Кубинец. Том II (СИ) - Вязовский Алексей

Рикардо сел и тяжело вздохнул. Сейчас он точно думает, что лучше: сдать нас полиции и тем самым вполне вероятно навлечь на себя месть неизвестных мстителей, или пойти на довольно опасную авантюру.

— Да уж… Вы правы, такое знание… — он цедил слова по одному, будто страдал от одышки. — Если это правда…

— Я могу описать подробности, которых не упоминали в газетах, — я понимал, что раввин почти согласен, надо бросить ещё немного на чашу весов, чтобы склонить его к правильному решению. — Или вас совсем не интересует тот, кто смог найти палачей евреев? Сколько их погибло в Катастрофе?

— Не надо громких слов, — махнул рукой Рикардо. — Если дело обстоит так… Это можно считать кидуш ха-Шем — прославление Имени Божьего через самопожертвование. Очень уважаемый поступок. Наверное, мы сможем…

Он задумался. Надолго. Понятно, ему надо определить, кому из хевра кадиша можно доверить, как объяснить остальным появление новой могилы на их явно не очень большом кладбище. Куча вопросов, ответы на которые найти не всегда легко.

— Сегодня вечером, — объявил раввин, вставая. В десять часов привозите вашу спутницу сюда. Надеюсь, напоминать о тайне этого события не надо?

Гарсия встретил мое появление молча, только дернул подбородком в немом вопросе.

— Сегодня в десять, сюда, — огласил я результат переговоров. — Наверное, надо пожертвовать им.

— Попы везде одинаковые, бесплатно шевелиться не любят, — буркнул Гарсия. — Фунес даст, куда он денется. Соня — одна из нас, никогда за спины не пряталась. Хороший боец ушел.

Вернулись мы без приключений. Времени для поездки на карьер и возвращения в Кордову более чем достаточно. Надо только доложить Фунесу о результатах.

Он сидел у себя в комнате за столом, что-то читал, но его взгляд был отстранённым, словно он думал о чём-то другом.

— Что? — спросил он. — Уладил?

— Да, — ответил я. — Договорились с синагогой. Им бы пожертвовать немного.

Фунес нахмурился, и вытащил из кармана бумажник. Отсчитал несколько купюр и протянул мне:

— Держи. И надо поменять машину. Сдайте эту, её могли запомнить.

Я кивнул, забирая деньги, и пошел к выходу. У себя пересчитаю.

— Луис, — остановил меня Фунес. — Другие члены команды на похороны поехать не смогут. Только вы вдвоем. Сам понимаешь: ненужный риск. Мы все скорбим об этой утрате. И это не просто слова.

— Понимаю, — сказал я и ушел.

Гарсия команде о смене машины не удивился.

— Да, надо бы. Только сейчас спрошу у Франциско, он оформлял прокат.

В итоге мы ехали в сторону Ункильо на «Шевроле», которую Гарсия взял потому, что именно такие везде использовались в качестве такси.

Хочешь или нет, а проехать по местам, где еще вчера мы соревновались с полицией в гонках по улицам, пришлось. Но никто сегодня за нами не гонялся.

Возле заброшенного карьера всё осталось точно так, как вчера, когда мы уезжали. Место для пикников неудобное, а парочкам, даже на машине, есть где уединиться намного ближе к городу. Да и не осталось здесь, если не присматриваться, ничего такого. Бурые пятна там, где вели допрос Пихлера, почти незаметны.

Мы подогнали машину к груде камней, под которыми сейчас лежела Соня, расстелили брезент, и принялись растаскивать их. Минут через двадцать ничего не мешало достать нам тело. Я посмотрел на её лицо: за почти сутки с момента смерти оно осунулось, высохшие губы обнажили зубы, а неплотно закрытые веки не скрывали помутневшие белки.

— Эх, ничего сейчас уже не сделаешь, придется так хоронить, — заметил Гарсия, уловив, куда я смотрю. — Ну, я за плечи, ты за ноги. Раз, два, давай!

Хоть и говорят, что мертвецы тяжелее живых, я этого не заметил. Мы перенесли ее на брезент почти без усилий. Уложили тело в багажник и забросали ветошью.

— Гарсия, ты обратил внимание на полицейские посты в Ункильо? Вдруг они нас остановят? Что тогда?

