Борис Толчинский - Боги выбирают сильных
Возвышенные чувства переполняли меня. Ничего нет более возбуждающего, чем тысячи мер открытого пространства вокруг тебя. Человек всегда стремился в небо, но прежние боги полагали небо своей монопольной собственностью. Даже у нас, у цивилизованных аморийцев, несколько столетий тому назад бушевала дискуссия, можно ли нам создавать летательные аппараты. Тысячи сторонников этой идеи закончили жизнь в «Обители Обреченных» либо на кострах — пока «внезапно» не обнаружилось письмо Фортуната-Основателя, в котором он благословлял полеты. И наши иереи тотчас прописали, что ересь — это отрицать полеты. А со временем нас убедили, что и сам Фортунат пользовался аэросферами, ибо небесные аватары научили его строить их.
Ну как же! Представляю себе современников Октавиана и Клеопатры на аэросферах. Еще бы им бластеры, и они бы завоевали весь мир. Впрочем, это излишне: весь мир и так принадлежит нам, их наследникам!
Я в своем уме, вопреки надеждам Ларгия Марцеллина. Перед отлетом я изучила метеосводки. Циклон двигался с севера на юг, с моря в сторону Стимфалийских гор, через Ливийскую пустыню. Циклон был холодным, зимним, а в центре пустыни температура достигала сорока градусов, а это очень много для середины января. Следовательно, холодный и теплый воздух столкнутся; велика вероятность того, что циклон выдохнется жестокой бурей в центральных широтах Ливии, не дойдя до Стимфалии. Из этого, в свою очередь, следует, что на границе между Ливией и Стимфалией существует воздушный коридор; миновав его, я обойду циклон. Поэтому я летела не напрямую к Темисии, а на юго-восток, к границе.
Погоня настигла меня примерно через час после вылета. Шестерка военных монопланов также мчалась на предельной скорости, и предел этот у них был больше; жаль, моей наглости не хватило, чтобы угнать военный моноплан. Меня ежесекундно вызывали на связь, но я не откликалась. Чем дальше, тем серьезнее становилось мое положение. Они надеялись взять меня в кольцо и заставить повернуть обратно. Раздались несколько выстрелов из эфиритовых пушек. Разряды прорезали мглу — но я понимала, что это чисто психическая атака; у них не могло быть приказа стрелять в Софию Юстину. И я не обращала на их выстрелы внимания.
Маневрирование затягивалось. Видно, им воспретили решительные меры. Но это были настоящие штурмовики, профессионалы. Они неумолимо стягивали невидимое кольцо вокруг моей машины. Один летел над головой, два по бокам, еще один преграждал путь к земле, а два последних сидели на хвосте. Если один из них вырвется вперед, клетка захлопнется, и мне придется подчиниться им. Поэтому я выбрала момент и резко ушла влево вверх, вырвавшись из кольца. Еще несколькими смелыми маневрами я оставила их позади, вернее, в стороне.
Однако вскоре они меня опять догонят. Я должна была оторваться.
Чтобы запутать погоню, я полетела на юг, к горам Стимфалии.
Около получаса моих преследователей не было видно. А затем я обнаружила их впереди по курсу. Они разгадали мою тактику! Я стремительно ушла вверх и повернула обратно. Мне оставался единственный путь — на север. И я уже предчувствовала, чем это грозит…
Штурмовики заметили меня и бросились в погоню.
Вскоре впереди обнаружилось свечение. Я видела вспышки молний.
Они пронзали ночь. Это было прекрасное, волнующее зрелище. Циклон, увы, не выдохся — он приближался, грозный и свирепый, подобный Юпитеру в гневе, а я летела ему навстречу, и мои преследователи мчались за мной. Одно время я даже надеялась, что они устрашатся циклона и оставят меня в покое. Снова увы! Некто могучий гнал их за мной; нетрудно догадаться, кто этот второй Юпитер, ненавидящий меня и меня боготворящий.
Воистину — спереди пропасть, сзади волки!
Я слышала уже раскаты грома, а молнии сверкали как будто в двух шагах. Мозг мой трудился, изыскивая путь к спасению. И я нашла решение, которое казалось дерзновенным даже для меня.
Безумным — не скажу. Приняв его, я отринула человеческую логику и вверила себя богам. Они меня спасут или погубят.
Я взяла резко вверх. Мой моноплан стремительно набирал высоту. Я чувствовала пульсацию циклона, он уже заставлял трепетать мою машину.
Железная птица словно молила меня: отступи, покорись, пока еще не поздно!..
Нет, было уже поздно. Если поверну назад, буря все равно меня догонит; догнав же, уничтожит.
