Джон Мэн - Иоганн Гутенберг
Венеция, где было 150 прессов, являлась книгопечатной столицей не только Италии, но и всей Европы.
Один из таких ученых – скромный провинциал Теобальдо Мануччи, который в 1480 году обучал молодых принцев Альбер-то и Лионелло Пио из семейства Карпи. Теобальдо, получивший образование в Риме и Ферраре, был знаком с дядей мальчиков, принцем Джованни Пико делла Мирандола. Пико был очень богатым и выдающимся человеком, который свободно владел не только латинским и греческим языками, но также арабским языком и ивритом – это удивительная образованность для молодого человека, ушедшего из жизни в возрасте 31 года. Через Пико Теобальдо Мануччи, чье имя было латинизировано как Альд Мануций, познакомился с его другом, венецианским ученым Эрмолао Барбаро.
В Венеции, где тогда было уже столько книгопечатников, книг на греческом языке никто не издавал.
В Венеции, где тогда было уже столько книгопечатников, что из-за конкуренции многие из них вынуждены были бросить свое дело, Альд нашел нишу на рынке. Хотя на греческие исследования был огромный спрос, книг на этом языке никто не издавал. У местных греков не было технологии, а их письмо не было стандартизировано. Скромный преподаватель греческого языка посчитал это ужасным недостатком. Как же классическая литература могла способствовать развитию образования, если не было текстов? Теперь его задача была ясна. Альд Мануций нашел спонсоров, среди которых оказались и его бывшие ученики, разработал шрифт, вырезал пунсоны и приступил к делу. Это, конечно, было рискованное предприятие, но затраты и оригинальность позволили ему получить право на 20-летнюю монополию на издание греческих книг. Получив подобные гарантии, он с 1495 по 1498 год опубликовал пять томов произведений Аристотеля, после чего начал издавать десятки других классических трудов, соответствовавших наивысшим стандартам, поэтому его наборщики и корректоры греческого текста обязательно должны были владеть классическим греческим языком. Благодаря верности Альда своему делу, его программе и стандартам Дом Альда стал ведущим книгопечатным издательством Венеции, а начатая им традиция издания греческих книг продолжалась до конца XIX века.
* * *Все это позволило мне подойти к рассмотрению одной из самых безумных и самых прекрасных книг за всю историю книгопечатания. У нее красивое и труднопроизносимое название – «Гипнэротомахия Полифила» (Hypnerotomachia Poliphili), что переводится примерно как «Борьба Полифила за любовь во сне». Эти два вымышленных слова в буквальном переводе означают «Сонно-эротическая борьба любящего многих». Очень необычное название.
Эта книга – своего рода пасторальная фантазия, в которой влюбленный герой ищет, преследует и сопровождает свою возлюбленную Полию в различных местностях и зданиях, в чем ему помогают нимфы. В конце, когда кульминация кажется неизбежной, Полия растворяется в воздухе.
Сюжет книги таков. Полифил засыпает в лесу и на протяжении большей части книги видит сон. В этом сне Полия по просьбе нимф рассказывает свою историю, продолжающуюся до того момента, когда она встречает Полифила и жрицу, желающую услышать историю Полифила, в которой тот рассказывает о мнимой смерти, видениях и пробуждении в объятиях Полии. Но он все еще видит сон, в котором Полия заканчивает свой рассказ. В этот момент они обнимаются и Полия исчезает. Полифил просыпается. Конец.
«Гипнэротомахия Полифила» – одна из самых безумных и самых прекрасных книг за всю историю книгопечатания.
Сложная, напоминающая матрешку структура – это лишь начало путаницы. Книга написана на искусственном языке, в котором итальянская грамматика сочетается со словами, взятыми из латыни, тосканского диалекта и греческого языка, многие из которых полностью вымышленные, с итальянскими окончаниями. Здесь также есть 80 эпиграмм и надписей на греческом, иврите, латыни с использованием вымышленных иероглифов и на халдейском. Это работа человека, одержимого криптоманией. Удивительно, но «Гипнэротомахия Полифила» была переведена на английский, частично в 1592 году (только треть произведения), пол ностью – в 1999 году американским академиком Джоселином Годвином, профессором музыки из Университета Колгейта. Годвин был увлечен этой книгой на протяжении многих лет и закончил свой перевод к 500-й годовщине издания, великолепно упростив ее, чтобы избавиться от намеренного крайнего обскурантизма оригинала. Он позволяет читателю представить себе, как выглядели бы предложения, если бы он подражал авторскому стилю и его неологизмам: «На этом страшном куспидиновом побережье, на самом жалком месте возле этого альгентного и феторифного озера стояла севиозная Тисифона, эферальная и жестокая, со своим випариновым капилляментом, со своей несчастной месхиновой душой, безжалостно лютая».
