Олег Дивов - Выбраковка
– Здравствуй, Паша, – сказал он. На суровом лице обозначилось нечто похожее на улыбку. – Не ждал. Давненько мы… Навещаешь, значит. Молодец.
– Я-то знаю, что мне здесь делать, – процедил Гусев сквозь зубы. – А вам? Грехи не так замаливают. Положено свечки зажигать и лбом об пол биться. Хотя да, вы же атеист…
– Я часто здесь бываю, – вздохнул пожилой. – И напрасно ты, Паша. Нет за мной никакой вины.
Гусев оглянулся на начальника охраны.
– Здорово, Пэ, – сказал тот. – Как жизнь, как работа?
– Отойди пожалуйста, – сказал Гусев. – Нам поговорить нужно.
Пожилой, секунду помедлив, кивнул. Начальник охраны, состроив оскорбленное лицо, отошел шагов на десять и принялся что-то бормотать себе в воротник. Гусев пробрался в тесную ограду, подвинул на скамейке пожилого и сел рядом.
– Ладно, Александр Петрович, – сказал он. – Не стану я вас сегодня травить, пожалею. Что было, то было, ничего не изменишь. Тем более, вы убрали того, кто мне правду рассказал. Значит и на мне невинная жертва висит… А сейчас меня интересует другое. Чего там с Димкой Беловым приключилось?
– Какой-то дряни твой Димка нанюхался. Вот и все. Под капельницей сейчас лежит на детоксикации. Очухается – на работу выйдет. Я бы его, конечно, на пушечный выстрел к Кремлю не подпустил, да отца жалко.
– Никогда бы не подумал, что Дима…
– Павел, – перебил Гусева пожилой. – Ты живешь в реальном мире. А твой дружок Белов видит его только из окна служебной машины. Ты знаешь мир и умеешь влиять на него. Всегда умел, с юных лет. У тебя к этому талант. У Белова – нет. И он ни за что не поменялся бы с тобой местами. Кишка у него тонка. Вот и вся история. Это я отдал приказ на выбраковку Белова, когда узнал, чего он учудил. Вижу – не удивляешься. Правильно. Ты, разумеется, приказ не выполнил и спас Дмитрию его бесполезную шкуру и бездарную голову. И особой благодарности я к тебе не испытываю. Мы установили эти законы, и тоже обязаны им подчиняться.
Гусев достал сигареты и закурил.
– Тогда отпустите своих детей на волю, – сказал он. – Чтобы они не сходили с ума. Из-за отрыва от реальности.
– Поздно уже, Павел. Я-то согласен с тобой. Но поздно. Одному тебе повезло, и лишь потому, что ты яростно рвался из нашего круга наружу. Теперь я понимаю, насколько ты был прав. Теперь.
– Я не ваш, и мне не повезло, – огрызнулся Гусев. – Я просто выбрал свой путь.
Пожилой снова повернул голову и попытался заглянуть Гусеву в глаза. Тот отвел взгляд.
– У меня кроме тебя больше никого нет, Паша, – негромко сказал пожилой.
– Меня у вас никогда не было, Александр Петрович. И не говорите, что обязаны подчиняться законам, которые установили. А то ведь я могу вспомнить, где работаю. И провести выбраковку на месте, безо всяких заявок и доказательств вины.
– Да пойми наконец, я не делал этого, Паша. Та катастрофа была полной случайностью. А человек, который якобы раскрыл тебе глаза, он просто хотел стравить нас. Он меня ненавидел и тебя ненавидел, потому что ты сын своего отца. Я думал, он сам причастен к катастрофе. Но оказалось – нет. Паша, в том, что произошло, никто не виноват.
– Я не ищу виноватых. Я хочу разобраться.
– Ты был мертв. У тебя не было лица – сплошная рана. Ни одной целой кости. И мы тогда были уверены, что за гибелью Лебедевых кто-то стоял. Поэтому тебя спрятали, неужели не понимаешь? Тем более, о вашей смерти уже прошло официальное сообщение… А потом, когда ситуация прояснилась… Все равно нужно было что-то с тобой решать. Ты нуждался в опеке. Ты сам не помнишь, наверное, как нуждался.
Гусев закусил губу.
– И знаешь… – пробормотал его пожилой собеседник. – Даже сейчас, дай мне возможность пережить эту историю заново…
– Спасибо, Александр Петрович, за чужую жизнь, – произнес Гусев патетически. – За чужую физиономию и чужую фамилию. За чужую психологию и чужие манеры тоже спасибо. Хотите, в ножки поклонюсь?
– Ты можешь не верить мне ни в чем, – лицо пожилого страдальчески морщилось, казалось, они сейчас расплачется. – Но я всегда любил тебя, как родного сына.
– Откуда вам это знать…
– Если бы у меня были свои дети… И если бы ты не оттолкнул меня так… так… жестоко…
– Жестоко – это мое нормальное состояние, – фыркнул Гусев. – Сами виноваты, раньше думать надо было. Кого вырастили, того и вырастили… Кстати, о жестокости. Когда начнется отстрел выбраковщиков?
– Что? – очень естественно удивился пожилой.
