Юношество (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— А вы думаете, что в столице об этом не узнают? — вполне серьезно спросил император.

— Разумеются, узнают. Но я уже распорядился описать эту историю в газетах, выдавая его под вымышленным именем. В каждой — под своим. Специально для того, чтобы началась путаница. Новости же такого толка больше нескольких дней не живут, если их не подогревать свежими выходками. А с корнетом я поговорю, как он вернется, и, если надо, подержу его в лазарете от глаз подальше.

— Да-с… странное дело. — чуть помедлив, произнес Николай Павлович. — По хорошему-то их надо наказать, но вроде бы не за что — ни смертей, ни увечий. Да и мерзавец, который решил проиграть в карты командировочные деньги, наказан.

— Вы позволите, Государь?

— Говори.

— Я думаю, что Льва Николаевича нужно поощрить, а его предложение принять.

— Это какое же?

— Прямо запретить использовать на дуэлях оружия под страхом смертной казни. Убил на дуэли кого-то оружием — расстрел. Ранил — каторга. И там, и там — с лишением дворянского достоинства. При этом разрешить проводить поединки чести без оружия, утвердив для того новый дуэльный кодекс. По принципу: не можешь противостоять, так возглавь и поверни, куда надобно. Так, эти дурни и пар выпустят, и живы останутся. Кроме того, это позволит хоть немного отвлечь дворянство от бесконечных гулянок. Драться голыми руками мало кто из них умеет. Начнут учиться. Что всяко лучше, чем пить да по актрискам бегать.

— Воя будет… — покачал головой император.

— Так и написать в манифесте, что если Александру Македонскому, Аристотелю, Сократу, Платону и Пифагору было не зазорно, то и дворянам ущерба чести в том нет. Да-с. Мне такое предложение видится очень здравым. Получится как в поговорке: и волки сыты, и овцы целы.

— Пожалуй… пожалуй… а это что? — кивнул он на толстый томик журнала, который приволок с собой Дубельт.

— Раз мы обсуждали с вами выходку этого молодого графа, то я рискнул принести свежий январский номер журнала «Отечественные записки». Закладкой я обозначил статью Герцена, которая могла бы вас заинтересовать.

— Герцена? Этого, прости господи, болтуна и демагога⁈ — немало удивился император.

— Сам пока не знаю, с чем это связано, но он очень сильно поменял свою позицию. Прошу вас, взгляните на статью. Она весьма занимательна.

— Но какое она имеет отношение к этому графу?

— Так она о нем. Притом в совершенно вульгарном и непривычном для нас обычае, имеющем хождение только в бывших английских колониях за океаном. Называется интервью[2]. Это словно бы беседа Герцена с Толстым, записанная на бумаге в форме, близкой к пьесе…

Император взглянул на толстенный том журнала. Прямо-таки «кирпич», притом мелким шрифтом. Тяжело вздохнул и толкнул его в сторону Дубельта, дескать, так и быть — читай.

Второе приглашение управляющему Третьего отделения не потребовалось.

Он взял его.

Открыл на закладке и начал с выражением декламировать, стараясь обыграть отличия в голосах и манере речи…

— Лев Николаевич, что для вас быть дворянином?

— В далеком XV веке Иоанн Васильевич[3] начал плодить и множить дворянство как служилую корпорацию. Тех, на кого он всегда мог бы положиться в любых делах. С тех пор много воды утекло. Но главное, на мой взгляд, осталось неизменным. Дворянин рожден для службы.

— А о службе кому именно вы говорите?

— Разумеется, о службе державе, то есть, монарху, который является ее персональным, личным воплощением. Я рожден для службы царской, я люблю кровавый бой — именно в таком горниле и было выковано дворянство. И я не считаю разумным макать этот клинок в выгребную яму праздности.

— Но ведь Государь не всегда нуждается в службе всех своих дворян.