Сквозь запутанные блистания, как, возможно, назвал бы это автор, просматривается скрытая эротомания, говоря иными словами, в этой книге пульсирует подавленная сексуальность. И герой, и героиня чрезмерно эротичны. Вот описание игры нимф, словно сошедших с картин Боттичелли: это девушки «молодые, благоухающие цветами юности и невероятно красивые, со своими безбородыми возлюбленными… Они взяли свои одеяния из тонкого шелка, сверкающие множеством привлекательных цветов, и связали их своими снежно-белыми руками, демонстрируя пышные формы своих упругих бедер… Они целовались сочными трепещущими языками, пропитанными мускусным ароматом, игриво проникая во влажные и смеющиеся уста друг друга…» и так далее, на протяжении многих страниц.
«Гипнэротомахия Полифила» написана на искусственном языке, в котором итальянская грамматика сочетается со словами, взятыми из латыни, тосканского диалекта и греческого языка.
Как это ни странно, но эротическое содержание книги наиболее сильно выражено в описаниях зданий, в которых, как правило, происходит действие. И точно, эти подробности занимают более половины книги, и не менее 78 из первых 86 страниц – это описания зданий или садов. На 88 из 172 гравюр изображены здания. Мы по очереди проходим через напоминающий пустыню сад, через пальмовую рощу, мост, 8-угольную баню, дворец, ворота, гимнастический зал, колоннаду, двор, мимо гигантской пирамиды (описание которой занимает 50 страниц), двух колоссов, статуи слона, держащего обелиск, минуем еще один мост, купальню, беседку и водный лабиринт. Таким образом, как видим, любовная история служит всего лишь дополнением к описанию зданий.
Именно в предметах архитектуры Полифил может освободить свои сдерживаемые страсти, потому что здания символизируют тело.
Тем не менее история и здания переплетаются здесь весьма необычным образом. Слово «Полифил» означает «любящий многие вещи», а «Полия» – «многие вещи». И именно в предметах архитектуры Полифил может освободить свои сдерживаемые страсти, потому что здания символизируют тело. Я никогда не слышал об архитектурном фетишизме, но это он и есть. Это не что иное, как архитектурная эротическая фантазия. Арка девственна, мрамор безупречен, как кожа нимфы. Здания наполняют Полифила «наивысшим плотским наслаждением» и «пылающей страстью». На храме Вакха вырезан «твердый и безупречный» фаллос. Тоскуя по Полии и ища свою любовь, Полифил восхищается тем, что он видит, но вначале расстраивается, поскольку на статуе женщины написано: «Не прикасайся к моему телу». Однако позже он входит в храм, который становится местом проведения гораздо более откровенных обрядов. С помощью магнитных камней удивительно легко открываются двери, где на греческом и на латыни вырезано: «Пусть каждый следует своему удовольствию». Жрица зажигает факел и вставляет его в чашу, спрашивая нимфу о том, чего она желает. «Святая Жрица, – отвечает та, – я прошу милости для него [Полифила], чтобы мы вместе достигли царства любви»; а сам Полифил просит, чтобы «Полия больше не заставляла меня колебаться в этих любовных муках». Нимфа «с горячим вздохом, исходящим из ее пылающего сердца», признается, что она и есть Полия и что «твоя непоколебимая любовь унесла меня из школы целомудрия и заставила погасить мой факел». В ответ на это Полифил «воспламенился с головы до ног… растворился в сладких любовных слезах и полностью забылся». В конце этого любовного ритуала он «внезапно почувствовал, как земля у него под ногами задрожала» и «скрипящие петли золотых дверей зазвучали под сводами храма, словно грохот грома, пойманный в извилистой пещере». Кажется, что само здание разделяет оргазм Полифила. Некоторые иллюстрации сегодня назвали бы легкой порнографией (в копии Ватикана непристойные места были закрашены). Таким образом, это история о путешествии Полифила от одной возлюбленной к другой, от одного сексуального объекта к другому. Фраза Amor vincit omnia (лат. – Любовь побеждает всё) повторяется на многих иллюстрациях; фраза «Эрос – отец всего» написана на горе на греческом, на латыни и на иврите. Как поразительно это отличается от отвращения, которое питали доренессансные церковники – вспомните хотя бы отвратительных флагеллантов Северной Европы – к зданиям и человеческому телу.
