Магнат. Люди войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

— Зачем же вам тогда мои?

— Ваши я рассматриваю как образцы для учебы.

Утренняя La Nacion порадовала заметкой, которую громко зачитал Панчо:

— «Выпал из окна! Вчера на улице Асопрадо выпал из окна таможенного управления сеньор Х. Абехоро. Пострадавший отделался легким испугом».

— Попал под лошадь, — не очень понятно отреагировал Кольцов, а Эренбург ему понимающе улыбнулся.

— Неплохо день начинается, — завязал я ненавистный галстук.

А куда деваться, еще вечером прибыл второй адъютант, на этот раз самого президента, с приглашением в Casa Rosada*. Чего там ожидать не сказал, но от визитов в президентский дворец не отказываются, заодно хоть город посмотрю, а то все метались между гостиницей, портом и таможней.

Casa Rosada — букв. «Розовый дом», президентский дворец

Хренушки — дворец от здания таможенного управления отстоял на полкилометра. Так что прокатились с Ларри по авениде Девятого Июля мимо театра Колон не то в романском, не то в барочном стиле и свернули на Диагональ Норте, вот и все путешествие. Разве что в ожидании поворота полюбовались на регулировщика в белых нарукавниках и белом же назатыльнике. Настоящий артист, движения отточенные, четкие, смотреть приятно. Тем более под музыку — из раскрытого окна доносились звуки танго.

Обелиск Мая, памятник генералу Бельграно, въезд во дворец, охраняемый двумя вояками в парадной форме, с аксельбантами-эполетами, вот мы и внутри.

Чего от нас хотел президент Аугустин Хусто, приятный дядька в генеральском мундире, я так и не понял. Нет, само собой, он хотел денег в виде инвестиций, но куда и зачем? С военным производством в условиях Великой Депрессии аргентинцы решили не затеваться, а для подъема экономики Хусто ввел план, похожий на рузвельтовский «Новый курс», то есть в основном развитие инфраструктуры. А мне, как настоящему буржую, это неинтересно.

Тем более они сейчас носятся с только что подписанным пактом, про который упоминал американский посол — «Южноамериканский антивоенный договор». Даже представили меня автору, министру иностранных дел Карлосу Сааведре, чертовски похожему на актера Юрия Соломина, если бы не внушительный орлиный нос.

Когда я совсем заскучал, все благолепие аудиенции в президентском дворце пошло прахом — за дверями послышалась возня, створка распахнулась со стуком, и в кабинет президента ворвался всклокоченный мужчина лет тридцати в сбившемся набекрень галстуке. За ним по полу катилась оторванная пуговица.

— Коррупция! — возгласил он, тыча пальцем в президента. — Всюду коррупция!

Я на всякий случай отодвинулся — вдруг покусает, явно же не в себе человек!

— Либорио, выйди, — покрасневший генерал поднялся с кресла, — у меня гости.

Названный Либорио наконец обратил внимание на меня, на секунду запнулся, а потом заорал:

— А-а-а, Грандер! Кровопийца! Долой империализм янки!

Я начал вставать ему навстречу, примериваясь, с какой руки заехать в челюсть, но тут запыхавшиеся служители буквально вынесли его, приподняв за локти.

Президент даром что пар из ушей не пускал, сжимал и разжимал кулаки, наконец, совладав с собой, проговорил:

— Извините, сеньор Грандер. Это мой сын, Либорио, он… не совсем здоров. Начитался всякой марксистской дряни и приобрел идею-фикс.

После чего Хусто предпочел свернуть наше общение, в чем я его с удовольствием поддержал. И чего ездили? Только время зря потратили.

А время уходило, мы и так опаздывали уже на два дня, а тут еще Хосе прислал список дополнительного снаряжения, без которого в пампасах не выжить. Буэнавентура затребовал фонари, средства от москитов, бинокли, керосиновые лампы «летучая мышь», лопаты и еще местных топоров, пригодных для рубки кебрачо. Назатыльники я вычеркнул — есть полотно, сами выкроят. Часы срезал наполовину — слишком жирно каждому второму. Где-то среди последних пунктов значились расчески. Тут я просто озверел — блин, это что, вся эта анархистская братия не удосужилась взять самые обычные вещи, необходимые в личном обиходе? Я должен еще и об их гигиене заботиться? Может, и задницу каждому вытирать?

