Поворот (СИ) - Номен Квинтус

— Ну, а где ты собираешься этих агитаторов брать? Как в свое время большевики, рабочих с заводов в деревни отправлять?

— В свое время большевики отправляли в деревни не рабочих, а люмпенов, поэтому у них с колхозами и вышла полная задница, а мы направим именно агитаторов. У меня в школах около четырех тысяч человек уже относительно неплохо подготовлены, причем мозги я им на место поставила неплохо.

— И ты будешь теперь управлять этой толпой?

— Нет, конечно. Я вообще замуж выходить собралась, мне просто некогда будет этим заниматься.

— Так… а за кого это ты замуж выходить собралась?

— Я пока не решила, просто, думаю, пора уже. Время-то бежит, мы не молодеем…

— Ладно, а кто тогда будет агитаторами управлять?

— Есть один товарищ, и, надеюсь, никто против этой кандидатуры выступать не станет. Лично я считаю, что агитацией и пропагандой среди мужиков у нас займется товарищ Сталин.

— Сталин? А я думала, ты Сергеева на эту должность поставить предложишь, — удивился Евдоким.

— Я и хотела его предложить, но так как среди всех хоть немного подходящих он один хоть что-то понимает в Австралийских реалиях, его придется на пятый континент управляющим от России отправить. Я уже с ним на эту тему поговорила, он в принципе согласен.

— Ну… ладно. А кто за всю программу предотвращения голода отвечать будет?

— Ну давайте я, — подал голос Евдоким, — там в любом случае встретится много проблем по медицинской части, а у меня уже и фельдшеры подготовлены, и по программе переселения, и для обслуживания тех, кто переселяться все же не пожелает. Поэтому мне всяко придется каждой деревней отдельно заниматься, так что, надеюсь, у меня и информация по всем проблемам будет быстрее всего появляться. А уж если что-то экстраординарное случится, то я уж точно найду, кого из вас за хобот взять.

— То есть мы начинать готовы, и остался один вопрос: когда?

— А вот прямо сейчас разойдемся, пообедаем и приступим, — усмехнулся Евдоким. — Еля, у тебя на послеобеда какие планы? Я насчет агитаторов кое-что уточнить хотел…

Вообще-то народ голодать местами начал уже осенью двадцатого — но эти (довольно немногочисленные) проявления — в основном в Причерноморских губерниях — купировались быстро и без затей. Силами как раз подготовленных Елей «агитационных групп»: парни (в основном именно молодые парни лет по шестнадцать) приезжали в голодающие села и предлагали мужикам очень простой способ «голод пережить без потерь». То есть предлагалось два способа: «жесткий» и «мягкий», а в случае, если у мужика в семье намечался риск для здоровья и жизни детей, то с таким мужиком вообще не церемонились: его вместе с семьей просто специально выделенные отряды солдат забирали и увозили «на казенные земли», в основном в Алтайскую губернию. Правда, таким образом было перевезено порядка пяти тысяч семей, а большая часть «досрочно голодающих» соглашались на предлагаемые варианты (так как об уголовной ответственности за смерть домочадцев всех мужиков предупреждали), и примерно двадцать процентов выбирали вариант именно «жесткий» — то есть добровольное переселение со всеми чадами и домочадцами (и со всем движимым имуществом) «на плодородные земли» (то есть уже за Байкал), а большинство принимало вариант «мягкий», нанимаясь на земляные работы «по месту жительства» за прокорм. Елю такие пропорции сильно удивляли, ведь «переселенцам» по части того же прокорма давалось куда как больше, чем «землекопам», но Наталия ей объясняла некоторые особенности «мужицкого менталитета» более чем доступно:

— Мужик, по дремучести своей, всегда считает, что, во-первых, все такие недороды — явление сугубо временное, и уж в следующем году он заживет как в раю. Во-вторых, мужика сильно разбаловали разные земства в царское время, и он искренне считает, что уж с голоду ему «обчество» умереть не даст. Ну а в третьих, в силу неграмотности своей, он просто не в состоянии понять, что при существующей системе он никогда на сытую и счастливую жизнь не наработает, у него на каждую неприятность находится кто-то виноватый со стороны. И поэтому он уж лучше на земле своей как-то перебьется, но жизнь свою бесполезную менять не станет — потому что убежден, что любые перемены — к худшему. Но самое главное заключается в том, что мужик — и особенно мужик с Черноземья — работать начинает только по принуждению, А мы же ему предлагаем на новом месте и дом себе самостоятельно выстроить, и прочее все — а зачем ему лишний раз-то утруждаться, у него дом, хоть и халупа паршивая, уже есть, ему в в хлеву этом хорошо.

