Парагвайский вариант. Часть 1 (СИ) - Воля Олег
Сегодня он выступал в роли провокатора, ибо народ был немного туговат и соображал медленно.
— Правильно делаете, что не верите, — эффектно взмахнул рукой Патиньо. — Заговоры шли один за другим. Но Франсия был умнее их всех, и судьба заговорщиков была всегда одна и та же: тюрьма или плаха. А их имущество шло опять же в государственный земельный фонд, откуда раздавалось простым крестьянам за полтора песо в год аренды.
Таверна взорвалась криками недоумения и недоверия.
— Я клянусь именем Господа. Я сейчас говорю правду, — перекричал гул голосов Патиньо. — Более того, государство выдавало бесплатно скот на расплод и инструмент новым семьям. Государство в каждой деревне завело школу, и с тех пор в Парагвае нет ни одного безграмотного мужчины. Преступности в государстве нет вообще. А значит, и толпы полицейских нет на шее народа. Церковная десятина поступает в казну и со временем усохла до четырёх процентов. Еда в изобилии и очень дёшева. Индейцы — полноправные члены общества и имеют все права наравне с метисами и креолами. Нет на свете государства более счастливого, чем Парагвай.
— Только там границы закрыты, — усмехнулся трактирщик, самый эрудированный из собравшихся. — Не въехать, не выехать. Видать, чтобы от счастливой жизни не разбежались.
— Почему же, любезный, — усмехнулся Поликарпо. — Я же выехал. Просто особо и незачем. Торговля внешняя вся в руках государства, и вся прибыль от неё тоже. Иностранным купцам открыт доступ в два города, и этого достаточно. А соседи у Парагвая слишком беспокойные, чтобы не сторожиться. В Аргентине война между провинциями идёт, не затихая. И Бразилия нависает. Так что здесь по-любому будешь держать границу на замке и порох сухим.
Патиньо хлебнул из кружки, смачивая горло.
— Так что, уважаемые, смотрите. Если кто-то будет призывать строить государство по парагвайскому варианту — идите за ним. Это точно враг латифундистов, ростовщиков и кровопийц-заводчиков. Государство должно быть для народа, а не народ для государства. Именно так завещал великий Супремо!
Это было уже не первое выступление Патиньо в пролетарской среде Лимы и Кальяо. Он нарабатывал опыт для того, чтобы позже передать его десяткам и сотням агитаторов, которые разойдутся во все концы латиноамериканского мира, игнорируя условные государственные границы.
Приёмы конспирации Солано тоже передавал. Правда, не из своего жизненного опыта, завязанного на технологиях, а скорее из практики дедушки Ленина, но для середины XIX века и этого было достаточно.
Например, костюмы у них были сейчас простые, рабоче-крестьянские. А Патиньо даже шкиперскую бородку наклеил, ибо своя у него категорически не росла. Индейская кровь оказалась сильнее. Настоящие имена они больше не светили, пользуясь псевдонимами.
В том отеле, где они обедали с консулом, они больше ни разу не ночевали, хотя наём не отменяли, пока мистер Хадсон не расплатился за золото и не организовал экспедицию. Доверенным лицом дипломата оказался его сын, а вся поездка была залегендирована как охота за редкими бабочками. По нынешним временам вполне себе веская причина.
Возвращение экспедиции ожидалось через четыре-пять месяцев, а пока Солано изучал настроения в столице. И чем больше он погружался в контекст этого города и этой эпохи, тем больше мрачнел. Несмотря на большое количество недовольных жизнью, всерьез опереться в столице было не на кого. По одной простой причине — отсутствие рабочего класса как класса.
Пролетариат XIX века — это великолепная среда для работы агитатора. Масса нищих людей, вкалывающих по 14 часов практически за еду — что может быть восприимчивее к любым переменам? Но в Лиме даже близко такого не наблюдалось. Верхний слой (церковь, аристократия, офицеры, латифундисты, государственная бюрократия) снимали сливки со страны и недовольство испытывал только от качества и количества сливок. Вокруг них кишела обслуга, обязанная своим благосостоянием господам и ни в коем случае не намеренная что-то менять. Есть мастеровые. Но все они собственники средств производства, следовательно, революционности от них ждать смысла никакого. Они, конечно, не против изменений к лучшему, но делать для этого ничего не будут.
