Михаил Королюк - Квинт Лициний 2
– Правда? Правда-правда?
– Честно-пречестно. Верь мне. Пожалуйста.
Яся миг помедлила, потом кивнула. Лицо ее расслабилось в чуть кривоватой улыбке, в которой можно было разглядеть и удовольствие и самоиронию. Девушка сделала полшага назад, и взгляд ее опять дернулся к зеркалу.
Я с облегчением улыбнулся:
– Хороша, чертовка, хороша… А теперь пошли на свет. Будем подгонять.
В принципе, особо переделывать ничего и не пришлось. Платье сразу село хорошо – крой был выбран свободный, да и легкая джинса не требует тщательной подгонки под фигуру.
– Ну, вот… – протянул я довольно, – можешь переодеваться обратно. А я сейчас за часок стачаю все начисто, обметаю швы и завтра принесу тебе его в школу. Отгладишь и можешь на днюхе в воскресенье уже в нем выступать – мне будет приятно.
– Ой, а можно я здесь посижу? Посмотрю. Ну, пожалуйста…
Я усмехнулся:
– Да сиди. Даже хорошо, потом еще раз примерю. Ты, тогда, вон, – махнул рукой, указывая, – мамин халат махровый пока накинь, чтоб с формой не мучиться.
Яся покрутилась вокруг машинки, наблюдая за работой, но быстро свыклась с мыслью, что контролировать мои швы не надо.
– Умело ты, быстро и ни одного лишнего движения, – оценила она скорость, с которой я стачивал кокетку с поясом. – А у нас никто и не знает.
– И слава богу, – испуганно воскликнул я, – пусть так и остается. Мне ж девчонки проходу не дадут. Да что девчонки, ты Кузю представь. От этой так просто не отобьешься.
Яська захихикала, потом прищурилась с иронией:
– Что, и от Томы утаишь?
Я задумался, но руки машинально продолжали делать свое дело.
– Да нет. К новому году что-нибудь сошью в подарок. Вот только как снять с нее размеры тайком, чтоб сюрприз был?
Яся кивнула, принимая задачу, а затем повернулась, пристально разглядывая «Ригонду».
– Дюх, у тебя пластинки какие-нибудь есть? – решилась наконец она.
– Там, внизу, выбирай, – махнул я в сторону тумбы.
Она выволокла стопку и некоторое время с азартом в ней копалась.
– О! – отобрала один конверт, – Сальваторе Адамо! Можно?
– Ставь, конечно, – кивнул я, отстригая нитку.
– А как? – она с опаской кивнула на проигрыватель.
– Смотри.
Я поднял крышку проигрывателя, затем осторожно взял диск за края и бережно опустил на резиновую подкладку вертушки. Вжал кнопку, и черное виниловое тело начало медленно и торжественно вращаться. Неторопливо провел от центра к краям кругляком с бархоткой, убирая редкие пылинки. Двумя пальцами осторожно приподнял звукосниматель и наклонился, прицеливаясь. Плавно, как пилот, нашаривающий колесами полосу, опустил, и игла поймала дорожку. В динамике мерно зашуршало.
Я замер, затаив дыхание. Ох, как давно я не слышал этого колдовского звука! Как тихий треск свечи настраивает нас на правду документа, так и этот, на первый взгляд – лишний шум, каким-то волшебным образом делает музыку настоящей. Есть в этом что-то от таинства рукоположения, передающего тепло ладоней Петра от поколения к поколенью – глубина дорожек винила так же напрямую восходит к дуновению воздуха у губ артиста; поэтому, слушая винил, мы ощущаем жизнь.
Еще миг мы вместе нависали над плывущим по кругу диском, а потом серебряный голос прочувствованно вывел:
– Томбэ ля нэжэ…
– Тю нэ вьендра па се суар… – на удивление ловко грассируя, негромко напела Яся, отступая к креслу.
Она уютно устроилась в нем, забравшись с обеими ногами, и прихватила полы халата коленями. Я встал к машинке напротив, и на музыку начал накладываться короткий стрекот челнока. Но Ясе это не мешало – она умиротворенно покачивала головой в такт и в некоторых местах чуть слышно напевала.
Эта элегическая расслабленность ее и подвела – пола халата предательски выскользнула и упала на пол, приоткрыв стройное бедро почти на всю его длину.
– Ой, – дернулась она, уловив мой возгоревшийся взгляд.
– Ой, – повторил я, напрочь запарывая шов, – да чтоб тебя! Выгоню!
Яська торопливо вернула строптивую полу на место и укорила, глядя исподлобья:
– А вот на Тому так смотри.
– Всеядная я… – предпринял попытку хоть как-то оправдаться.
– Хорошо хоть не плотоядная, – усмехнулась она, уловив отсылку к мультику. На щеках ее проявилось по красному пятну.
– Природа наша такова, – сказал я и поспешил успокоить, – но ты не волнуйся, это контролируемо.
