Старые недобрые времена 2 (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"

Уделив должное закускам и чаю, он наконец развернул газету и жадно принялся читать — сперва по диагонали, а потом, выхватив самое важное, уделяя внимание каждой запятой, боясь упустить хоть что-то. Пресса, ничуть не стесняясь, обсуждает, и, судя по контексту, довольно-таки давно, реформы в армии по результатам Восточной войны.

Военный министр, герцог Ньюкасл, подвергается самой острой критике, едва ли не остракизму, в том числе и за сражение на Альме, поданное было британскому обществу в самых возвышенных тонах. Прошлись и по парламенту, который, назначив ревизию военного министерства, провёл её, по мнению журналистов, из рук вон плохо, по сути, безрезультатно.

В газете дискутировали, спорили, приводили мнения отставных и действующих офицеров, ссылались на опыт иностранных государств…

… и это было так необычно, так странно, что Ванька, попытавшийся было представить подобные дискуссии в прессе российской, ненадолго завис.

Во Франции, к слову, газеты, несмотря на критичность, куда как более бравурные, и цензура, по крайней мере, политическая, в них вполне отчётливо просматривается. Но и результаты войны для них оказались более интересными, отчего и поводов для недовольства у галлов куда как поменьше.

Франции, французскому оружию, досталось больше славы, и если из Парижа попаданцу это казалось скорее галльским фанфаронством, то признание британцев, пусть и в свете критики политических оппонентов, дорогого стоит!

Помимо славы, Франция получила и значительно больше политических, а так же экономических выгод… но в последнем Ванька запутался совершенно отчаянно, завязнув в выводах, которые он решительно не понял без контекста. Он уяснил только, что ' — … могущество Восточного соседа недостаточно поколеблено', по крайней — не там и не так, где нужно Британии.

Поймав взглядом официанта, Ванька крутанул пенни в руке.

— Мистер? — материализовался официант, удивительно похожий на бульдога, вставшего на задние лапы, и обзаведшегося вдруг жилеткой и бакенбардами. Даже зубы такие же кривые, выпирающие вперёд, и кажется, такие же мощные, несмотря на явственную желтизну и наполовину обломанный левый нижний клык.

Выслушав клиента, бульдог не удивился, и провёл его через чёрный вход на задний двор, где, среди валяющихся на земле остатков еды и шныряющих крыс, Ванька слил излишки жидкости. Общественные туалеты в Лондоне, они как бы уже есть… и даже ватерклозеты имеются, но — в штучных пока что экземплярах, как некие образцы сияющего Завтра, которое непременно когда-нибудь наступит. А пока так…

… и так — везде. По крайней мере, в Европе.

— О, мистер Инкогнито! — ещё издали заулыбался ему гримёр, явно нетрезвый с утра, а вернее всего, с вечера, и потому идущий на весёлых ногах, — Какая встреча!

Приподняв несколько потёртый цилиндр, он продемонстрировал полуседые кудряшки, обрамляющую блистающую лысину, и осклабился, показывая отличное настроение и удручающее состояние британской стоматологии.

— Да не волнуйтесь вы! — пьяненько отмахнулся он от посуровевшего Ваньки, не желающего чужого внимания, — Тоже мне, тайна! Актрисы, да?

Он похабно подмигнул, а потом, щёлкнув пальцами, воскликнул внезапно, интимно приглушив голос:

— Да что ж это я… Из приличных дама, точно! Всё, всё… замолкаю!

— Да вы не смотрите, мистер, — спохватился он, ухватив за локоть Ваньку, развернувшегося было уходить, — повод был! Премьера, не абы что…

Он с гордостью произнёс название театра, и несколько имён, которые, кажется, и в самом деле попадались Ваньке в разговорах.