Есть, конечно, буйное студенчество, но, во-первых, в Лиме его намного меньше, чем в Арекипе, а во-вторых, в эту среду Солано и Поликарпо пока входа не нашли. Времени и связей не хватало. В среду образованных людей желательно тексты вбрасывать, но пока готовых текстов не было. Да и идеология еще не до конца сформулировалась в голове Солано. Он не спешил.
Рукопись агитационной книжки, которую Патиньо использовал в своих речах, называлась «Парагвайский вариант». Правды там было примерно треть, а остальное — некая смесь лубочной версии СССР, легенд об империи инков и улучшенной истории Парагвая. А на роль «Карла Маркса» удобно помещалась фигура покойного Гаспара Франсия. Можно что угодно вещать от его имени, он уже не возразит. Простому народу тезисы из этой книги заходили на ура, но интеллигенции нужно было что-то другое.
Позарез требовалась собственная типография, но, увы, добыть в Лиме оборудование вариантов не нашлось. Это всё-таки окраина обитаемого мира. Оставалось рассчитывать на типографию университета и благосклонность его ректора. Или на очередное прогрессорство.
Революционеры времён Ильича, как правило, пользовались гектографами. Вещь очень простая и удобная для подпольной деятельности. Но, увы, для Солано непригодная, ибо гектограф работал только с анилиновыми чернилами. А анилин в 1841 году был ещё не изобретён. И заниматься его синтезом ни времени, ни условий не было (2).
Солано напряг память и выудил из неё альтернативу гектографу — «мимеограф». Это было одним из множества изобретений Эдисона и представляло собой мелко насечённый напильник формата А4. На этот блок укладывался лист тончайшей вощёной рисовой бумаги, поверх него — обычной, и на ней уже от руки писался текст. Обычно свинцовым карандашом. На вощёной бумаге в местах нажима появлялась микроперфорация, через которую, как через трафарет, можно было откатать валиком с краской до нескольких сотен оттисков.
Солано загорелся было идеей быстро сделать мимеограф, но резко остыл. Насечь такой огромный напильник с ювелирной точностью в Лиме никто не мог. А заменить его пачкой игл стоило неимоверно дорого. По прикидкам, для формата А4 нужно было около тридцати тысяч иголок. И даже если не принимать в расчёт тот факт, что такого количества у торговцев не было, сама сумма за такую партию выходила астрономическая. Самая дешёвая иголка стоила один реал. Даже с учётом опта вся партия игл стоила бы около трёх тысяч песо. За такие деньги можно было организовать кражу нормальной типографии и не морочить себе голову.
Тем не менее даже при отсутствии вспомогательной печатной продукции двухнедельный агитационный марафон принёс свои плоды. Сформировался зародыш подпольной ячейки.
В столице на рассказы о сказочном социализме Парагвая живо отозвался старый испанец по имени Дон Симон.
* * *
Его тележка с точильным камнем, запряжённая осликом, была знакома всем домохозяйкам Лимы и окрестностей. Его руки, ловкие и быстрые, чинили что угодно за гроши, а пока он работал, охотно болтал с кем придётся — от весёлых вдовушек до угрюмых ремесленников.
А поговорить ему было о чём. За свою долгую жизнь неуёмное любопытство заставило его прошагать практически весь континент.
Началась эта тяга к приключениям со знаменитой экспедиции Гумбольдта и Бонплана. Больше сорока лет назад, будучи очень молодым человеком, он нанялся носильщиком и посетил с господами учёными джунгли Ориноко, Венесуэлу, Колумбию, Эквадор, где и подхватил тропическую лихорадку. Туземцы его выходили, и он некоторое время прожил с ними, выучив их язык. А потом тяга к приключениям погнала его дальше.
В 1826 году он нанялся в сопровождение ещё одной экспедиции — на этот раз торгово-разведочной. Торговец из Буэнос-Айреса по имени Сория и англичанин по имени Люк Крессол искали удобные пути и возможности для организации факторий в лесном Чако. Несколько месяцев с опасными приключениями они сплавлялись по реке Бермехо и благополучно достигли устья реки после извилистого маршрута длиной в 1200 миль.
