Уилбур Смит - Смерть и золото
– Я не считаю, что противник располагает здесь значительными силами. – Кастелани повысил голос настолько, что протестующие вопли графа перестали быть слышны. – Однако сейчас необходимо, чтобы полковник лично взял на себя командование. Если произойдет столкновение, потребуется трезвая оценка ситуации и сил неприятеля. – Майор сделал шаг вперед, потом еще, пока его грудь не оказалась в дюйме от груди полковника, а их носы почти касались друг друга. – Формально мы не на войне. Ваше присутствие необходимо, чтобы усилить нашу позицию.
Полковник оказался теперь в таком положении, что вынужден был отступить на шаг, и наблюдавшие сцену офицеры грустно вздохнули. Это было актом капитуляции. Состязание двух воль завершилось – и хотя граф продолжал слабо протестовать, майор уже вел его прочь от «роллса», как хорошая овчарка гонит перед собой стадо овец.
– Через час рассветет, – сказал Кастелани. – И как только это произойдет, мы получим возможность оценить ситуацию.
В этот момент барабаны умолкли. В долине, в большой пещере рас наконец завершил свой дерзкий и вызывающий танец, и воцарившаяся тишина несколько ободрила графа. Он еще раз тоскливо оглянулся на свой «роллс-ройс», потом перевел взгляд на пятьдесят до зубов вооруженных своих личных телохранителей – и приободрился еще больше.
Он расправил плечи и выпрямился, откинув назад голову.
– Майор, – резко бросил он, – батальон остается здесь и удерживает позицию. – Он обернулся к своим офицерам, наблюдавшим за этой сценой, и все они тут же постарались слиться с окружающей средой, избегая смотреть ему в глаза. – Майор Вито, берите под команду это подразделение и отправляйтесь вперед в качестве головного дозора. Остальным построиться вокруг меня.
Полковник позволил майору Вито с его полусотней доблестных вояк уйти далеко вперед, чтобы в случае непредвиденных осложнений именно они вызвали на себя огонь неприятеля, после чего, окруженный непроницаемым экраном из своих младших офицеров, возглавляемых майором Луиджи Кастелани, осторожно двинулся по пыльной тропе, которая, извиваясь, спускалась в долину, где столь искусно окопались передовые подразделении батальона.
Самому младшему из многочисленных отпрысков раса Голама было пятнадцать лет от роду. За день до этого одна из самых любимых кобыл раса, находившаяся на его попечении, оборвала повод, когда он вел ее на водопой, и галопом ускакала в пустыню. Мальчик потратил весь день и половину ночи, пытаясь ее поймать, пока это капризное животное наконец позволило ему приблизиться и схватить конец повода, волочившийся по земле.
Измученный долгой погоней и посиневший от холодного ночного ветра, мальчик забрался ей на спину и позволил ей самой выбирать дорогу назад, к источнику воды. Он пребывал в полусонном состоянии, лишь инстинктивно удерживаясь на спине лошади и хватаясь за ее гриву, когда перед самой утренней зарей кобыла забрела в лагерь итальянцев.
Раздался громкий, нервный оклик часового, и испуганное животное бросилось галопом через лагерь. Мальчик, уже совсем проснувшийся, припал к шее несущейся лошади, но успел заметить силуэты поставленных в ряд грузовиков и ряды военных палаток, выступающие из темноты. Увидел он также составленные в козлы винтовки, рассмотрел шлем еще одного часового, который тоже его окликнул, когда он скакал вдоль внешнего периметра лагеря.
Обернувшись назад и приставив ладонь козырьком ко лбу, он увидел вспышку винтовочного выстрела и услышал свист пули над собственной головой, после чего послал лошадь вперед, пиная ее пятками и коленками.
К тому времени, когда он доскакал до вади, свита и окружение раса наконец начали поддаваться воздействию последствий бурного празднества, продолжавшегося всю ночь. Многие уже отошли в сторонку в поисках места для ночлега, другие просто свалились там, где сидели, и заснули прямо возле опустевших блюд. И лишь немногие самые стойкие продолжали есть и пить, спорить и петь или просто сидели в молчании у костров, отупевшие от выпитого теджа.
Мальчик привязал лошадь у входа в пещеру, поднырнул под руки часовых, попытавшихся его задержать, и влетел в переполненное народом, задымленное и едва освещенное помещение. Он заикался от страха и давился важностью сообщения, так что слова цеплялись и налезали друг на друга, отчего никто ничего не мог понять, пока ли Михаэль не схватил его за руки и не потряс, чтобы привести в чувство.
