Александр Афанасьев - Наступление ч. 4(СИ)
— Приведите бачу! — потребовал Али Мурад.
Привели бачу — маленького пацана. Лет семи. Черноглазого и испуганного до смерти, который не понимал, что происходит.
— Кто ты такой? — спросил его амер.
— Меня зовут Али, эфенди — ответил бача
— Эфенди — это хорошо…. - довольно сказал амер — ты вежливый. Это хорошо. Скажи, Али, ты ходил в эту школу?
— Да, эфенди.
— А чему вас тут учили, Али?
— Нас учили говорить на нашем языке… Амина учила нас писать, читать, считать…
— Это хорошо, Али. А ты празднуешь семнадцатое апреля?
— Да, эфенди, ведь это день Саурской революции
Учительница попыталась что-то сказать, но ее снова ударили…
Трое бандитов, сторожко поводя автоматами, зашли во двор, дом, по их прикидкам был богатый — если такой дувал, который не перепрыгнешь. Двор был пуст, только спиной к ним сидел человек в афганской одежде, он сидел за небольшим столико в тени у чинары и спокойно пил чай, как будто ничего не случилось. Человек этот видимо был стар, потому что волосы у него были седые, и те части бороды, которые были видны — тоже были седые.
Один из бандитов неуверенно сделал шаг вперед. В каждом афганце воспитано уважение к старшим и они, двадцатилетние, дети таких же отцов не могли просто так взять и ограбить этого старика. Но они могли попросить на джихад, в конце концов, каждый порядочный афганец должен платить налог на джихад, на освобождение своей родины от шурави. Если он заплатит налог — они уйдут отсюда и больше ничего не тронут, если же нет… Они ничего не будут грабить, они просто возьмут налог.
— Ас салам алейкум, падар[8].
Человек не спеша поставил недопитую пиалу с чаем на стол, повернулся к ним — и в его руке оказался пистолет ПБ, ни один из бандитов не успел понять, как он там оказался. Трое бандитов повалились почти одновременно как сбитые одним умелым ударом шара кегли.
— Ва алейкум ас-салам — ответил человек уже мертвым боевикам. Лицом он был совсем не старый, тридцать, где-то так. Он и впрямь был бородат и сед. Почему сед? Поседеешь тут…
Из дома во двор выскочили четверо, один, с пулеметом, прижался к дувалу, направив ствол ПК на приоткрытую дверь, оставшиеся трое схватили убитых за ноги и сноровисто поволокли куда-то тела. Допив чай, встал и человек с пистолетом. Повозив ногой в пыли, он забросал черные, жирные следы, оставшиеся в пыли от убитых, на всякий случай. Потом — достал из кармана рацию, трофейную, японскую…
— Ник — сказал он в эфир негромко — у меня минус три, все тихо. Вышел на исходные, готов работать.
— Есть — отозвался эфир — доложить всем группам. Пять минут.
Пяти минут — как раз хватит, чтобы одеть разгрузку. И посмотреть — нельзя ли чем поживиться с убитых боевиков. Рация, китайские патроны, деньги, членская карточка партии, которую можно потом на себя переделать — все в дело пойдет.
— А кто тебе сказал, Али, что это день Саурской революции?
— Амина сказала, эфенди. Ведь она наша учительница.
— А что еще она тебе сказала?
Еще трое боевиков шли по улице, когда навстречу им попались двое афганцев в национальной афганской одежде. Они выросли перед ними как будто из-под земли и боевики не сразу сообразили, что это не афганцы — слишком светлая кожа. Один из боевиков начал поднимать автомат — и тут же осел, хрипя и царапая пальцами горло, пытаясь вырвать торчащую джелалабдскую заточку — самодельный нож спецназа, заточенный и изогнутый колышек от палатки. Пока он пытался это сделать — на земле добивали остальных. Через минуту — на улице уже никого не было, только остались следы крови — черные жирные пятна в пыли…
— Я первый, Шуджа. И не спорь. А ты — постой, посмотри, чтобы не ввалился никто.
Двое, они были родными братьями с разницей в два года — ввалились в дом, который стоял на самом краю кишлака — это был дом, который строился всем кишлаком и предназначен он был для гостей. Старший — его звали Султан — толкал перед собой бачонка, которого они поймали в кишлаке. Для чего? Ну, как для чего… Женщин мало, ежу понятно, что если у кого-то в гареме сто женщин — то у девяноста девяти мужчин нет ни одной. Поэтому — муджахеддину разрешено (халяль) удовлетворять свои сексуальные потребности с детьми обоего пола, с животными, над которыми прочитана молитва как при забое, а также — если они находятся в районе боевых действий и рядом нет никого из вышеперечисленного — можно совокупиться друг с другом. Шуджа какое-то время был походно-полевой женой амира Али Мурада, пока он не принял в отряд одного восемнадцатилетнего бачу. Так что ничего в этом необычного нет.
