Я уничтожил Америку. Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей

И только так! Ни шагу назад! Всё время только вперёд с оглядкой на прошлое.

Именно поэтому я описал все прелести картели, которую организовала «Меховая мафия» в лице Льва Дунаева, Петра Снобкова, Рудольфа Жатона. А также того, кто их прикрывал. Милицейское прикрытие меховой мафии осуществлял начальник кафедры Карагандинской высшей школы МВД СССР Иосиф Эпельбейм.

В моём времени дело этой мафии прогремело своим нереальным размахом и показало, что советское население настолько истосковалось по вещам, что брали контрабандные шубы даже без бирок. Не обращали внимание, что это всё в обход государства идёт. Просто покупали потому, чтобы удовлетворить свою покупательскую способность. Чтобы иметь возможность носить шубы…

Чтобы быть как люди…

Меховая шуба и шапка в СССР сразу относили своих владельцев к высшему статусу, поэтому было престижно их иметь в своем гардеробе. Однако котировались не только изделия из норки, но даже и из ондатры, которые были очень грубыми. Неважно, из крысы или кролика — главное, чтобы был мех.

И почему же возникла эта мафия? Да началось дело с тех же косыгинских реформ.

Закон о пушном сырье подправили — вроде бы мелочь, а вышла заковыка. Теперь некондиционный мех, который раньше гнил на складах, разрешили пускать в дело — в ателье, мастерские, на всякие бытовые нужды. Формально — чтоб народ получал хоть какую-то радость от советского ширпотреба. А по сути — открыли лазейку, в которую тут же пролезли ловкачи.

Среди них оказался и Лев Дунаев — адвокат из коллегии, человек с острым глазом и гибкой совестью. Он сразу смекнул: если мех «некондиционный», это не значит, что он плохой. Просто бумажка не та, штамп не вышел. А шкура та же. И если её грамотно обшить да подкрасить — кто отличит?

Он скинул адвокатскую мантию, будто старую шубу, и ринулся в меховой бизнес. Не в капиталистический, разумеется — в «кооперативный», под крышей государства. Открыл цех: шапки, воротники, муфты — всё, что можно свалять из «отбраковки». А потом пошла плясать бюрократия. Предприятия перевели на самоконтроль — директора сами решали, куда и сколько товара гнать. И Дунаев, как заправский меховой король, закрутил дело так, что план не просто выполнялся — он взлетал, как заяц под выстрелом.

И вот уже бывший адвокат, ловкач и делец, сидит в кресле директора Карагандинского комбината. Вокруг — шуршание мехов, стук машин, запах краски и нафталина. А где-то в глубине души — тихое щелканье счетов: сколько влезло в план, сколько ушло «налево», сколько осело в карманах нужных людей.

М-да, ну а означенная мафия начала удовлетворять потребности населения. Меховые шкуры под воздействием химикатов вытягивались, становились тоньше и таким образом получался избыток сырья. Этот «избыток» шёл на изготовление шуб и шапок.

Дунаев, возглавивший меховое дело, оказался не просто хозяйственником, а настоящим артистом теневого промысла. Он быстро смекнул, что если чуть-чуть поднажать на документы, слегка пересчитать шкуры да подправить отчёты — то из одного официального рулона можно выкроить два. А то и три. Главное — найти нужных людей, тех, кто понимает жизнь не по инструкциям, а по понятиям.

И такие нашлись.

Первым был Снобков — директор Абайского предприятия, сухопарый, с лицом, будто вырезанным из жёсткой кожи. Он вёл себя тихо, но в его глазах читалась та самая цепкость, которая отличает людей, умеющих держать концы в воде. Вторым — начальник карагандинского МВД Иосиф Эпельбаум, человек с тяжёлым взглядом и лёгкой ухмылкой. Он не любил лишних вопросов, зато любил, когда всё тихо и гладко. А третьим звеном стал начальник «Казкооппушнины» — тот списывал сырьё на падёж скота, будто овцы в Казахстане мрут, как мухи осенью. А по документам шкуры шли как пересортица — ну, мало ли, то ли брак, то ли просто не туда положили.

Работа кипела. По ночам, когда официальные станки затихали, в цехах зажигался свет, и начиналась вторая смена — та, о которой не писали в газетах. Работницы, получая живые деньги и возможность прикупить себе шубку по себестоимости, не роптали. Кто же откажется от тёплого куска, когда за окном — карагандинские степи, а в магазинах — пустые полки?