Только тогда стало понятно, что он хочет сообщить, и новость произвела на всех неизгладимое впечатление. Те, кто его услышал, заорали тем, кто находился дальше, и через несколько секунд сообщение, переиначенное и искаженное, разнеслось по всей толпе, а потом и по всему лагерю.
Спящие проснулись, мужчины схватились за оружие, женщины и дети лопались от любопытства и разражались многословными воплями. Все высыпали из пещер и палаток наружу, столпившись в узком ущелье. И хлынули бесформенной толпой в похожую на огромное блюдце выемку возле колодцев – без чьих-либо команд, двигаясь как стая рыб, не имеющая лидера, но влекомая единой целью, скептически посмеиваясь, выкрикивая всяческие предположения, вопросы и собственные комментарии. Мужчины размахивали боевыми щитами и древним стрелковым оружием, женщины прижимали к себе младенцев, а дети более старшего возраста плясали вокруг них или выбегали вперед.
А в пещере ли Михаэль еще пересказывал принесенную мальчиком новость своим белым гостям, а потом они долго спорили о возможных последствиях этого. Джейк Бартон первым осознал, насколько это опасно.
– Если итальянцы выслали этот отряд, чтобы захватить колодцы, тогда это преднамеренный акт войны. Они будут искать встречи с нами, принц. Вам лучше бы запретить своим людям приближаться к ним, пока мы как следует не определимся.
Но было уже поздно. В слабом свете зари, когда первые лучи могут сыграть с человеком злую шутку, искажая увиденное, итальянцы-часовые, всматривавшиеся, напрягая зрение, в темноту за брустверами, разглядели настоящий вал из человеческих существ, внезапно вырвавшийся из мрака, и услышали нарастающий дикий хор множества возбужденных голосов.
Когда начали бить барабаны, многие чернорубашечники уже лежали в окопах, прямо под бруствером, завернувшись в свои шинели, и спали сном людей, вымотанных длинным маршем предыдущего дня и целой ночью тяжелой работы.
Младшие офицеры пинками и ругательствами поднимали их на ноги и выпихивали на позиции вдоль бруствера. Люди пялились в полумрак, еще ошалелые ото сна.
За исключением Луиджи Кастелани ни один человек во всем третьем батальоне ни разу в жизни не встречался лицом к лицу с вооруженным неприятелем, и вот теперь, когда после бесконечного, изматывающего все нервы ожидания эта встреча наконец состоялась, она произошла в темноте перед самым рассветом, когда жизненные силы и инстинкты человека находятся в самом расслабленном состоянии. Солдаты ночью замерзли, в мозгах царила полная неразбериха. В неверном свете занимающегося дня толпа, что выплескивалась из ущелья в долину, казалась такой же бесконечной, как сама пустыня, а каждая фигура представлялась гигантом, столь же яростным и свирепым, как вышедший на охоту лев.
И именно в этот момент полковник Альдо Белли, тяжело дыша от усталости и нервного напряжения, выбрался из соединительной траншеи на позиции передовой линии обороны. Сержант, командовавший подразделением, занимавшим эту позиции, тут же узнал его и испустил вопль облегчения.
– Полковник, слава Богу, вы пришли! – И совершенно забыв о разнице в чинах и общественном положении, ухватил графа за руку. Альдо Белли был настолько озабочен стремлением избавиться от потных и совершенно неуместных рук сержанта, что прошло несколько секунд, прежде чем он смог бросить взгляд на все еще темную долину. И тут у него душа ушла в пятки, а ноги так ослабли, что он чуть не свалился.
– Матерь Божья, спаси и помилуй нас! – жалобно завопил он. – Все потеряно! Они идут на нас! – Непослушными пальцами он расстегнул кобуру, падая при этом на колени, и вытащил пистолет. – Огонь! – выкрикнул он. – Открыть огонь! – И, низко пригибаясь, прячась за бруствер, выпустил все пули из магазина «беретты» прямо в рассветное небо.
В окопах сидели более четырехсот итальянских солдат; триста пятьдесят из них были вооружены обычными магазинными винтовками, а еще шестьдесят, сведенные в расчеты по пять человек, обслуживали хитроумно расставленные пулеметы.
Все они вместе и каждый по отдельности пребывали в страшном нервном напряжении, прислушиваясь к грохоту боевых барабанов, а теперь еще и разглядев огромную, угрожающе надвигающуюся орду. Они скрючились в траншеях, темные и неподвижные, прижимая к себе оружие. Пальцы их судорожно сжали спусковые крючки, прищуренные глаза смотрели в прорези прицелов винтовок и пулеметов.
