Дизель и танк (СИ) - Тыналин Алим

— Теперь можно ехать, — кивнул Михей Степанович, затаптывая костер. — Гора нас примет.

Выехали ранним утром. Наша колонна медленно двигалась по просыпающемуся городу. У заводской проходной рабочие первой смены провожали нас приветственными гудками. Впереди, в утренней дымке, уже виднелись синие вершины Уральского хребта.

Глава 18

Главный хребет

Первый серьезный подъем начался на рассвете.

За Пермью характер местности начал стремительно меняться. Холмы становились все выше, дорога все круче забирала вверх. Сквозь редеющий лес уже проглядывали каменистые вершины главного хребта.

Михей Степанович придержал коня, дождался, когда подъедет наша головная машина:

— Вот теперь настоящие горы начинаются. Смотрите, как облака по склонам ползут — это Камень дышит.

Он был прав. Туманные клочья медленно перетекали по склонам, то открывая, то скрывая огромные каменные стены впереди. Здесь, у подножия главного хребта, даже воздух казался другим, плотным, тяжелым, напитанным горькими ароматами хвои и талого снега.

— К перевалу три дня пути, — продолжал проводник. — Вы, главное, не торопитесь. Дорога серьезная, старатели да геологи по ней ходят. На подъеме семь прижимов будет, потом главный взлет. Высота там за полторы тысячи метров.

Варвара делала пометки в журнале, а я разглядывал уходящую вверх дорогу. Она петляла по склону, временами скрываясь в густом ельнике, и каждый ее поворот был вызовом для наших машин.

— А вон там, видите? — Михей Степанович показал на темную расщелину в скалах. — Это Медвежья падь. Там наверху зимовье есть, староверы в прошлом веке строили. Переночуем там, а с рассветом начнем подъем.

Бережной, прежде чем тронуться с места, поправил фуражку и размашисто перекрестился. Его немалый опыт подсказывал, что впереди самое серьезное испытание для людей и машин.

К вечеру добрались до Медвежьей пади. Зимовье оказалось добротным бревенчатым домом, сложенным из могучих лиственниц. Внутри пахло смолой и высушенными травами, под потолком висели пучки горного чабреца.

Пока механики занимались машинами, Травников устроился у окна с видом на ущелье и делал записи в блокноте. За время пути он заметно изменился, загорел, окреп, и даже его педантичная манера записывать все показания приборов уже не казалась такой чопорной.

— Знаете, — сказал он, глядя на закатное солнце, подсвечивающее скалы, — я ведь раньше думал, что главное в испытаниях — это цифры, графики, технические параметры. А теперь понимаю, что машина словно живое существо, она с горой разговаривает.

Варвара, раскладывавшая на столе карты, улыбнулась:

— Вот-вот, и вы уже начинаете как Бережной говорить. Скоро тоже с машиной здороваться будете.

Михей Степанович, развешивавший промокшие от снега вещи у печки, одобрительно хмыкнул:

— Правильно молодой человек чувствует. В горах железо по-другому живет. Здесь все по-другому живет.

Велегжанинов, против обыкновения, не стал сразу раскладывать инструменты, а долго стоял в дверях, вслушиваясь в горную тишину. Его длинная фигура отбрасывала причудливую тень на бревенчатую стену.

— Завтра будет особенный день, — наконец произнес он. — Я все утро считал, если по звездам правильно выйдет, то с рассветом надо начинать подъем.

— Ты гляди, — усмехнулся Руднев, — и наш педант в местные приметы поверил.

Звонарев, развернувший на полу чертежи двигателя, оторвался от расчетов:

— А знаете что интересно? На этой высоте изменение давления воздуха точно соответствует графику, который мы рассчитали еще в Москве. Как будто сама природа подтверждает наши формулы.

После ужина все собрались у печки. Травников колдовал над барометром, сверяя показания с данными высотомера. Михей Степанович, устроившись в углу на лавке, неспешно рассказывал о горных тропах и старых караванных путях.

— В прежние времена здесь чайные обозы ходили. Из Кяхты в Москву везли. Особые люди требовались для таких переходов, и дорогу знать, а сегодня и машину чувствовать.

