Атаман (СИ) - Вязовский Алексей

— Нас же сейчас перебьют, как уток! — взвизгнул молодой солдат, хватаясь за голову — пуля унесла его черный кивер.

— Завали хлебало, сосунок, и стреляй! — зарычал сержант, огрев его древком своего спонтона.

Резерв держался, но ситуация на поле боя сразу стала катастрофической. Прибытие новой армии все изменило — передовой линии пришлось срочно перестраиваться в каре под огнем противника, и ее потери возросли многократно. Кругом носились толпы всадников, казаки прорвались и набросились, как рой разъяренных пчел, на драгунов. Метались обезумевшие лошади, потерявшие всадников, везде валялись трупы — сикхи и «красные жакеты» вперемежку.

Командер-ин-чиф чувствовал, что уже не управляет сражением. Ему оставалось лишь стоять и смотреть, как гибнет непобедимая английская армия. Кругом свистели пули. Ординарец, капитан Чемпион, признанный девушками в родном Челси настолько красивым и обаятельным, что они прозвали его «look and die» (2), схватился за обезображенное пулей лицо. Рядом бился в агонии конь генерала — семьсот гиней!, — а Лейк лишь скрипел зубами, одаривал злобными взглядами посыльных от полков, умолявших о помощи, или требовал прекратить балаган.

— Полковнику Гору не помешало бы избавиться от прилипчивых иллюзий о всесилии главнокомандующего! — выкрикнул он в лицо очередному просителю. — И найдите же мне запасного коня!

— Они подвесят нас на мясницкий крюк, сэр, — запротестовал юный офицер с глазами старика.

— Поучитесь у Харнесса! Вот кто не распускает нюни!

Учиться у полковника шотландец сейчас можно было только одному — как с честью погибнуть. Он не слал за подкреплением лишь по той причине, что горцев Фрейзера оттеснили к Гангу, и они пятились, выходя из-под обстрела, вместо того чтобы пробиваться к своим. Слишком много вражеской кавалерии, внезапно поумневший — она не бросалась в атаку сломя голову, а кружила, не пересекая верную черту мушкетного огня. Харнессу приходилось держать каре, несмотря на довольно плотный огонь из дальнобойных винтовок, который вели спешившиеся афганцы с безопасного расстояния. Эти мерзавцы удобно устраивались на земле, словно вокруг не кипела яростная битва, и стреляли с сошек под прикрытием всадников. Их было много — тысячи. Краснощекие шотландцы падали один за другим, роняя на политую кровью землю щегольские боннеты, их товарищи смыкали ряды, скусывали патроны один за другим, орудовали шомполами и стреляли, как заведенные. За их спинами не переставая играли волынщики и стучал барабан. Пока звучит волынка, батальон жив!

— Отходим к берегу, попытаемся развернуть шеренгу, имея прикрытую спину! — приказал полковник, еще не ведая, что принял роковое решение.

Стоило батальону, огрызаясь горячими свинцовыми плевками, приблизиться к реке, с воды раздались мощные пушечные залпы — в бою вступили канонерки врага со своими крупными калибрами. Целиться им было несложно: сквозь серую завесу из поднятой сотнями ног пыли проглядывало яркое пятно сбившихся плечо к плечу юбочников-красномундирников — только наводи и бей. Тяжелые ядра пробивали каре насквозь, трещали кости, кровь лилась рекой, смолкла волынка. Офицеры, подхватив ружья погибших, давно заняли место выбывших из строя и погибали точно также, как рядовые.

Харнесс, поддавшись внезапному порыву, зацепил щепотью полотнище полкового знамени, прижал его к губам.

— Горцы погибают, но не сдаются, сержант? — весело спросил он знаменосца и, подобрав с земли мушкет, ввинтился сзади в строй. — Подвиньтесь-ка, ребята, дайте поработать вашему старикану. Как мы, горцы Фрейзера, всегда говорим?

— Я готов! — завопили сотни глоток. В эту минуту шотландцы 78-го простили своему полковнику его любимую забаву пороть их для острастки.

Их становилось все меньше и меньше, все теснее и теснее смыкался квадрат каре вокруг батальонного знамени.

— Поделись, патроном, солдат, — попросил Харнесс, протянул руку и… забулькал, опрокинулся назад с простреленной насквозь шеей.

На него упал сверху знаменосец, флаг закачался, заваливаясь, но не было никого, кто мог бы его подхватить.

