Марик Лернер - Восток
— Это аппендицит. Спасибо врачам, вытащили, хоть и… — Он вздрогнул и заткнулся. Слово «мусульмане» осталось непроизнесенным.
— А мне плевать, откуда шрам взялся. Запрещено пить. Хорошо усвоил? Попадешься на любой дозе — я лейтенанта Гусева попрошу. Он тебе всю печенку отобьет с превеликим удовольствием.
Мяги испуганно кивнул. Гусева он уже имел удовольствие видеть, и что в результате воспитательного процесса побои будут намного серьезнее вчерашних, догадался без труда.
— А скажешь еще что исключительно умное на религиозную тему — не поленюсь и самостоятельно рот зашить. Мы пока на Руси живем. Я вот засомневался: не лучше ли было оставить тебя недовольным товарищам…
Очередной тяжкий вздох, но с пониманием ситуации. Офицер хоть и из христиан, но не из таврийцев. Чужак. С него станется назад вернуть. Голова склоняется, и в глазах покорность.
— Теперь слушай внимательно. У меня под командой две сотни ртов, желающих каждый день набить брюхо. В день положено на человека четыреста граммов ржаных сухарей, крупа, картофель, мясо, рыба…
Мяги перекосился. До Яна не сразу дошло, что улыбнулся, — просто при побитой морде смотрится гримасой.
— Чего смешного?
— Нормы я, господин лейтенант, прекрасно помню, и бумага соответствующая в кармане имеется. Продукты для госпиталя принимал. Какой-никакой, а еды не продавал и не воровал. Один раз оступился, но голодным никого не оставил.
— Ага. Исключительно без сапог и смены белья. Ну да ладно. Если про нормы в курсе, замечательно. Пересчитаешь, сколько чего необходимо на всех.
Ян вытащил из кармана шинели толстую пачку денег и кинул на стол:
— Здесь было пять тысяч. До того как я расплатился с твоими доброжелателями. Это все выдано в городской комендатуре на закупку продовольствия на будущий месяц. Глянули в старую ведомость и отвалили на двести с лишним человек из расчета довоенных цен. Козлы. Все стоит минимум в полтора раза больше. На базаре так и вовсе в два. Как хочешь, так и корми. Так вот… Крутиться будешь ты. Возьмешь деньги и отправишься в область, по деревням. На месте договариваться. Им в город везти не надо, а ты постарайся больше и дешевле приобрести. Документы — «командирован по приказу командования по служебной надобности» — дам. Печать, естественно.
Мяги с интересом посмотрел на сейф в углу. Не иначе, в его представлении там и хранилась заветная вещь. Как же… Ключа от сейфа не нашлось с самого начала, и специальные розыски ничего не дали. Лазь кому хочется. Так что ничего важного там не лежало. Парочка конфискованных трофейных пистолетов, три пачки патронов и остатки вчерашнего ужина в котелке. Все важное Ян или таскал с собой, или отдавал в городскую комендатуру лично Юнакову. А несколько расписок от «добровольно» готовых сообщать о всяческих нарушениях прятал в старых папках, громоздившихся у стены с еще довоенными бумагами. Какого шайтана Пашкаускас держал их в кабинете, никому не ведомо. Наверное, создавал видимость постоянного труда.
Доносы — это плохо, тут сомнений никаких, но знать о происходящем вокруг Ян обязан. Вот и заставлял пойманных на разной мелочовке помогать родной власти. От большинства пользы не было никакой, но дважды с базара приносили серьезные известия в клюве. Он всерьез опасался, что к весне количество добровольных и не очень стукачей разрастется так, что придется заводить канцелярию. Слишком привыкли при Каганате на соседей кляузничать, и многие прямо напрашивались на горячую дружбу. Он таких инициативников не уважал. Очень уж явно проглядывали мотивы, а кто кому по мордасам дал, совершенно не интересовало. Яну были нужны серьезные люди, знающие про уголовный мир или, не дай бог, про очередных мятежников. У них-то еще было тихо, но ближе к Кавказу уже всерьез постреливали недовольные. И отделением религии от государственных служб, и тем, что лично им не досталось теплого местечка. Мотивов много самых разных, а результат один. Бандитизм и грабежи росли как на дрожжах.
— Вечером на поезд посажу, — предупредил Ян. — Не вздумай пропадать. И если привезешь меньше месячной нормы, уж извини, всю оставшуюся жизнь будешь чистить ротные нужники. Чего-то серьезного не доверю. Да! Не сам поедешь. Одному не управиться. Вот Гусев с тобой и скатается с отделением. Сам особо пить не будет и тебе не даст. Вопросы?
