

— Причём здесь повар? — спросил он.

Я прожевал салат и сообщил:

— Повара — это те, кто еду для людей готовят. Хорошая и уважаемая профессия. Ты не думал о поступлении в кулинарный техникум?

Черепанов примерно пять секунд рассматривал моё лицо. Будто гадал, не подшучивал ли я над ним.

— Я в лётное училище поступлю, — сказал Алексей. — Не в кулинарный техникум. Стану лётчиком и космонавтом. Как Юрий Гагарин.

— А если не станешь? — спросил я. — А если не поступишь? Ты действительно хочешь полететь в космос?

Я положил на тарелку вилку, сообщил:

— Мне знакомый на днях сказал, что в лётном училище идёт очень серьёзный отбор по здоровью. Поступает примерно один кандидат из пятнадцати. А в этом году конкуренция будет ещё больше. Сами знаете, почему.

Черепанов опустил лицо, взглянул на меня исподлобья.

— Всё нормально у меня со здоровьем, — заявил он. — Я здоров.

На его глаза легла тень.

Я кивнул и спросил:

— Кстати, я уже говорил, что видел фотографию Гагарина, сделанную через несколько часов после его приземления? Там на лице Юрия Алексеевича не было его знаменитой улыбки. Там он выглядел, как человек, только-только осознавший, что выжил лишь чудом. Я вам рассказывал о том, как летал в космос Гагарин? Не ту версию, которую печатали в газетах. А настоящую. Что называется, без купюр.

— Что значит, настоящую? — уточнил Черепанов.

Он поставил на стол бутылку с лимонадом. С его булки осыпались на столешницу крошки и чёрные крупинки мака.

Лукина оставила в покое салат и выжидающе посмотрела мне в лицо.

— Мне по секрету поведали подробности полёта Гагарина, — сказал я, — которые не рассказывали советским гражданам. В этом рассказе полёт Юрия Алексеевича в космос кажется не таким уж романтичным делом. Это лишь доказывает, что Юрий Алексеевич Гагарин настоящий советский герой. Вот я бы, например, не хотел оказаться в такой же ситуации, в какой побывал он.

— Ты боишься высоты? — спросила Иришка.

Она не улыбалась, выглядела серьёзной. Привычными движениями Иришка отбросила с плеч на спину обе косы.

— Нет. Но высота при полёте Гагарина была не главной проблемой. И далеко не единственной. Знаете ли вы, что ещё перед полётом, на земле, возникло несколько нештатных ситуаций? Во-первых, во время взвешивания оказалось, что Юрий Алексеевич в скафандре весил на четырнадцать килограммов больше, чем было положено для полёта. Поэтому у него со скафандра срезали несколько датчиков.

Я выразительно приподнял брови, сказал:

— На скафандрах космонавтов нет ненужных датчиков, чтобы вы понимали. Там каждая деталь необходима для правильной работы оборудования и для выживания космонавта. Но это ещё не всё. Когда закрыли люк, то оказалось, что он не герметичен. Как вам такое? Буквально перед самым стартом успели раскрутить и закрутить несколько десятков винтов. Но запуск не отложили.

Я смотрел Черепанову в лицо — мне показалось, что от щёк Алексея отхлынула кровь.

— Но и это ещё не всё, — сказал я. — Вторая ступень ракеты при взлёте работала на несколько секунд дольше, чем положено. Поэтому ракета не вышла на расчётную орбиту. Вот только Гагарину об этом не сказали. Но он сам понял: что-то пошло не по сценарию полёта. Юрий Алексеевич обращался с вопросами в Центр управления полётами. Но там его вопросы оставили без ответов.

Я развёл руками.

— Как мне сказали, слабым звеном во время приземления был двигатель торможения. Все ждали, сработает ли он. Тут всё прошло нормально: двигатель включился. Вот только спусковая капсула от него не отделилась. Они падали на землю вместе. Двигатель загорелся, Гагарин увидел в иллюминаторе огонь. Это пылала обшивка двигателя. Он воскликнул: «Я горю! Прощайте, товарищи!»

Я взял со стола стакан с яблочным соком, сделал большой глоток.

Черепанов и Иришка смотрели на меня, едва дышали.

— Представляете, что Юрий Гагарин тогда пережил? — спросил я. — Он уже со всеми попрощался. И с жизнью тоже. Потому что ему никто не говорил о том, что в результате трения жаропрочной обшивки корабля об атмосферу возникнет пламя. Благодаря высокой температуре спускаемая капсула всё же отсоединилась. Думаете, на этом непредвиденные ситуации завершились? Как бы ни так.

Я покачал головой.

— Вы слышали, наверное, — сказал я, — что Гагарин катапультировался из капсулы вместе с креслом? Он катапультировался, отбросил кресло, парашют раскрылся. Казалось бы, вот он долгожданный конец злоключениям. Но, нет. Опять возникла внештатная ситуация: запас воздуха в скафандре иссяк. Гагарин смог открыть скафандр только на земле, уже через шесть минут. Вот так вот.

Я откинулся на спинку кресла и спросил:

— Как вам такое приключение? Хотели бы его повторить?

Иришка закусила губу, Алексей вздохнул.

— Да, уж, — сказал Черепанов. — Дела…

— Вот именно, — сказал я. — Это только в сказках бывает: он сказал «поехали», махнул рукой, взлетел, похвалил красивый вид за иллюминатором, спокойно приземлился. Получил звезду Героя Советского Союза на грудь, цветы от женщин и всенародную любовь. Звезда Героя — это наименьшее, что заслужил Юрий Алексеевич. Но в его возвращении есть большая заслуга и других людей.

Я постучал пальцем по столу, добавил:

— Тех людей, благодаря чьим усилиям даже такое огромное количество неурядиц всё же позволили Юрию Алексеевичу вернуться на Землю и радовать нас с экранов телевизора своей улыбкой. А заодно и позволили нам гордиться тем, что именно советский человек впервые в мировой истории полетел в космос и вернулся оттуда живым. Понимаешь?

Я посмотрел нам Алексея — тот кивнул.

— Ты имеешь в виду… Главного конструктора? — спросил Черепанов. — Королёва?

— В том числе и его.

Я заметил, как сидевшая справа от меня Иришка недовольно скривила губы.

Она посмотрела в направлении выхода из кафе и сказала:

— Явилась, не запылилась.

— Кто? — спросил Алексей.

Он вытянул шею, повертел головой.

— Эта твоя… Клубничкина, — ответила Иришка.

Глава 21

Я повернул голову, поверх макушек сидевших за столами посетителей кафе рассмотрел маячившую у входа в зал светловолосую девчонку с причёской «каре». Я отыскал глазами Клубничкину в то самое мгновение, когда она наткнулась взглядом на моё лицо. Мне показалось, что Света удивилась при виде меня. Она чуть склонила голову, одарила меня улыбкой. Повернулась к своей спутнице — к той самой черноволосой девице, которая в пятницу на сцене школьного актового зала предложила уничтожить некие «списки». Девицы обменялись репликами — теперь на меня взглянула и черноволосая.