* * *

Из-под копыт взметнулась пыль — мы возвращались на запад. Туда, где гремели пушечные залпы и беспросветный мрак точечно разрывался вспышками выстрелов. Этот чертов Лейк меня переиграл! Передо мной лежал его беззащитный лагерь с немногочисленной охраной, каждый в моем Отряде понимал, что там можно озолотиться. Но я приказал возвращаться, и никто не посмел ослушаться. Атаман сказал — этого было достаточно даже для таких безбашенных типов, как саланги. За время, проведенное в отряде, люди привыкли доверять своему командиру, а кому не хватило мозгов, тем популярно объяснили мои фанаты. Таких хватало — по Отряду циркулировали самые фантастические слухи о персоне Петра-сахиба. А розданный миллион рупий угомонил самых жадных. Ха, миллион! Вышло не так уж и много, когда на всех поделили. По сто рупий на рыло, а инлусам — по полтосу. Но народ проникся так, будто золотом засыпал с ног до головы!

Мы спешили. Я понял, что случилось, мгновенно: Лейк решил поставить на карту судьбу своей армии, пан или пропал. И если мы опоздаем, «пропал» выпадет на нашу долю. Гуркхов расхватали афганцы по методу людей Азмуддина-ходжи — гизарейцы в своих горах постоянно ездили на лошади по двое, я на это обратил внимание еще на перевале Саланг, — так что задержки с пехотой удалось избежать. Шли легким галопом, переходя время от времени на шаг — не дело гнать во весь опор в преддверии сражения. Шум битвы все ближе и ближе, все светлее и светлее становилось кругом. Восходящее солнце нам на руку — проще использовать наше подавляющее численное превосходство.

Открывшаяся панорама заставила запеть мое сердце. Мы вышли точно в тыл английской армии, ее пушки так и просили: приди и возьми. Ну что ж, генерал Лейк, у вас был шанс на победу. Теперь пеняйте на себя. Если успеете. Обычно мертвые себе голову пеплом не посыпают…

— Азмуддин-ходжа! На тебе парни в клетчатых юбках на правом крыле. Загони их в реку! В конную атаку не бросайся. Пугай их, не давай развернуться, добраться до своих и обстреливай издали. Джезайлы дальнобойнее, так что всех перебьете, не потряв людей. Нам они еще понадобятся — ведь нас ждет Калькутта!

— Калькутта! — взревели саланги и унеслись кошмарить горцев Фрейзера.

— Фейзулла-хан! — продолжал я тем временем инструктаж. — Всех рохиллов разворачивай в широкую лаву, и вперед на передовую линию. Каре не атаковать ни в коем случае! Только шеренги или побежавших. Сломай им строй, и тогда бригада Полмана и мадам Иоанна оставят от англичан лишь рожки да ножки.

— Понял, атаман-сахиб, да, рожки-ножки, да! — возбужденный вождь рохиллов рвался в бой, он мечтал стать человеком-легендой — тем, кто наконец-то победит проклятых инглиси.

— Полковник Ступин!

— Я! — громко откликнулся бывший сержант гарнизонной роты, а ныне командир полнокровного полка, в котором бывшие урус-сардары стали капитанами и майорами. Так было правильно, повысил их без раздумий еще во время похода на Ауд.

— Гуркху кампу атакует цепями, как учили, резервные полки англичан. Пусть не спешат бросаться со своими кукри вперед — пора показать себя непобедимой стрелковой пехотой.

— Слушаюсь! — немного неуверенно отозвался Иван Григорьевич.

Я сурово посмотрел на гуркхских джемадаров. Погрозил им кулаком.

— Рана! Смотри мне, без самодеятельности!

Курух перевел, маленький горец расплылся в улыбке, принялся кланяться, прижимая руки к сердцу, будто я пообещал взять в жены самую красивую девушку из его деревни. Делал, поганец, такие заходы, уж больно хотелось ему породниться со своим божеством, то бишь со мной.

— В атаку! — взревел я и картинно простер вперед шашку.

Отряд Черного Флага понесся за славой.

Первыми пали батареи, их обслугу изрубили рохиллы и поскакали дальше. Гуркхи развернулись в цепи и начали перестрелку с английской легкой пехотой. Несли потери — куда ж без этого? — но не отступали. Давили и давили, стреляя очень метко, словно рождались не только с кукри, но и с мушкетом.