— А давайте я на юг смотаюсь, — с загоревшимися глазами вскричал Мяги. — Я там многих знаю и точно смогу договориться. Нет, — он быстро перекрестился, — кровь Христова, не подведу. Лишних два дня, но это ж с гарантией. Даже через папашу смогу. Два раза норму превышу, отпустите?
— А скажу — в три?
— Не, я знаю, что могу обещать. Три никак за эти деньги. Была б мануфактура по той же цене — я бы постарался. А деньги — нет. Боятся. Золотые монеты взяли бы, а это бумага.
— Смотри, Мяги, сумеешь — мы ведь через тебя и дальше покупать будем. Чем втридорога в городе, лучше хорошему знакомому. И он не в обиде, и рота. Еще и неплохо зашибешь на бывших товарищах. Но смотри у меня, — Ян показал кулак, — за гниль, второй сорт и обман ответишь.
— Да нешто не понимаю. Наслышан. — Он замялся и опять тяжко вздохнул.
— Что?
— Ну навродя мы договорились? Я делаю за эти деньги не меньше двойной нормы по первому сорту — вы меня отпускаете с чистым документом. Нет больше за мной долга. А если еще желаете прикупить продуктов, так завсегда к вашим услугам. Месяц кончится, а кушать хочется всегда.
— А ты серьезный купец, — восхитился Ян. — Еще ничего не сделал, а условия ставишь. Считай, договорились. Запомни, ты слово дал, и я тоже. Крест целовать необязательно. Не клянись именем Божьим по пустякам. Пока соблюдаем обещания — всем хорошо. А нет — пожалеешь, что на свет родился. Да? — крикнул он на стук в дверь.
— Ян Рышардович, — сказал появившийся телеграфист. — Пришло вот.
— Итить, как интересно живем, — прочитав телеграмму, «обрадовался» Ян. — Когда поезд приходит?
— Через два часа. Только это… Там народ уже кричит.
— А вам обязательно всем сразу рассказать. Когда-нибудь, — мечтательно сказал, — я стану главным начальником железных дорог и прикажу всем телеграфистам при приеме на работу отрезать языки. Для того чтобы ключом стучать, говорить не требуется.
— Там Варенко как раз зашел.
Да, этому рта не зашьешь. Варенко был здешний начальник профсоюза и по совместительству руководил полсотней железнодорожников, принимающих участие в совместных облавах и проверках. Вернее, сначала он пришел в комендатуру сам и привел десяток приятелей, и погнать их было глупо — людей постоянно не хватало. Да и знающие все на станции от и до пригодились. А потом как-то само собой угодил в профсоюзные лидеры. Общественные дела дело такое. Ты только начни, а работу тебе всегда найдут. Все хотят хорошо жить, и никто не желает для этого пальцем о палец ударить. Есть такой доброволец — давайте навалим на него работу дополнительную. Сами домой пойдем, а он пусть вертится. Всем был хорош новый начальник. И честный, и молодой, и энергичный, и за своих болеет и старается сделать все возможное. Только язык придержать не пытался. Вся станция должна быть в курсе происходящего.
— Ну пойдем, — сказал недовольно Ян, вставая и застегивая ремень с кобурой. — Опять нормально пожрать не успею. А ты, — уже Мяги, — за дверью сядь и подожди.
В длинном коридоре второго этажа для посетителей специально поставили стулья. Правда, желающих с ним лично пообщаться очень быстро стало немного. Ян отучил лезть к нему по пустякам. Назойливых запросто могли мобилизовать на общественные работы, а по поводу посадки на поезда имелись специальные дежурные. Он в кабинете не только работал, но и спал и ел (когда время было), и бесконечные просители были совершенно лишними. Одно дело, когда сам вызывал, и совсем другое без спроса. Висит на дверях табличка «Прием с 8 до 11 часов» — вполне достаточно. Сунувшийся в неурочное время серьезно рисковал схлопотать в лицо прилетевшим сапогом.
С громким пыхтением эшелон прополз мимо стрелки в тупик. Ритмичный стук колес затих, и паровоз, с шипением выпустив пар, замер.
Ян скомкал газету и сунул в карман. Больше всего удивляла дата в заголовке. Не по мусульманскому календарю, а вполне общеевропейская. Они еще и на календарь нацелились? Вот уж не ко времени. Будто специально провоцируют недовольство мулл. Сорок два муфтия собрались и дружно осудили столь мешающее жить правоверному дело. Тут же собралось полсотни других не менее авторитетных и вынесли прямо противоположное решение. Какая разница, если хозяйственная жизнь все равно по всем учреждениям, включая налоговое, давно таким образом работает. А на религиозные праздники никто не покушается. Может, таким образом нелояльных проверяют? Тоже метод. Вякнул — а тебя за шиворот и в тюрягу. Или в овраг.
