Уилбур Смит - Смерть и золото
Истерическая команда графа и треск выстрелов стали последним фактором, необходимым для того, чтобы освободить солдат от парализующих оков страха, в которых они находились. И началась стрельба; первыми открыли огонь те, кто был ближе к графу и услышал его команду. По всей длине склона, на котором располагалась траншея первого эшелона, засверкали вспышки выстрелов, следом открыли огонь три пулемета. Ночь разорвали длинные стаккато очередей, заглушившие треск винтовочных выстрелов, а трассирующие пули начали чертить над долиной длинные посверкивающие траектории, чтобы исчезнуть в темной массе надвигающейся толпы людей.
Подвергшаяся атаке с фланга, толпа рассыпалась и бросилась назад, в темноту и спасительную тишину дальнего склона долины, подальше от ярких белых следов трассирующих пуль и красноватых вспышек винтовочного огня. Оставив позади себя разбросанные по земле тела убитых и раненых, они разбежались по всему дну долины, как разливается на плоскости пролитое масло.
Сидевшие до сих пор в полном молчании пулеметчики, расставленные на дальнем склоне долины, заметили их приближение, но не открывали огонь еще несколько минут, будучи в состоянии замешательства, почти паники, но потом, наблюдая явную надвигающуюся угрозу, тоже начали стрелять. Эта задержка имела свой эффект: те, кто уцелел от первых залпов и очередей, попали теперь под перекрестный огонь, который так хитро спланировал Кастелани.
Застигнутая на открытой местности, со всех сторон поражаемая смертоносным валом огня толпа распалась и рассеялась и теперь бесцельно металась туда и обратно; женщины визжали и хватались за своих детей, дети сновали туда и обратно подобно стае рыб, застрявшей на мелководье после отлива, некоторые из воинов падали на колени прямо на открытом месте и, наконец, открывали ответный огонь. Красные вспышки и клубы дыма от черного пороха замелькали там и тут, но их было мало и они были неэффективны против засевших в траншеях солдат; это лишь усиливало ярость нападающих.
Теперь напор неуправляемой, обуреваемой паникой людской массы замедлился, а потом она окончательно смешалась. Невооруженные женщины, те, кто еще оставался в живых, собрали детей и прикрыли их своими одеждами, низко пригнувшись над ними, как курица-мать прикрывает своих цыплят, мужчина тоже пригнулись, беспорядочно стреляя вслепую по склонам долины, ориентируясь лишь по вспышкам, которые становились все менее различимы по мере того, как солнце поднималось выше и вокруг светлело.
Двенадцать пулеметов, каждый из которых производил почти семьсот выстрелов в минуту, плюс триста пятьдесят винтовок буквально засыпали долину пулями. Минута шла за минутой, стрельба все продолжалась, а света постепенно становилось больше, и он безжалостно выставил на обозрение всех выживших.
Настроение итальянцев резко изменилось. Из снедаемых паникой и нервным напряжением ополченцев они превратились в солдат-победителей. Их охватила почти пьяная радость и возбуждение, они теперь смеялись, работая на своих пулеметах. Глаза у них кровожадно горели, как у хищников; знание того, что они могут безнаказанно убивать, сделало их смелыми и жестокими.
Жалкие хлопки выстрелов из древних ружей, доносившиеся снизу, со дна долины, были еле слышны, они не представляли собой никакой угрозы, поэтому солдаты теперь ничего не боялись. Даже граф Альдо Белли уже поднялся на ноги и, размахивая пистолетом, орал, сильно напоминая истеричную девицу.
– Смерть врагам! Огонь! Непрерывный огонь! Убивайте всех! Победа за нами!
Потом он осторожно высунул голову из-за бруствера, всего на дюйм.
Как только первые лучи солнца осветили дно долины, стало видно, что оно усеяно телами мертвых и искалеченных. Они лежали и поодиночке, и кучами, похожие на горы старой одежды на блошином рынке, как попало разбросанные на светлом песчаном грунте или рядами, как рыба, выложенная на прилавок.
В середине этого поля мертвых еще наблюдалась какая-то жизнь и движение. То там, то тут с земли вскакивала одинокая фигура и бежала прочь в своих развевающихся одеждах, но тут же на нее нацеливались пулеметы и вокруг возникали пыльные, секущие фонтанчики, быстро приближаясь, пока не настигали беглеца и он падал и катился по песчаному грунту.
Воины, все еще сжимавшие в руках свои древние винтовки, подняв темные лица в сторону склонов долины, теперь представляли собой прекрасные мишени для разместившихся выше стрелков. Итальянские офицеры высокими возбужденными голосами отдавали команды, направляли огонь, и очень скоро все эти последние сопротивляющиеся были поражены аккуратными прицельными выстрелами и повалились на землю, некоторые подергиваясь и суча в воздухе ногами.