— Ты, мне кажется, все же слегка так врешь. Ну не может человек не хотеть жить лучше!

— Может. Причем исключительно из-за лени: чтобы жить лучше, нужно же работать, и работать тяжело. Я тебе простой пример приведу: в Нечерноземье мужики зимой на заработки в города отправляются, и там вкалывают от зари до зари, спин не разгибая. А в Черноземье мужики в города побираться едут. И сейчас уже поехали потихоньку, а если бы закон о запрете нищенства мы не приняли и не заставили бы полицию за его соблюдением строго следить, то на Юге к нас бы уже все города были переполнены ленивыми голодранцами. Ты хоть в курсе, сколько по городам уже детишек, которых эти, извини за нецензурщину, отцы семейств отправили побираться, полиция отловила и в центры переселения отправила?

— Даже примерно не представляю.

— По Новороссии, согласно рапортам полиции, отловлено уже чуть меньше двухсот тысяч детей, по Нижнему Поволжью — чуть меньше, но все равно почти столько же.

— Так… а что ты с этими детьми делаешь?

— Что-что… кормлю и пою, одеваю-обуваю, в школы-интернаты отправляю. А потом по процедуре: выясняем, из какой семьи ребенка побираться послали, в соответствии с законом семью эту в ссылку на пять лет отправляем…

— Так ведь взбунтуются мужики-то!

— Кто? Соседи? Они только рады, когда в селе кого-то забирают, ведь освободившуюся земличку они промеж себя поделить уже готовы.

— Так ведь земля-то ссыльных, если я не путаю, в казну отходит?

— Нам пока смысла нет эту землю реально забирать: участки мелкие, работать на них просто некому… вот как накопится в селе достаточная площадь, тогда передел и устроим, но это в любом случае будет нескоро. А так оно и для государства спокойнее, и мужики, возможно, немного посытнее жить будут.

— Ну-ну…

— Лично меня лишь одно волнует: нужно, чтобы дети не умирали и, по возможности, хоть какое-то образование получали. Но насчет образования — это уже, скорее, твоя забота.

— Ну да… только как заставить мужика детей в школу-то отправлять?

— Ты — точно их заставить не сможешь. А вот агитаторы твои…

Агитаторов Еля учила в специально выстроенном поселке неподалеку от станции Ростокино Окружной дороги. То есть поселок исключительно для подготовки «нужных кадров» и строился: в нем было шесть специализированных школ, два десятка домов-общежитий, в которых будущие агитаторы и жили, а так же несколько зданий иного назначения. Ну а так как Ха-Юн историю в последние пару лет перед переносом матриц учила весьма усердно и информацию тщательно обдумывала, то и программу обучения Еля составила весьма качественную. В первую очередь позаботившись о том, чтобы «не повторить главную ошибку большевиков».

Большевики, озаботившись коллективизацией, послали в деревню, как гласили официальные документы, двадцать пять тысяч рабочих для того, чтобы «революционный класс» пролетариев объяснил «дремучему крестьянству», как правильно хозяйствовать на селе. Вот только настоящие рабочие (то есть умеющие что-то делать руками) в деревню не поехали, «руководить колхозами» отправились большей частью городские люмпены, на заводах периодически подрабатывающие на поденных работах и знающих основную заповедь товарища Ленина «отнять и поделить». Но гораздо хуже было то, что о работе в деревне они вообще ничего не знали, так что в основном их деятельность свелась к «раскулачивания» — а в кулаки они записывали всех, кто как-то умудрялся не погрязнуть в беспросветной нищете. А вот настоящие кулаки как-то в большинстве своем проскользнули у этих «гегемонов» между пальцами и впоследствии сумели много гадостей в стране натворить. Впрочем, и сами «гегемоны» гадостей натворили не меньше, оставив страну буквально без хлеба благодаря своей неуемной (и абсолютно неумелой) деятельности.