Вожделея долгожданное наслаждение, подталкивая перед собой ничего не понимающего бачу, Султан шагнул в темень гостевого дома со света улицы — и глаза его на несколько мгновений ослепли из-за резкого перехода от света к тьме. В последнюю секунду своей жизни он понял, что происходит что-то неладное — но сделать ничего не успел. Одни руки перехватили у него бачу, вторые — автомат, третьи — накинули на шею удавку из рояльной струны с самодельными ручками. Султан захрипел и провалился во тьму.
Шуджа ждал пять минут, потом услышал какой-то странный звук. Что-то типа свиста. Он не слышал криков ребенка — но не придал этому значения, брат обычно перед тем, как приступить к делу — бил ребенка по голове. Но тут — было что-то не то… что это может быть за свист. Первым делом, Шудже пришло в голову, что это может быть и змея. Он сам не видел — но слышал от стариков, что есть такая змея, которая именно так предупреждает об опасности. А змея, это очень опасно, брат может не заметить змею, а она может ужалить его и тогда брат умрет. Смотря на землю, Шуджа пошел к дому, он смотрел на землю, потому что змеи ползают по земле. Шагнув осторожно в дом, он вдруг увидел нечто похожее на кроссовки, какие обычно носят богатые муджахеддины, у которых есть деньги на такую обувь — но это были не кроссовки Султана, потому что у Султана на такую обувь денег не было. Шуджа поднял голову — и автоматный приклад хрястко впечатался в его лицо.
— Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, прекратите это! Разве те, кто идет по пути джихада могут воевать с детьми?
Али Мурад поднял голову, посмотрел на старейшину.
— Кто это такая, падар?
— Это учительница! Всего лишь учительница, ее прислали из уезда! Чтобы она учила детей грамоте!
Али Мурад недобро улыбнулся
— Я не учился грамоте, и это не помешало мне стать воином Аллаха.
— Ты встал на путь джихада, амер, и ты воюешь с шурави, пришедшими на нашу землю. Мы помогали тебе и таким как ты чем могли…
Али Мурад властным жестом прервал объяснения старика
— Тем самым, вы искали себе спасения от гнева его. Чему учила детей эта учительница? Она учила их, когда день Саурской революции, будь она проклята!
— Она учила их грамоте!
— Она учила их, как быть рабами и лизать ноги шурави!
Двое боевиков, стоящих у дувала и раскуривающих добрый, жирный косяк, не обращали внимания на старика, идущего пор улице — косяк все-таки был вожделенным, с утра ни разу не укурили. Только когда старик был уже в нескольких шагах от них — один из боевиков толкнул другого в бок.
— Ас салам алейкум, падар — сказал боевик
— Ва алейкум, ас-салам — сказал старик — зачем ты куришь, бача, если ты идешь по пути джихада? Это харам.
Боевик внезапно понял, что у старика, который смотрел на них — какой то странный вид. Не сразу — но он понял, что в нем не так. И старик кивнул — словно подтверждая это.
— Шайтан…
Наброшенная из-за дувала петля из тонкого тросика захлестнулась на шее, и террориста с силой рвануло вверх, свет в глазах померк. Второй моджахед не успел ничего сделать — он даже глазом моргнуть не успел, как старик оказался рядом.
Воистину Акбар…
— Я понял… Вы меня обманули! Вы обманули всю общину! Вы говорите, что идете по пути джихада, но ваши дела — достойны самого шайтана! Ваши руки красны от крови правоверных, которую вы пролили себе на погибель.
— Не иначе, партийный чиновник из пятерки научил тебя так говорить. А может быть, ты уже входишь в пятерку?
— Два моих сына и внук погибли на войне с шурави! Как ты смеешь!?
— В таком случае — ты предал дело, за которое они сражались и погибли. Зияутдтин!
— Да, эфенди.
— Собирай всех. Устроим шариатский суд. А этому щенку мы отрубим руку, чтобы не смел больше брать книги у шурави!
— Слушаюсь, эфенди.
Зияутдин шагнул за порог — и руки стоящего слева человека перехватили его. Вспышка в глазах, и…
Больше ничего.
Звякнуло стекло. Али Мурад тупо смотрел на катящийся по полу белый цилиндр. Потом вскочил — но было уже поздно, вспышка в сотню, тысячу раз ярче солнечного света ослепила его…