Хрен им расчески, будут машинки для стрижки волос. И причесывать ничего не надо, и вшей не нахватают.

Зато за этот день армейская контрразведка, применяя методы, на которые мы не решились, сыскала почти все наши канистры, а парочка адвокатов освободила последних сидельцев-волонтеров и закрыла все дела против них. Все наше хозяйство перегрузили на речные баржи и пароходы, даже танкер плоскодонный нам сыскали под запас бензина. Ну и нам кораблик пассажирский, чтобы не между ящиков и мешков путешествовать.

Памятуя события в отряде Хосе, мы с Панчо и Ларри, как только тронулись вверх по реке, учредили круглосуточные караулы на каждом плавсредстве, с регулярной сменой и проверками. А на прогулочных палубах — гимнастику, тактику, картографию, изучение матчасти и другие полезные занятия. Благо среди волонтеров высокий процент служивших и даже пяток человек с военным образованием.

У меня между сеансами связи образовалось изрядно свободного времени, но вместо приятных бесед с Эренбургом, Кольцовым и Хемингуэем я мучался склерозом. Потому как «Учебник сержанта инженерных войск» книжка крайне полезная, но, к сожалению, воспроизвести ее близко к тексту та еще задачка.

Вспоминал кусочками, сводил в единое целое, рисовал схемки и все время жалел, что не умею входить в то состояние, что накрывало меня несколько раз в острые моменты, когда голова работала вдвое быстрей, а кристально ясная память выдавала любую справку. Научиться бы вызывать его — цены бы мне не было.

После истории с канистрами в Буэнос-Айресе все шло без сучка, без задоринки — резиденты приняли корабль с ЗСУ и САУ, корабль со строительной техникой, корабль с самолетами, несколько кораблей со снабжением и боеприпасами и отправили все это богатство нам вдогонку.

На третий день я упарился писать учебник и вылез проветриться — а наверху меня встретила влажная жара, пальмовые рощи по берегам и зеленое бревно, ловко занырнувшее вглубь при нашем приближении.

Из прибрежных зарослей сорвалась изрядная стая диких уток.

— Здесь должна быть отличная охота, — приложился к бокалу с мартини Хэмингуэй, — птица непуганая.

— Крокодилы, пальмы, баобабы… — расслабленно прокомментировал из шезлонга Эренбург.

— Баобабы здесь не растут, — оторвался Кольцов от писанины в репортерском блокноте, — они в Африке.

Шли ходко, почти без остановок — пароход мы заняли без малого полностью, а так бы торчали для посадки-высадки пассажиров у каждых мостков на реке. За аргентинским Коррьентесом Парана повернула на восток, а мы на север — здесь в широченный трехкилометровый плес впадала река Парагвай.

Она запетляла по равнине, оставляя справа и слева старицы и лагуны с фламинго, марабу или цаплями.

— Вот тебе и Чако, — подошел сзади Панчо, указывая на аргентинский берег.

Как-то иначе я себе представлял полупустыню, а тут по берегам попер тропический лес с бамбуком, лианами и кучей незнакомых мне деревьев с непременными обезьянами. Небольшие поселения из дендрофекальных хижин, крокодильи пляжи и лес, лес, лес километр за километром.

— Черт побери, да они купаются в двух шагах от крокодилов! — ахнул у очередной лачуги Хемингуэй.

— Я читал, что здешние крокодилы на людей не нападают, если их не разозлить, — оторвался от писанины Кольцов.

— А крокодилы об этом читали? Но вообще правильно, незачем зазря тиранить животину.

На мою реплику неожиданным образом отреагировал Хэмингуэй:

— Вы не американец.

— Это почему же?

— В вас нет наглого напора. И не англичанин, в вас нет презрения.

— Мама русская, отец француз.

— Вы русский? Это многое объясняет, — он отсалютовал сухим мартини.

А я дурашливо заголосил на мотив «Стеньки Разина»:

— Ой, Парана ты Парана, аргентинская река!

— Не видала ты подарка… — грянули хором Эренбург и Кольцов, но запнулись.