— А хотите? — гримёр перебежал вперёд и остановился, преграждая путь собеседнику, собравшемуся было уходить, и искательно заглядывая в лицо снизу вверх, — Хотите на представление попасть, а? А я вас потом ещё и за кулисы провожу…

Последние слова он произнёс интимным, даже несколько похабным тоном, так что у молодого человека разом взыграла фантазия…

… а потому снова, но уже — в обратную сторону, ибо сифилис и его последствия на улицах Парижа встречается достаточно часто, а уж наглядных пособий столько, что иногда до оторопи! Встретится иногда такой человеческий обмылок, да не в трущобах, а, скажем, в бистро, и сразу — и аппетит, и настроение, и тревожность…

— Знакомство, это же не последнее дело! — не унимается служитель Мельпомены, не подозревая о виде́ньях собеседника, — С ними разный народ знаком, и бывает, что и герцог, и чуть ли не зеленщик дружбу водят! А это, я вам скажу, мистер Инкогнито, иногда очень на пользу выходит. Дела разные… ну, вы понимаете!

Ванька понял… и согласился, потому что с одной стороны, сильно вряд ли, что от такого знакомства будет какой-то профит, но с другой стороны, и под лежачий камень, как известно, вода не течёт!

— Ни-ни… — по-своему понял его гримёр, — денежка потом! Вы, я ж уже убедился человек порядочный, так что не обманете!

В той, уже полузабытой жизни, мама часто таскала его с собой в театры, зачастую не интересуясь ни его желанием, не мнением, так что, умея оценить игру актёров, завзятым театралом Ванька, с таким-то бэкграундом, не стал. В этой, не считая убогих ярмарочных представлений, он пару раз сопровождал в театры Бориса Константиновича, ну да как сопровождал… по лакейски, известное дело! Гардеробная, да уголок просторного вестибюля в такой же, лакейской компании, да возможности подглядеть иногда кусочек представления.

Оказавшись в Париже он, несмотря на давние планы, в театр так и не попал, удовольствовавшись кафешантанами, казнью и уличными артистами. А сейчас, в Лондоне, если уж сама Судьба подталкивает его в сторону Культуры, так зачем же отказываться⁈

Впрочем…

Он закрыл крышку часов и спрятал их обратно в кармашек на жилетке.

… до назначенного часа ещё много времени, и ему, пожалуй, стоит, по возможности, разобраться с делами!

Вернувшись в отел, он проверил сторожки, оказавшиеся, к его некоторому удивлению, нетронутыми, взял рекомендательные письма и вышел прочь.

На улице, увы, к этому времени начал сгущаться знаменитый лондонский смог, пахнущий серой, углём и нечистотами, неприятно разъедающий горло и оставляющий на одежде частицы угля и влаги.

— Дьявол! — негромко, но очень эмоционально выругался иммигрант.

— Не упоминайте имя Нечистого, молодой человек! — взвилась какая-то потрёпанная, даже будто пожёванная старушка, одетая с претензиями на приличный вид и с фанатичным огнём веры в маленьких, выцветших глазах, — Да будет вам известно, что Враг рода Человеческого…

… но дослушивать её попаданец не стал, и, не прощаясь, удалился в лучших местных традициях.

— Георг Ковальски, — глядя сквозь, представился он крепкому слуге, открывшему дверь небольшого особнячка, прислонившегося стенами к соседям, — с рекомендательным письмом к сэру Остину…

Сказав все положенные слова и уточнив, где именно он остановился, в случае, если сэр Остин решит-таки познакомиться с ним поближе и пришлёт своего слугу с ответным письмом, в котором указано время визита, попаданец, отдав письмо, ушёл, не став задерживаться. Британский этикет, если вдаваться в тонкости, местами заметно отличается от континентального, и здесь, пожалуй, не нужно демонстрировать избыток воспитания там, где британцы могут углядеть его недостаток.

Всё так же, не задерживаясь, он передал оставшиеся письма от профессоров Сорбонны — благо…

… или вернее, увы, было их всего три, а не пара дюжин.

С бумагами от парижской диаспоры, которые его, с оказией, попросили передать, он разделался по такому же принципу, отнекиваясь от приглашений войти, порой весьма настойчивых, и нигде не оставив своего лондонского адреса.

Хотя польское гостеприимство и выше всяких похвал, но Ежи уже всерьёз засомневался, а стоит ли ему вообще погружаться в эту токсичную среду. Хорошие манеры, безусловная вежливость, гостеприимство и прочие достоинства, не перевешивают, по его мнению, некоторой цепкости, вязкости этой среды, готовностью не только помогать, но и ожидать ответной помощи. А что хорошо для нищего иммигранта, не всегда удобно для человека обеспеченного…