Дизель и танк (СИ) - Тыналин Алим

Первым пошел наш «Полет-Д». Вода доходила до середины колес, но дизель работал ровно.

— Главное — не останавливаться, — командовал Звонарев. — Держите постоянные обороты!

По одной все машины преодолели брод. Последним шел итальянский «Фиат». На середине реки его мотор вдруг заглох.

— Madonna mia! — донеслось из кабины.

Пришлось вытаскивать тросами. Бережной виртуозно маневрировал нашим грузовиком, пока остальные тянули застрявшую машину.

— Вот что значит наш движок, — довольно хмыкнул Руднев, когда все закончилось. — В воде не глохнет.

Второе серьезное испытание ждало нас на подъезде к Красноуфимску. Дорога шла через низину, размытую весенними водами. Первый грузовик колонны начал проваливаться в жидкую грязь.

— Засасывает! — крикнул водитель. — Не могу выбраться!

Местный возница, проезжавший мимо, остановил лошадей:

— Эх, говорил же старшой дорожной артели, что надо гать мостить. Весной тут всегда топко.

— А далеко артель? — спросил я.

— Да вон за тем лесом стоят. Счас сбегаю!

Через час прибыла целая бригада во главе с бородатым старшим. Притащили бревна, доски, начали сооружать настил.

— Лошадьми будем вытягивать, — распорядился старшой. — Только цепляйте покрепче.

Здоровенные битюги, впряженные по три в упряжку, с натугой вытаскивали груженые машины. Велегжанинов и Звонарев руководили процессом, размещая бревна под колесами.

— А ведь еще неделю назад тут нормально проехать можно было, — говорил старшой. — Это как снег в горах таять начал, так все и поплыло.

К вечеру все машины преодолели топкое место. Бережной, весь перепачканный грязью, но довольный, протирал фуражку:

— Повезло, что дорожники рядом оказались. Одни бы до ночи провозились.

Варвара делала записи в журнале:

— За сегодня прошли всего сто двадцать километров. При такой скорости до Казани еще дней шесть пути.

— Ничего, — ответил я, разворачивая карту. — Главное, что все машины целы. А там дорога должна быть получше.

Солнце садилось за лесом, окрашивая небо в багровые тона.

Глава 20

Казань

После распутицы дорога постепенно выровнялась. Последние отроги Уральских гор остались позади, и перед нами раскинулась бескрайняя равнина. Весна здесь чувствовалась особенно сильно. Талые воды превратили грунтовку в настоящее испытание для машин и водителей.

— Давление масла четыре атмосферы, температура в норме, — докладывала Варвара, не отрывая глаз от приборов.

Бережной вел машину уверенно, выбирая наиболее твердые участки дороги. Его многолетний опыт помогал находить единственно верную траекторию движения даже в этом месиве глины и талого снега.

Позади нас натужно ревел двигатель «Форда». Джонсон явно испытывал трудности. Его машина то и дело проскальзывала на размокшей колее. Через каждые несколько километров приходилось останавливаться, чтобы вытаскивать забуксовавшие машины.

— Синьор Краснов! — окликнул меня Марелли во время очередной остановки. — Questa strada… эта дорога, она невозможна для движения!

Итальянец прав. Его «Фиат» с трудом справлялся с русским бездорожьем. Велегжанинов уже в третий раз помогал чистить забитые грязью воздушные фильтры.

К вечеру добрались до небольшого городка Арск. Местная гостиница с просторным двором приютила все наши машины. Администратор, Прокопий Савельевич Крутихин, оказался радушным человеком и большим любителем техники.

— У меня тут мастерская небольшая есть, — говорил он, показывая помещение. — Располагайтесь, чините свои самоходы. А я уж самовар поставлю.

Велегжанинов немедленно занялся проверкой ходовой части. После целого дня борьбы с распутицей требовалось особое внимание к подвеске и трансмиссии. Звонарев помогал коломенской команде с регулировкой топливной системы. Их двигатель начал работать неустойчиво.

