Воин-Врач II (СИ) - Дмитриев Олег

Когда по буллитам, «ударам один на один», победили «Волки», благодаря Василю, что забил-таки, собравшись, решающую шайбу, я думал, мы все провалимся не то, что под лёд, а прямиком в преисподнюю! Такого, надо думать, в этом мире точно никто и никогда не видел. Я в своём — так наверняка. Хотя на атакующее звено Ми-24 чем-то было похоже. Децибелами, наверное.

Команды снова принесли на княжье подворье, не позволяя касаться земли ногами, прямо в коньках, в форме и с клюшками, кто бросить не успел. Народ гроздьями висел на заборах и крышах, нервируя Гнатовых и Лютовых. Они-то были на службе, несмотря ни на что, а ей бурление народных масс явно шло не на пользу. Но как-то обошлось.

Каждому ледняку из каждой команды князь нашёл добрые слова, каждого назвал по имени. С ярко расписанного блюда, что несла сама матушка-княгиня, брал тяжёлые железные кругляши с памятной и приметной Всеславовой печатью на дорогих шёлковых лентах и надевал на потные жилистые шеи. Бронза, серебро и, наконец, золото.

— Слушай меня, народ киевский! Первый чемпионат по русской ледне́ закончился сегодня. Победу, честную, бесспорную, трудную — сами всё видели — одержали «Полоцкие Волки»! — голос Чародея летел над толпами, как не снилось, наверное, и пресловутому Майклу Бафферу с его «Гет рэди ту рамбл!».

Дружина, не сговариваясь, хотя довольная морда Гната и говорила обратное, подняла вой до небес. Забрехали панически все собаки к городе, заорали петухи, замычали коровы. Вполне достойное светопреставления аудиосопровождение, конечно.

— И отряд-победитель получает памятный дар-трофей! Братину-кубок, как символ того, что достойным всегда будет, чего выпить! — люд с пониманием захохотал. — И что те, кто усердно, изо всех сил работает для того, чтобы стать первым, стать лучшим, никогда не останется голодным и позабытым!

Народ уже хрипел, устав выть.

— Каждый из наших сегодняшних героев-победителей навсегда останется в нашей памяти! Их дети и внуки будут знать, что отцы и деды были первыми, кто не побоялся, кто сразился в самом первом чемпионате! Каждый из них — победил! А кубок этот, что до следующей зимы простоит на видном месте в тереме «Волков», мы на будущую зиму разыграем снова. И у каждой из команд, что подготовятся к будущему чемпионату, будет возможность получить его! И удержать! Либо передать тому отряду, чьи бойцы-ледники будут лучше готовы! Это ледня́, здесь всё, как в жизни, только быстрее и красивее: победы и поражения достаются тем, кто заслужил их. А сегодня, завтра, и до самого финала игр следующего года, лучшие — «Полоцкие Волки»!

Глава 17

Вот это новости

А за день до первого в истории Руси суперфинала чемпионата по ледне́ случилось вот что.

— Живы все? — спросил Всеслав на ходу, через плечо, у Гната, шагая широко и быстро по тёмному коридору к гриднице, где уже дожидались вождя сотники и советники.

— Вроде да, — отозвался тот. — Мы с Алесем все головы сломали, пока переводили. Раненые, пишут, есть. И рука на весточке не Кузькина. Видать, и он ранен.

Кузьма, ратник Рысьиной сотни, в моём времени числился бы радистом-связистом. Кроме обычного для Гнатовых злодеев виртуозного владения всем, что рубило, кололо, резало и метало стрелы, он ещё обладал каллиграфическим почерком и на клочке светлого невесомого шёлка при помощи ту́ши или крови мог написать целую поэму. Всего же грамотных среди нетопырей было больше, чем у кавалерии, стрелков и копейщиков вместе взятых. Если рука была не Кузьмы, то оставалось только надеяться, что радист жив и просто ранен.

— Важное что? — уже почти у самой двери задал второй вопрос князь.

— Краков, говорят, осадили, — хмуро, нехотя и вроде бы даже чуть смущённо отозвался воевода.

— Че-е-его-о-о⁈ — уже открыв дверь, Чародей всем телом обернулся, уставившись на друга. Который, кажется, втянул голову в плечи.

— Ну, говорил же — растреплет! Не держится вода, — прозвучал из-за спины князя хриплый и недовольный голос Ставра.