Шкуры растягивали, как резину, — чем шире, тем больше метраж. Правда, от такого роспуска мех становился жидким, как старый валенок, и через сезон лысел, будто чиновник после партсобрания. Но какое дело дельцам до качества? Их интересовала нажива — чистая, почти волшебная, потому что делалась буквально из воздуха.

Так и крутилось это меховое колесо — тихо, без скрипа, пока где-то в высоких кабинетах нужные люди делали вид, что ничего не замечают. Ведь если присмотреться — окажется, что все они, так или иначе, в одной шкуре.

А хищения приобрели к моменту обнаружения банды поистине масштабные размеры. На квартирах, дачах, местах работы обвиняемых были проведены массовые обыски. Были найдены миллионы рублей в трехлитровых банках, сотни килограммов драгоценных камней, драгметаллов. У одного только Снобкова были изъято двадцать четыре килограмма золотых колец, более пяти миллионов рублей наличными, около сотни сберкнижек на предъявителя.

Конечно, всю эту мафию так просто не накрыть. Андропов в своё время здорово напрягся, чтобы схомутать всех участников. Но это будет через четыре года, а сейчас, пока ещё сеть не развилась в огромную паутину, надо было душить эту самую мафию в зародыше.

Вот про то, что делается Казахской ССР я и описал в своих двух письмах, которые отправил из крайней восточной точки Москвы и крайней западной. Указал, что своими силами им не справиться, поэтому потребуется привлечение сил со стороны. Милиция вряд ли поможет, поэтому напомнил о связях в КГБ. Не уверен, что Андропов лично будет помогать возвращению Шелепина и Семичастного, но так как оба были в своё время руководителями КГБ, то у них должны остаться связи среди верховного состава.

Почему я так сделал? Почему посылал письма с разных почтамтов? Да чтобы не вычислили. Возможно, потом, когда-нибудь я и признаюсь в том, что помогал Шелепину и Семичастному вернуться. Но не сейчас. Не сейчас.

Сейчас я после проделанной работы должен был подступиться к Семёну Абрамовичу. Постучался к нему поздно вечерком, когда все домашние спали, и показал бутылку дорого коньяка. Старик без слов меня впустил.

И жестом дружелюбным на ужин пригласил… Да уж, не хватало мне в этом времени скрежета рока. До нашего ещё далеко, а местные виа только начинали раскачиваться.

— Чем обязан такому визиту? — спросил Семён Абрамович, доставая из шкафа небольшую тарелочку с конфетами и две рюмки.

Я оглянулся на дверь — достаточно ли прикрыта? Семён Абрамович усмехнулся в ответ:

— Не тревожьтесь за Матрону Никитичну, она уже видит пятый сон.

— Да? Вот и хорошо. Семён Абрамович, я к вам вот по какому делу… — произнёс я, разливая коньяк «Двин» по стопкам. — Я хочу сделать хорошую ставку на футбол. На исход Чемпионата Мира.

— Ой вэй, а почему же вы обратились ко мне? — с улыбкой спросил сосед. — Я вряд ли могу принять больше десятки. И то, если вы не будете ставить на Бразилию.

Он развернул конфету «Мишка Косолапый» и приготовился закусить выпитую янтарную жидкость.

— Как раз на неё я и хочу поставить. Вернее, поставить на счёт. Уверен, что Бразилия выиграет у Италии со счётом четыре — один, — поднял я рюмку.

Рюмки чокнулись. Пахнущая черносливом и пряностями жидкость пролилась в глотку. Сосед крякнул, чуть подышал и закусил конфетой. Я же после первой решил не закусывать. Всё одно это чисто символически, так что можно и не превращать закуску в еду.

— Ну вот, и как же я приму такую ставку? — вздохнул сосед. — Я же тоже буду болеть за Бразилию. Хотя и очень уважаю итальянцев, но… против Пеле, Ревелино и Карлоса Альберто они вряд ли выстоят.

— Вот я и хочу поставить на них. Чтобы наверняка. И… большую сумму. Возможно, даже в валюте, — проговорил я.

— В валюте? — сосед приподнял густые брови, и в его глазах мелькнул страх. — Ну, если бы я вас не знал, Пётр, то решил, что вы хотите меня втянуть в очень опасное дело…