С рассветом мы тронулись в путь. Скалы, окутанные туманом, казались еще более величественными. Первым шел наш «Полет-Д», за ним «Форд» Джонсона, потом итальянцы и замыкали колонну ярославцы с коломенцами.

На третьем прижиме случилось первое серьезное испытание. У коломенского грузовика внезапно пошел дым из-под капота. Забилась система вентиляции картера.

— Давление в системе смазки подскочило, — докладывал их механик Лаптев, пожилой мужчина с окладистой седой бородой. — На такой высоте все фильтры забиваются намного быстрее.

Велегжанинов, изучив проблему, предложил неожиданное решение:

— А что если поставить дополнительный клапан? У меня как раз есть подходящий, из запасных частей для «Полета-Д».

Травников с интересом наблюдал за работой:

— Любопытное техническое решение. Надо будет включить в отчет.

Варвара помогала с инструментами, попутно объясняя принцип работы клапана Джонсону, который внимательно все зарисовывал.

— В горах так всегда, — заметил Михей Степанович, наблюдая за работой механиков. — Один другому помогает. Здесь иначе нельзя.

Неожиданно из тумана появились два всадника — геологи из экспедиции, работавшей неподалеку. Они с интересом разглядывали наши машины.

— А мы думали, что тут медведь ворочается, — пошутил старший, представившийся Горбуновым. — Такой рев по ущелью идет. Далеко собрались?

— До Свердловска, — ответил я. — Как там дорога впереди?

— Дорога есть, — геолог прищурился, глядя вверх. — Но после пятого прижима будьте осторожнее. Там осыпь свежая, порода еще не улеглась.

Пятый прижим встретил нас узкой дорогой, буквально высеченной в скале. Справа — отвесная стена, слева — пропасть, прикрытая редким ельником. Осыпь, о которой предупреждали геологи, выглядела угрожающе — свежие камни покрывали почти всю дорогу.

— Надо проверить каждый метр, — Михей Степанович спешился, внимательно осматривая склон. — Здесь где тонко, там и рвется.

Не успел он договорить, как сверху послышался характерный шум. Сначала едва уловимый шорох, потом все нарастающий грохот камнепада.

— Назад! — крикнул проводник. — Всем назад!

Но было поздно. Наш «Полет-Д» уже въехал на прижим, а за ним шел «Форд» Джонсона. Камни сыпались все гуще, некоторые уже ударялись о капот.

— Вперед! — скомандовал я Бережному. — Жми что есть мочи!

Дизель взревел, машина рванулась вперед. Варвара вцепилась в приборную доску, не отрывая глаз от показаний давления масла. Сзади доносился рев мотора «Форда», Джонсон тоже пытался проскочить опасный участок.

Крупный камень ударил по ветровому стеклу, оставив на нем паутину трещин. Еще один прошил насквозь брезентовый тент. Велегжанинов в кузове что-то кричал, но его голос тонул в грохоте камнепада.

И вдруг случилось непредвиденное — прямо перед нами часть дороги начала оседать. В считанные секунды образовалась трещина шириной почти в метр.

— Держись! — Бережной крутанул руль, направляя машину к самой скале. Правые колеса прошли буквально по краю осыпающегося участка, левые скребли по камням. Еще мгновение, и мы проскочили опасное место.

Джонсон не отставал. Его «Форд», весь покрытый пылью и мелкими камнями, вырвался из каменного дождя следом за нами. Остальные машины, к счастью, еще не успели въехать на прижим.

Когда камнепад утих, Михей Степанович внимательно осмотрел поврежденный участок дороги:

— М-да, придется временную переправу делать. Иначе остальным не пройти.

Следующие три часа ушли на то, чтобы соорудить настил из бревен через провал. Травников все это время делал какие-то замеры, бормоча что-то про «уникальный случай взаимодействия техники с природными условиями».

— Теперь самое сложное, — сказал я, глядя на шаткий бревенчатый настил. — Кто первый?

Марелли вызвался добровольцем. Его «Фиат», натужно урча дизелем, медленно пополз по бревнам. Велегжанинов и Руднев шли рядом с машиной, проверяя, как ведет себя настил под нагрузкой.