– А может, – лукаво улыбнулась она, – я бы и хотела немного поволноваться.
И тут сквозь музыку мы расслышали негромкий хлопок, донесшийся из прихожей.
Мы замерли, глядя друг другу в глаза, словно застигнутые на горячем любовники. Затем я опасливо двинулся на звук. Яська на цыпочках пристроилась за моим плечом.
Я осторожно потянул дверь на себя.
Первой мыслью было: «Нет. Этого просто не может быть. Мне привиделось», причем я был в этом абсолютно твердо уверен. Не может, ну никак не может мама оказаться здесь и именно сейчас. Не может стоять в двух шагах от нас, переводя растерянный взгляд то на меня, то на открывшуюся ей в глубине моей комнаты картину.
Я молча заглянул в свою берлогу, и мне тотчас захотелось зажмуриться, но зрелище уже успело впечататься в память со всей своей безжалостностью: белый передник был брошен поперек стола, а поверх него разметалось темно-коричневое платье. Один его рукав кружевной манжетой обессиленно тянулся к полу; торопливо вывернутая майка одной лямкой зацепилась за спинку стула.
От красноречивости увиденного я впал в ступор.
– А меня, вот, с работы пораньше отпустили… – как-то виновато сообщила мама.
– … эмпасиблэ манэжэ, – прочувствованно закончил песню Адамо, и на нас упала звенящая тишина.
– Мама, – решительно выпалил я, – это не то, о чем ты подумала…
И тут я явственно ощутил, что густой туман абсурда, окутывавший меня последнюю неделю, достиг, наконец, своей максимально возможной концентрации.
«Лучше бы это, действительно, ребята Андропова пришли», – промелькнуло в голове тоскливо.
Мама посмотрела на меня с отчетливым удивлением и, даже, озабоченностью:
– Вообще-то, – осторожно, словно ступая по хрупкому льду, сказала она, – я пока успела подумать только о том, что девочка неаккуратно разбросала одежду, и ткань может помяться.
Из-за моего плеча раздался придушенное сипение. Я крутанул головой и, наконец, увидел, как на самом деле выглядит лицо цвета мака.
Обессиленно прислонился к косяку и с беспомощностью понял, что с мыслью о пике сумрачного абсурда я поторопился – тут нет переломной точки, это – экспонента, и меня несет по ней все выше и выше.
– А мы тут… – неловко развел руками и запнулся.
«… плюшками балуемся», – игриво хохотнул, заканчивая фразу, внутренний голос, и я болезненно поморщился.
Мама, прищурившись, молча разглядывала то меня, то Ясю, и лицо ее едва заметно подрагивало.
Я пригляделся к блеску глаз.
«Да она же веселится!» – осенило меня.
Я с укоризной покачал головой, а потом с облегчением провел подрагивающей ладонью по взопревшей шее.
Поняв, что разоблачена, мама всплеснула руками и восторженно закатила глаза к потолку:
– Боже! Дети, видели бы вы себя со стороны! Ясенька, девочка, – она проскользнула мимо меня, приобняла девушку и быстро затараторила, – лапочка, извини, пожалуйста, ну, извини, извини, не сдержалась. Это было бесподобно! Все прямо как в итальянской комедии, один в один, а слова сами прыгали мне на язык…
Яся порывисто выдохнула и обмякла.
– Ох! – она посмотрела на меня поверх маминого плеча. Взгляд ее был расфокусирован, а голос плыл. – А я уже успела ощутить себя падающей в пучину порока…
Спина у мамы мелко затряслась.
– Вы меня в могилу вгоните, – ее голос звенел.
– Ну, что, – я мрачно взглянул на Ясю, – хотела немного поволноваться? Желание исполнено.
Она отстранилась от мамы и поплотнее запахнула халат.
– Я пойду, переоденусь? – спросила неуверенно.
– Да ходи так! – жизнерадостно воскликнула мама, – что уж теперь-то…
– «Зачет» нам за клоунаду, – прояснил я Ясе ее позицию.
– Ну, хватит, – развернулась ко мне мама, – ты девочку обедом накормил?
– Смотри, смотри, – шепнул я громко Ясе, – сейчас еще и виноватым останусь.
– Не кормил? – мама неверующе уставилась на меня.
Я промолчал, закатив глаза к потолку.
– Чай пили, – робко попыталась выгородить меня Яся, – с ленинградским пряником.
Мама грозно сдвинула брови.
– Так, – прихватила девушку за талию и поволокла на кухню, – пошли, поболтаем, а то так есть хочется…
– А, правда, Дюша вам блузку сшил? – раздалось удаляющееся.
Я почесал затылок, потом махнул рукой. Фиг их разберет, что у них в головах.
Вернулся к стопке дисков и вытащил наугад. Опустил звукосниматель и улыбнулся, узнавая. Выпало удачно, и я тихонько запел, вторя:
