Дизель и танк (СИ) - Тыналин Алим

— Piano, piano… — бормотал итальянец, едва касаясь педали газа.

Бревна прогибались, но держали. Когда «Фиат» благополучно преодолел переправу, все невольно выдохнули.

Следующим пошел ярославский грузовик. Его механик Прохоров, бывший речник, командовал как на судне:

— Так держать… Самый малый вперед… Штурвал право на борт…

Машина была тяжелее «Фиата», настил заскрипел угрожающе. Одно из бревен треснуло, но выдержало.

Последним двигался коломенский грузовик. Лаптев, недавно чинивший вентиляцию картера, перекрестился перед началом движения. Михей Степанович встал у самого края переправы:

— Чуть правее бери… Вот так… Теперь самую малость газку…

Внезапно одно из бревен накренилось. Машина просела правым бортом, задние колеса забуксовали. Коломенцы застряли на самой середине настила.

— Трос давай! — крикнул я. «Полет-Д» уже разворачивался для буксировки.

Велегжанинов метнулся к застрявшей машине с толстыми досками:

— Под колеса подкладывайте! Быстрее!

Общими усилиями вытащили и последний грузовик. Когда все машины оказались на безопасном участке, Травников покачал головой:

— Вот это командная работа. Такое ни в одной инструкции не пропишешь.

После переправы через разрушенный прижим дорога пошла еще круче вверх. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая скалы в золотисто-розовый цвет.

— Вон там, видите? — Михей Степанович показал на каменную стену впереди. — Это последний взлет перед хребтом. Седловина зовется «Чертов стул». За ней уже сам гребень.

Варвара сверилась с альтиметром:

— Уже почти полторы тысячи метров. Давление воздуха падает, двигателю все тяжелее.

Дизель и правда работал на пределе. Каждый поворот серпантина давался все труднее. «Форд» Джонсона отстал, на такой высоте его мотор терял мощность еще сильнее нашего.

— На ночь встанем у Каменной чаши, — сказал проводник. — Там есть удобная площадка для машин. А завтра на рассвете штурмовать будем главный подъем.

— Почему именно на рассвете? — поинтересовался Травников, не переставая делать записи.

— В это время камень крепче спит, — ответил Михей Степанович, поглаживая лошадку. — Меньше осыпей, да и ветер утром спокойнее. В горах все по своим законам живет. Кстати, там, на «Чертовом стуле» будьте особо осторожны, там наст обманчивый. Под снегом лед, можно заскользить.

Каменная чаша оказалась удивительным местом, огромным естественным углублением в скале, защищенным от ветра. Здесь уже стояло несколько срубов, сложенных из крепких лиственничных бревен.

— Староверы эти избы ставили, — пояснил Михей Степанович. — А теперь тут и геологи останавливаются, и старатели, и наш брат-проводник.

В самом большом срубе оказалась добротная печь. Пока Варвара с помощниками готовила ужин, механики занимались машинами. Велегжанинов, против обыкновения, не стал протирать инструменты, а долго колдовал над системой впрыска. На такой высоте требовалась особая регулировка.

Бережной, окропив машину водой из горного родника, в третий раз обходил «Полет-Д» против часовой стрелки, что-то бормоча себе под нос. Джонсон методично записывал показания приборов, а его помощник переводил технические термины для Марелли.

После ужина все собрались у печки. Травников достал карту, испещренную пометками:

— Завтра самый сложный участок. «Чертов стул» — это семь поворотов серпантина, набор высоты почти триста метров на двух километрах пути.

Михей Степанович задумчиво смотрел в огонь:

— Место там особое. Старики говорят, что сам Ермак там привал делал, когда через Урал шел. А еще раньше манси там своим богам молились. Гора не любит суеты и спешки.

— А почему «Чертов стул»? — спросил Звонарев.

— Есть там наверху камень, похожий на трон. В грозу, говорят, на нем молнии пляшут. Но нам туда не надо, мы правее пойдем, по старой купеческой тропе.

За стенами избы завывал ветер, где-то вдалеке слышался грохот камнепада. Варвара сидела рядом:

— Жутковато здесь.

— В горах всегда так, — отозвался проводник. — Днем они пугают, а ночью убаюкивают. Спать ложитесь, завтра подъем затемно.

Ночью мне не спалось. Вышел на крыльцо — и замер от открывшейся картины. Луна освещала снежные вершины, они казались серебряными. Где-то внизу клубились облака, а над головой сияли удивительно яркие звезды. В этот момент я особенно остро почувствовал величие гор.

На рассвете мы тронулись в путь. Вершины уже золотились в первых лучах солнца, но в Каменной чаше еще лежали густые тени. Первым, как всегда, шел «Полет-Д».

— Давление масла четыре атмосферы, температура девяносто градусов, — привычно докладывала Варвара, вглядываясь в приборы. — Высота тысяча семьсот метров.

Дорога сразу пошла круто вверх. Первый поворот серпантина прошли нормально, но на втором начались сложности, здесь действительно под тонким слоем снега оказался лед.

— Цепи надевать будем, — скомандовал я.

Велегжанинов уже доставал из кузова тяжелые цепи противоскольжения. Теперь каждой машине приходилось останавливаться для их установки.

— Смотрите! — вдруг воскликнул Травников. — Вон тот камень, похожий на трон!

Действительно, чуть в стороне от дороги высился причудливый утес, напоминающий гигантское кресло. В утреннем свете он отбрасывал длинную тень, похожую на сидящую фигуру.

Михей Степанович неожиданно спешился:

— Здесь нужно малую дань оставить. Такой обычай.

Он достал из седельной сумки щепотку табака, аккуратно положил на плоский камень у дороги. Бережной, помедлив, добавил туда монетку.

Третий поворот серпантина оказался самым сложным. Дорога здесь сужалась настолько, что колеса почти касались края обрыва. По правому борту нависла скала, покрытая наледью.

— Осторожнее здесь, — Михей Степанович спешился, внимательно осматривая дорогу. — Видите, как лед наплыл? Это ключ под камнем бьет.

Бережной вел машину филигранно, буквально по сантиметрам. Цепи противоскольжения звенели по обледенелым камням. В кузове Велегжанинов и Звонарев переместились на правый борт, помогая удерживать равновесие.

— Тысяча восемьсот метров, — докладывала Варвара. — Давление масла падает… три и восемь атмосфер.

Двигатель работал на пределе возможностей. Разреженный воздух и крутой подъем требовали полной мощности.

— Держи левее! — вдруг крикнул проводник. — На том камне зарубка есть, здесь обоз купеческий под откос ушел в девятнадцатом веке.

Травников что-то быстро записывал в блокнот, не забывая фиксировать все показания приборов. Его педантичность теперь казалась очень уместной. Каждая деталь могла оказаться важной для будущих горных маршрутов.

Джонсон сообщил, что его «Форд» начал перегреваться. Пришлось всей колонне остановиться, благо нашлась небольшая площадка.

— Еще два поворота, — подбодрил всех Михей Степанович. — А там уже сам гребень. Место особое, оттуда сразу два склона видно, европейский и азиатский.

Пока механики колдовали над перегревшимся «Фордом», я разглядывал открывающийся вид. Несмотря на высоту, воздух был удивительно прозрачным. Внизу, в глубоких ущельях, клубились облака, а над головой возвышались заснеженные пики.

— Смотрите, как интересно работает система охлаждения американцев, — Варвара с любопытством заглядывала под капот «Форда». — У них совсем другой принцип циркуляции.

Джонсон, весь перепачканный маслом, что-то объяснял через переводчика. Марелли тоже подключился к обсуждению, активно жестикулируя:

— No-no, sistema di raffreddamento… Система охлаждения должна быть другой для гор!

Михей Степанович неторопливо обошел машины:

— В горах железо по-особому работает. Здесь что человек, что машина, все иначе дышит.

Велегжанинов, закончив регулировку клапанов на нашем двигателе, подошел к «Форду»:

— Можно попробовать изменить настройку термостата. На такой высоте штатная регулировка не подходит.

После часа работы двигатель «Форда» остыл, и колонна снова начала подъем. Последние повороты дались особенно тяжело, машины шли на пониженной передаче, моторы ревели от напряжения.