Я не знала, каков ресурс высоты у моей машины. Вдруг она не выдержит давления и развалится? Во всяком случае, иного выхода не было, и мы неслись навстречу урагану.
В рядах же моих преследователей царило смятение. Они поняли, что настичь беглянку не успеют, — но и вернуться без меня им не дано. Представляю, что творится в душах этих людей, которым безжалостная Нецесситата назначила оказаться меж жерновов могучей воли, его и моей. Я пророчила их судьбу, как Кассандра участь Трои.
Наконец они повернули назад и вскоре скрылись в ночи. Я осталась наедине со свирепым вихрем. Воздух стонал вокруг моей трепещущей машины, глаза слепило от беспрерывных вспышек молний… молнии озаряли сплошной темный вал, который неумолимо приближался. Это вода и лед, а с ними — смерть.
Вверх и вперед — там мое спасение!
Только невежественные люди полагают, будто всякий ураган — это бесчинствующий хаос. На самом деле бури подчиняются своим законам.
Всякий ураган составляют неистово кружащиеся ветры. По спирали, снизу вверх, ветры устремляются к центру циклона. А этот центр, который называют «оком бури», представляет собой зону затишья. Она невелика в сравнении с самим циклоном, не более двадцати-тридцати герм в диаметре. Но этого достаточно, чтобы спастись от ветров.
Я не думала о том, как выберусь из «ока бури». Сначала нужно туда попасть. Если лететь прямо навстречу вихрю, он тебя уничтожит, прежде чем ты приблизишься к «оку». Поэтому я надеялась забраться в «око бури» сверху. К ужасу моему, циклон, казалось, шел сплошной стеной от купола небес и до земли… я забиралась все выше и выше, барометр зашкаливало, и мне начинало казаться, что герметичная обшивка моноплана исходит тоскливым предсмертным скрипом…
Но вот впереди обозначился провал… я не увидела его, а ощутила: мои ментальные способности были обострены до предела. И я, вверившись им, устремила машину в этот воздушный коридор…
Грохот сотрясал меня, и немалые градины гневно лупили машину, и молнии сверкали столь неистово, что мне, дабы спасти рассудок, пришлось отключить слух и зрение… Я словно оглохла и ослепла. Лишь ментальные чувства оставались у меня, и благодаря им я лицезрела дьявольскую бездну, в которую неслась, во всем ее пугающем могуществе. Любая градина могла пробить обшивку моноплана, любая молния могла стать для меня последней. А если вдруг я выскользну из коридора, исступленные ветры разорвут меня…
Я добралась до «ока бури». Ураган словно отдалился, я ощутила себя в пустоте, в своеобразной невесомости. Разящим клинком в душу ворвалось чувство абсолютного и законченного одиночества… будто я не на родной планете, а в безразмерном вакууме, какой владычествует во Вселенной или в мирах Астрала… Моя воля, «очень насыщенная», как выразился давешний ментат, ринулась навстречу сковывающему ужасу и облекла разум непроницаемой броней. …Сейчас, когда я вспоминаю, этот запоздавший ужас переполняет меня. Уверена, я никогда еще не была столь близко от смерти — и, полагаю, никогда не буду. Сказать, что моя жизнь висела на волоске, — не сказать ничего. Невидимый Танатос облекал меня своими крыльями, точно играя со мной, но я тогда не чувствовала его дыхания. Это непередаваемое ощущение… в тысячах образов смерть у меня пред глазами витала, а я не ведала страха, ум мой был ясен, и я надеялась спастись…
Собственно, от меня больше ничего не зависело. Моя измученная машина парила в центре бури, и буря несла ее по своему неведомому руслу. Почти все приборы отказали, я не знала ни высоты, ни направления.
Лишь ментальное зрение осталось у меня, но я его не напрягала, берегла силы… ибо, в отличие от эфира, вдыхающего жизнь в машины, моя энергия была не беспредельной.
Теперь грохочущие валы окружали меня со всех сторон. Они давили на сознание, казалось, вот-вот темные стены обрушатся на дерзкую… я это понимала и не чувствовала страха. Бояться было бесполезно, ибо я ничего не могла изменить. Мы, аморийцы, называем себя фаталистами, но лишь в объятиях беснующейся бури я понимала всю спасительную прелесть фатализма. Чему быть — того не миновать; пока теплится жизнь, нужно жить и брать от жизни все!
Со стороны я и моя железная птица мнились пылинками в деснице всемогущего Юпитера. Но я смотрела не со стороны, а изнутри себя, и представлялось мне, что я сильнее урагана. Ибо у него, великого и многомощного, нет ни малейших шансов на спасение, ярость его суть ярость последнего отчаяния, его агония… он отбушует и уйдет в историю. Я сильнее урагана, потому что у меня есть шанс пережить его.