Стрельба продолжалась уже почти двадцать минут, и целей оставалось совсем мало. Пулеметчики в ожидании водили стволами из стороны в сторону, выпуская короткие очереди в лежащие кучами трупы, разрывая и без того изуродованную плоть или выбивая клубы пыли и осколки камня из окатанных водой каменных выступов по краям колодцев, под защитой которых еще оставались стрелки и из-за которых спорадически слышались одиночные выстрелы.
– Мой полковник. – Кастелани коснулся рукава Альдо Белли, чтобы привлечь его внимание, и тот наконец повернулся к майору – с широко открытыми от восторга глазами.
– Ха, Кастелани, какая победа! Какая славная победа, а? Теперь они перестанут сомневаться в нашей доблести!
– Полковник, не приказать ли остановить огонь?
Но граф, кажется, его не слышал.
– Теперь они узнали, какой я солдат! Эта блестящая победа обеспечит мне место в пантеоне…
– Полковник! Нам нужно прекратить огонь. Бой уже превратился в мясорубку. Прикажите прекратить огонь.
Альдо Белли в недоумении уставился на него, и его лицо стало наливаться кровью от негодования.
– Вы безмозглый идиот! – заорал он. – Сражение должно окончиться решительной победой, полным разгромом неприятеля! Мы не перестанем стрелять, пока не добьемся полной победы! – Он запинался и заикался от возбуждения, а руки у него тряслись, когда он указывал на окровавленные останки, усеявшие дно долины.
– Противник укрылся в этих ямах с водой, его следует оттуда выгнать. Минометы к бою! Кастелани, накройте их минами.
Альдо Белли не желал, чтобы бой закончился. Он принес ему ощущение самого глубокого удовлетворения, какое он когда-либо испытывал в жизни. Если это и есть война, то теперь он понимал, почему мудрецы и поэты так ее прославляли. Это настоящая мужская работа, и граф Альдо Белли был совершенно уверен, что рожден именно для этого.
– Вы что, оспариваете мои приказы?! – истерично завопил он на Кастелани. – Выполняйте свой долг, немедленно!
– Немедленно, – кисло повторил майор Кастелани, на долгую секунду задержав жесткий взгляд на лице графа, прежде чем отвернуться.
Первая минометная мина взлетела в ясное небо над пустыней и, описав дугу, упала почти вертикально вниз, в долину. Она взорвалась на краю ближайшего колодца, подняв фонтан пыли и дыма. Во все стороны с визгом полетели осколки. Вторая мина угодила точно в глубокую округлую яму, взорвавшись где-то внизу, ниже уровня земли. Вверх взлетели потоки грязи и дыма, и из колодца на открытую площадку выбрались, едва передвигаясь, три фигуры, больше похожие на огородные чучела в своих изорванных и перепачканных рубахах, трепещущих как флаги, взывающие к перемирию.
И тут же снова начали стрелять винтовки, раздались пулеметные очереди, и вся земля вокруг этих несчастных была иссечена пулями, превратившись в нечто подобное жидкой субстанции, в которую они упали и наконец застыли в полной неподвижности.
Альдо Белли издал восхищенный вопль. Это оказалось так легко и так прекрасно!
– А теперь по остальным ямам, Кастелани! – закричал он. – Уничтожим их всех! Всех!
Сосредоточивая огонь на каждом колодце по очереди, минометы быстро пристреливались и накрывали цель. Некоторые колодцы оказались пустыми, но в остальных еще прятались люди, и избиение продолжалось. Несколько человек, уцелевших в потоках летящих осколков, кое-как выбрались на поверхность, но тут же были срезаны пулеметным огнем.
Граф теперь настолько осмелел, что даже взобрался на бруствер, чтобы лучше видеть поле боя и следить за тем, как минометы накрывают последние ямы, а также направлять огонь пулеметов.
Следующей мишенью стал самый ближний к вади и засыпанной камнями территории колодец в дальнем конце долины, и первая мина упала рядом с ним, подняв высокий столб пыли и бледного пламени. Прежде чем рядом упала следующая, из колодца выскочила женщина и попыталась добежать до устья вади. Она тащила за собой ребенка двух или трех лет, голого, с толстенькими кривыми ножками и животиком, больше похожим на коричневый бурдюк. Он не мог угнаться за матерью и все время падал, поэтому она просто волокла его, плачущего, за собой по земле. А у нее на бедре, верхом, отчаянно прижимаясь к ее груди, сидел еще один ребенок, младенец, он тоже был голый, тоже плакал и сучил ножками.