До своего места Всеслав шёл, изо всех сил стараясь не сорваться и сохранить хоть каплю здравомыслия. От него, севшего на лавку, патриарх и Буривой отодвинулись в разные стороны. Как с пути шаровой молнии или бешеной собаки.

«Носом, друже, дыши. Остуди голову чуть. Поможет» — предложил я. А чего ещё оставалось? Князь засопел, но стало ещё хуже. Теперь он напоминал готовившегося броситься в атаку тура или зубра, только что землю копытом не рыл. «Дай-ка я начну, пожалуй» — предложилось как-то само собой. И Чародей отступил. И «из-за спины» моей послышались обрывки его рыка, от парламентских выражений далёкого страшно.

— Ну, что тут у нас? — вполне светским тоном осведомился я, случайно выдав «фирменную» фразу моего учителя-академика, с которой он всегда подходил к операционному столу. И его же «коронный» жест, когда он чуть хищно шевелил поднятыми пальцами в стерильных перчатках. Пока ещё чистых.

Над столом повисла полная тишина, в которой Алесь на правах начальника дальней связи передал мне аккуратно сложенную тряпочку. А Буривой понимающе и удовлетворённо кивнул, будто давая понять, что появление Врача не прозевал он один.

Закорючки, буквы и пиктограммки «расшифровывались», благодаря Всеславовой памяти, как по волшебству, представая перед моим внутренним взором чем-то похожим на привычную по прошлой жизни полоску телеграммы: сокращения, «ЗПТ», «ТЧК» и чуть прыгавшие строчки машинописного текста. Но пониманию эта дивная метаморфоза не способствовала ничуть. Потому что шифровка гласила примерно следующее: «Живы. 5 ран. Взяли 4. 1 Одер, 1 Припять, 2 Дунай. Взяли Ратибор и Оломоуц. Древ. осад. Краков».

Князь перечитал строчки ещё два раза, медленно. А потом подвинул ближе к себе шкуру с картой. Отец Иван, патриарх Всея Руси, взял со светца-подсвечника для лучины тонкую длинную щепку, одну из тех, что лежали там про запас, и молча указал три точки. Оломоуц, Ратибор и Краков. А потом, верно истолковав чуть поднявшуюся бровь Чародея, отметил и реки. Нарисованные тем же углём, что и дороги с условными границами, нитки водных артерий терялись на карте среди прочих линий и пометок. Всеслав отломил кусок от ещё одной лучины и промерил расстояния. От Киева до Кракова почти восемьсот вёрст по прямой. От Кракова до Ратибора — сто с гаком. До Оломоуца все двести. До По́женя-Братиславы — триста. Это если по прямой. По рекам, речкам, лесам и перелесочкам — даже думать не хотелось. И курвиметра, чтоб измерить расстояние не палкой и не пальцами, как-то под рукой не находилось.

Выходило, что группа диверсантов выполнила задачу, перехватив папские гостинцы. С количеством было непонятно: не то четыре раза по столько, сколько взяли у свеев, не то просто четыре, и неизвестно чего — возов, саней, телег, сундуков? Захваченный груз поделили, резонно решив, что хранить все яйца в одной штанине опрометчиво, и отправили домой тремя разными маршрутами, по рекам. Труднообъяснимым мимоходом захватив крупные города на землях польской Силезии и чешской Моравии в полутора сотнях километров от Братиславы. Между которыми тоже сотня вёрст. Двумя десятками ратников. И Краков ещё этот, мать-то…

Картина выходила — нарочно не придумаешь. Три внеплановых конфликта в двух странах, одна из которых и без того миролюбием не отличалась, вечно норовя по-пански отхватить побольше и самого лакомого. Жутко негодуя, получая по преисполненным шляхетским и магнатским гонором мордам. Но регулярно утираясь и пробуя снова и снова, с тем самым бараньим упрямством, которому можно было бы поискать применение и получше. Папу, надо полагать, тоже обнесли, не стесняясь. Эх, жаль, никак не понять из шифровки, чего же именно там «четыре»! Да, с такими показательными выступлениями появлялись и неуклонно росли серьёзные шансы дождаться злых гостей с закатной стороны уже зимой. Это беспокоило всерьёз. А ещё где-то, чёрт его знает где, находились пятеро раненых бойцов. Наших, русских ребят, на чужих землях. А я даже о характере тех ранений ничего не знал. Это злило. Очень.