– Готовится программа ликвидации выбраковщиков. Я хочу знать, когда именно ее запустят. И что нас ждет – расстрел на месте, или все-таки будут судить.
Пожилой внимательно присмотрелся к Гусеву.
– Ты случаем не это…? – спросил он. – Не того…?
– Я трезв и до сих пор относительно нормален.
– М-м… А я уж подумал… Да нет, какой расстрел, ты что… Вопрос АСБ пока не рассматривался, есть только черновые наработки. Наверное отправим всех на пенсию через год-два.
– Ах, на пенсию… И молодых тоже?
– Каких еще молодых?!
– Которых завербовали совсем недавно. Тысячами завербовали.
– Я ничего об этом не знаю, Паша. Тысячами? Не может быть такого. Откуда у тебя информация?
– Мое дело намекнуть. Ваше дело разобраться. Без лишнего шума, как это у вас замечательно получается. Вы же умеете действовать тихо, правда, Александр Петрович? Машинку под откос столкнуть, человечка прихлопнуть, мальчишке двадцать лет мозги пудрить…
– Я же признался тебе! – почти крикнул пожилой. – Я мог бы все тогда отрицать! Но я сказал тебе всю правду! И ты права не имеешь так со мной обращаться, права не имеешь!!!
Гусев молча забросил окурок на соседнюю могилу.
– И я тебе, между прочим, тоже могу напомнить кое-что, – сказал пожилой, остывая. – Ты у нас тоже не без греха.
– Я?! А при чем тут я? Указы не я подписывал. АСБ не я создавал.
– Александр Петрович! – позвал издалека начальник охраны. – Вас первая линия просит… И вообще, пора.
– Я перезвоню!
– Есть.
– Значит так, Павел, – твердо сказал пожилой. – На вопросы твои я ответил. Теперь позволь один дельный совет.
– Ну? – Гусев неприязненно прищурился. Он давно уже не принимал близко к сердцу советы этого человека и не следовал им. Но послушать не отказывался. Особенно теперь.
– Бросай ты эту чертову работу.
– Вот как?
– Да, бросай. Напиши заявление, тебя отпустят без лишних слов. А как уволишься, сразу приходи ко мне. Тогда и поговорим.
– Не хочу в Латинскую Америку, – сказал Гусев. – И в Африку не хочу. Вообще никуда драпать не намерен. Сам заварил кашу, сам и отхлебну, сколько влезет.
– Идиот, – резюмировал пожилой. Именно резюмировал, подвел черту под разговором. – Я тебе не предлагаю бежать. Ты просто ненадолго уедешь. Здесь намечается одно дело… И я не хочу, чтобы меня шантажировали. Тобой шантажировали, твоей жизнью, понял? Хочу отнять кое у кого лишний козырь.
– Тем более не уеду! – обрадовался Гусев.
Пожилой с усилием поднялся на ноги.
– Подумай, – сказал он. – Времени тебе неделя. Иначе силой выдворю из страны. Надоело с тобой церемониться. Да… Чуть не забыл. Ты идешь на Государственную премию. За идею акции «Табак убивает». Сиди, гордись. Гений рекламы! Утопист хренов. Великий идеолог. Господи, это же надо – двадцатилетним сопляком выдумать такую… Просто так, для развлечения, в порядке бреда. А мы, козлы старые…
– Но работает ведь, – напомнил Гусев.
– Лучше бы не работало. Между прочим, как ты сам-то куришь теперь?
– Я не про табак. Я… Сами знаете, про что.
– Гадюка, – вздохнул пожилой. – Откуда в тебе столько яда?
– Оттуда же, откуда у старого козла манера воровать файлы двадцатилетнего сопляка, – парировал Гусев. – А потом выдать их за докладную записку секретного департамента стратегических исследований… Когда сопляку уже тридцать, и он обо всем забыл!
– Но сопляком все равно остался. Вырасти хоть немножко, Павел, – сказал пожилой. – Очень тебя прошу. Сил нет любить такое чудовище. Выбраковщик…
Он протиснулся между Гусевым и высоким надгробием, с трудом пропихнул себя через калитку и зашагал прочь.
– До свидания, – бросил Гусев ему вслед. Не хотел, но подумал, что так будет лучше. Пусть его по-прежнему считают умным и расчетливым, готовым договариваться и слушаться голоса разума.
Пожилой, не оборачиваясь, махнул рукой. Гусев отвернулся к могиле.
Никаких крестиков и цветочков, никаких слащавых прощальных надписей, вообще ничего лишнего. Два портрета. Мужчина средних лет и мальчик. Даты рождения. Имена.
Леонид Лебедев и Павел Лебедев.
И дата смерти – одна.
Гусев вгляделся в фотографию мальчика и невольно потрогал кончиками пальцев свое лицо.
* * *Валюшок уже курил на тротуаре. Гусев остановил «двадцать седьмую» и перебрался на правое сиденье. Валюшку он легко уступал возможность порулить. Во-первых, парню это нравилось, и было бы негуманным лишать его столь невинного развлечения. Во-вторых, когда Алексей сидел за рулем, Гусев чувствовал себя комфортно – у них оказалась настолько похожая манера вождения, что на каждый маневр своего ведомого Гусев только мысленно кивал.