Ночью я долго не мог уснуть, прислушиваясь к весенней капели за окном. Завтра нас ждала Казань, и я точно знал, что там придется столкнуться с куда более серьезными испытаниями, чем весеннее бездорожье. Интуиция подсказывала, что наши недоброжелатели не упустят последний шанс вывести нас из игры.

На рассвете снова в путь. Дорога немного подсохла после ночного заморозка, и первые километры дались относительно легко. Но к полудню солнце растопило тонкую корочку льда, и снова начались проблемы с проходимостью.

— Масло в норме, но расход топлива увеличился вдвое, — докладывала Варвара. — Похоже, эта грязь съедает всю мощность.

Я заметил, как остальные машины все больше отстают. Наш «Полет-Д» уверенно шел вперед, а вот остальным приходилось тяжело. Особенно мучились итальянцы. Их машина явно не рассчитана на такие дороги.

К вечеру вдали показались минареты казанских мечетей. Древний город раскинулся на высоком берегу Волги, и закатное солнце окрашивало купола и шпили в золотистые тона.

Но я не мог любоваться этой красотой. Нужно готовиться к решающей схватке. Казань станет последним испытанием перед финишем в Москве, и именно здесь решится судьба всего пробега.

Казань раскрылась перед нами неожиданно. Из-за поворота вдруг открылся величественный вид на город, раскинувшийся на высоком волжском берегу. Закатное солнце золотило минареты Азимовской мечети, играло бликами на куполе Петропавловского собора.

Мы въехали в город через Арское поле. Здесь кипела стройка — возводились корпуса нового медицинского института. Рабочие, увидев нашу колонну, приветственно махали руками.

На Грузинской улице движение застопорилось. Трамвай сошел с рельсов, собралась толпа зевак.

Пришлось делать крюк через Суконную слободу. Здесь, в лабиринте узких улочек, еще сохранился дух старой татарской Казани — резные наличники, затейливые балкончики, глухие заборы с коваными калитками.

— Смотрите, какая красота! — восхищалась Варвара, показывая на стройный минарет мечети Марджани, пронзающий весеннее небо.

Бережной вел машину осторожно. Булыжная мостовая после дождя стала скользкой. На перекрестке с Московской улицей нас встретил регулировщик в новенькой форме. Он лихо отсалютовал жезлом, пропуская колонну.

Разместили нас в доходном доме купца Дрябина на Проломной улице. Старинное здание с мезонином сохранило атмосферу прошлого века — широкая мраморная лестница, витражные окна, изразцовые печи в номерах.

Наутро меня разбудил гудок парохода. В распахнутое окно врывался свежий ветер с Волги, доносился скрип уключин с озера Кабан, где рыбаки выходили на утренний лов.

За завтраком в столовой местный старожил, представившийся Нурутдином-ага, рассказывал о городе:

— Вот там, где сейчас Черное озеро, раньше был глубокий ров. А за ним начинался посад. Когда Иван Грозный город брал, здесь такие бои шли.

Его рассказ прервал Звонарев:

— Леонид Иванович, пора в мастерские. Время не ждет.

Я кивнул, но на душе было немного грустно. Хотелось еще послушать истории о древнем городе. Впрочем, он прав. Впереди последний рывок до Москвы, и нужно тщательно подготовить машины.

Местная ремонтная база располагалась в бывших пакгаузах на берегу Волги. Массивные краснокирпичные стены, чугунные колонны, стеклянные фонари на крыше — добротная промышленная архитектура конца прошлого века.

Пока команда занималась машинами, я поднялся на крышу пакгауза. Отсюда открывался потрясающий вид на Волгу, на белокаменный кремль, на путаницу улиц старого города.

Казань словно застыла между веками. Древние минареты соседствовали с новыми заводскими корпусами, а по булыжным мостовым громыхали трамваи.

Утро в ремонтных мастерских началось с неожиданного открытия. Под полом смотровой ямы обнаружился старый купеческий склад. Рабочие, укрепляя опоры, наткнулись на массивные дубовые балки.

— Тут, говорят, сам Шаляпин в молодости грузчиком работал, — рассказывал мастер Шарафутдинов, пожилой татарин с изрезанным морщинами лицом. — Внизу вино, икру хранили. В дубовых бочках.