— Ничего страшного в этом нет. Есть такое понятие — солдат империи. На нем, как на становом хребте, держится Британская империя. Это подход, при котором ты в строю всегда и всюду. Призвал тебя император или ты коротаешь свои дни в поместье — разницы никакой. Главное, не сидеть без дела, и в трудах своих всегда помнить об интересах державы, ну или как минимум ей не вредить. Не состоишь на службе государя? Укрепляй сельское хозяйство. Строй дороги, фабрики и пароходы. Изучай что-нибудь, открывая новые горизонты в науке. Преподавай. Лови разбойников и предателей. Пиши стихи и романы. Исследую Россию и мир. Неси интересы державы на острие своего клинка, пера и ума. Куда бы ты ни пошел, где бы ты ни оказался — ты часть империи, ты представляешь ее интересы, ты ее авангард.

— А ежели дворянин не желает жить такой жизнью? Такое же встречается сплошь и рядом.

— Ну какой же он после этого дворянин? Так — бледная тень отца Гамлета, которая славна лишь стараниями пращуров. Он сам-то чего стоит, дворянин такой? В чем его дворянство заключается? В иллюзорной чести, которая зачастую едва ли отличимая от дурного кривляния? В спускании трудов праотеческих за карточным столом? В пьянстве и наркомании? В беспорядочных половых связях и разорении имений на потеху актрисок? Чем он лучше быдла? В чем его соль державная? У Симеона Полоцкого была выведена прекрасная формула для таких бездельников: Родителей на сына честь не прехождает, аще добродетелей их не подражает. Лучше честь собою комуждо стяжати, нежели предков си честию сияти.

— Как интересно! Вы увлекаетесь древней поэзией?

— Не такая уж она и древняя. Двух веков не минуло. Но нет, меня скорее интересуют времена, когда наша страна смогла из «северного индийского княжества» превратится в Великую державу. И сия формула очень ярко отражает суть происходящих тогда процессов. Конечно, дураков хватало. Их всегда у нас в избытке. Хоть на экспорт поставляй. Злые языки говорят, будто бы они — суть нашего национального достояния и основной прибавочный продукт. Врут, конечно. Иначе бы мы не выковали державу от Тихого океана до Балтики и Черного моря. Но мы отвлеклись. Дело первыми Романовыми было проделано превеликое. К моменту, когда Михаил Федорович взошел на трон, Россия не распадалась по швам только лишь потому, что ее мухи крепко загадили. На чем и держались. К завершению правления Петра Алексеевича — мы уже занимали если не третье, то четвертое место среди самых могущественных держав всего Земного шара. Это невероятно! Это волшебно! И это вдохновляет меня.

— То есть, вы, как и Петр Алексеевич, ищете для России будущего на Западе?

— А он его там не искал.

— Но как же? Окно в Европу же прорубал!

— Окно в Европу, а не дверь! Он предлагал у Европы учиться, но выбирать лишь полезное для нас, а не слепо подражать им, бездумно копируя все подряд. Учиться, учиться и еще раз учиться! У всех, кто смог достигнуть успеха. У кого-то что-то получается лучше всех? Отлично! Поглядим, как он это делает, и применим у себя, ежели сие полезно. В этом своем подходе Петр Великий находился в полной синергии с Фридрихом Великим и Екатериной Великой — самыми выдающимися правителями минувшего века. И все вместе они вполне укладывались в философию Вольтера, выраженную в формуле: возделывай свой сад…

— Вольтера⁈ — вскинулся Николай Павлович.

— Лев Николаевич достаточно образован и способен широко цитировать разных мыслителей. Вольтера он здесь приводит для того, чтобы молодежь не отворачивалась от его слов. Специально для того, чтобы идеи служения у этих балбесов не вызывали такого отторжения. Он ведь очень осторожно выбирает цитаты. Видите: «Возделывай свой сад». То есть, занимайся делом, порученным тебе.

— Ясно, — чуть помедлив, кивнул император

Такое пояснение его вполне удовлетворило. И Дубельт продолжил чтение. Впрочем, до конца интервью оставалось не так уж и далеко…

— Николай Павлович, вы не находите, что это очень занятно?

Император молча кивнул.

Текст интервью оказался для него сложноват. Из-за чего он не вполне сумел его охватить и осознать целиком. Отреагировав только на слова-маркеры. Из всего интервью у него в голове осталось лишь то, что молодой граф нахваливал его предков и зачем-то вспомнил увлечение бабки Вольтером.