— Тогда, Луис, — хмыкнул он, — мы поедем другой дорогой. Она идет от Рио-Себальос в обход Ункильо. Въедем в Кордову с востока, а не с севера. На карту смотреть надо.

Потрясло нас на этой даже не второстепенной дороге знатно. На карте она присутствовала, но в жизни оказалась просто тропой с колдобинами. Со своими куцыми водительскими навыками я вряд ли сунулся сюда без Гарсии. Всё думал, что «шевроле» не выдержит и от машины что-нибудь отвалится на ходу.

У синагоги мы стояли в без четверти десять. Я вылез из машины и пошел к входу. Окна светились, и я надеялся, что Рикардо нас ждет без полиции. В крайнем случае Гарсия успеет уехать: он даже мотор глушить не стал.

На этот раз кроме раввина меня встретил высокий худощавый сефард с коротким ёжиком седых волос и две женщины лет сорока, тихо сидящие в углу.

— Шалом, — сказал я и остановился у входа.

— Здравствуйте, Луис. Мы готовы, — ответил Рикардо. — Со мной Давид Толедо, наш кантор, и члены хевра кадиша, которые помогут подготовить тело вашей спутницы к погребению. Вам помочь отнести её в нужное место?

— Спасибо, не надо. Только покажите куда.

Мы с Гарсией занесли Соню в какую-то комнату и положили на длинный дощатый стол, застеленный клеенкой.

— Всё, ждите, мы займемся усопшей сами, — подтолкнула нас к двери одна из женщин.

Мы молча сидели в зале собраний. Раввин и кантор тихо обсуждали что-то между собой. Оно и правильно — утешать надо родственников, а мы даже не евреи, так что и беседы с нами вести не о чем.

Наконец, одна из женщин зашла и что-то тихо прошептала раввину, наклонившись к его уху.

— Всё готово, — произнёс Рикардо. — А почему вы не сказали, что покойная была узницей лагеря смерти?

— Потому что это ничего бы не изменило, — ответил я. — В Аушвице погибали не только евреи.

Мы пошли в ту комнату, где готовили Соню. Теперь она покоилась в простом деревянном гробу, укутанная в белый саван. Её одежда лежала внутри, сложенная аккуратной стопочкой. Раввин остался снаружи. Женщины накрыли гроб крышкой, и мы с Гарсией и кантором понесли его во двор синагоги, где стояла запряженная осликом телега.

— Здесь недалеко, — впервые обратился к нам кантор. — Несколько кварталов.

Он взял ослика под уздцы и повел его. Остальные пошли следом.

Как я и думал, кладбище у местных евреев оказалось совсем небольшим. Наверняка Рикардо придется рассказывать на собрании о необходимости молчания, чтобы община не подверглась гонениям.

Могилу уже вырыли. Не очень глубокую, чуть больше метра. Раввин остался метрах в пяти. Нас с Гарсией тоже отогнали в сторону, стоило нам сунуться к гробу.

— Вы можете только стоять и смотреть, — сказал раввин.

Гроб при свете двух фонарей опускали женщины из хевра кадиша. Интересно, а если бы Соня весила не сорок килограмм, а центнер, что бы они делали? Впрочем, и так нагрузка на них легла ого-го. Я подумал, что те три сотни песо, которые я собрался вручить Рикардо, отработаны до последнего сентаво.

Потом они втроем начали зарывать могилу по очереди. Причем лопату из рук в руки не передавали, а втыкали в землю.

Стоило грунту оказаться засыпанным на старое место, раввин скомандовал:

— Читайте Цидук а-Дин.

Кантор глубоким красивым голосом начал:

— Твердыня! Совершенно дело Его, ибо все пути Его — справедливы…

Молитва оказалась довольно-таки долгой, но он прочитал её без запинки. На своем месте человек. Даже Гарсия впечатлился.

Сразу после этой молитвы кантор начал читать поминальный кадиш:

— Йитгадаль вэ-йиткадаш шме раба…

У него даже голос слегка поменялся, а некоторые строки он вообще произносил нараспев. В конце мы услышали «Амен» от женщин из хевра кадиша, и на этом похороны закончились.

Я подошел к раввину и отдал деньги:

— Возьмите пожертвование для вашей общины. Её звали Соня. Если мы сможем выяснить её имя, я напишу вам.

— Хорошо. До тех пор на могиле будет стоять табличка «Соня, дочь Авраама».

— Теперь мы можем попрощаться?