Я уничтожил Америку. Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей
Впрочем, чего я удивляюсь, что Сталин был грузином, что Кантария. Поэтому и акценты схожи.
— Благодарю, товарищ Кантария. Только я ненадолго, меня друзья ждут, — улыбнулся я в ответ.
Руку для приветствия мне не протянули, а я, памятуя о том, что по этикету старший должен делать это первым, просто присел рядом. Ну, не хочешь ручкаться — не надо. Обойдусь…
— А мы недолго, таварищ Жигулёв, — неторопливо произнёс герой, одним из первых взобравшийся на крышу Рейхстага. — Вы же знаете, зачем вы здэсь?
— Вы будете просить за племянника, — пожал я плечами.
— Да, вы умный чилавек. Вы всё панимаете. Я. Лична. Прашу. Вас. Забрать. Заявление, — выделяя слова, сказал Мелитон Варламович.
— Только потому, что он ваш племянник, я должен пойти против совести. Разрешить Ашоту дальше беспредельничать и считать себя безнаказанным. Ведь за него есть кому поручиться, — вздохнул я. — И потом другой серьёзный человек поручится за своего родственника, чтобы его отмазать от тюрьмы. А в конце — к чему мы придём? К касте неприкасаемых, которые могут творить всё, что захотят, а в их сторону даже дышать будет запрещено? Разве за это вы сражались в Рейхстаге? Разве за это получали раны, проливали кровь?
Собеседник всё это время смотрел на меня тяжёлым взглядом. Он не прерывал меня, слушал. Давал выговориться. Потом произнёс:
— Ашот — хароший мальчик. Он просто попал пад плахое влияние. Его можно панять и прастить…
Я вспомнил телевизионного героя Родиона Бородача, который тоже всегда косячил, но просил его понять и простить. Вот только если у Бородача косяки были мелкие, то тут тяжесть преступления была ой какой серьёзной.
— Я всё понимаю. Но простить не могу, товарищ Кантария. Знаете, в Америке сынок одного президента нюхал кокаин, занимался тёмными делишками, спал напропалую с проститутками, а папа его взял, да и отмазал своим указом. Вы хотите также? — вспомнил я про маразматичного Байдена и его непутёвого сынка.
— Его мама очень прасила, — вздохнул Кантария. — Я панимаю ваше вазмущение, но… Вы можете просто прастить челавека?
Я взглянул через стекло на стоящих мужчин. Усмехнулся, когда поймал взгляд Шоты. Потом вновь посмотрел на Кантарию:
— Всё-таки странные вы люди. То оскорбляете, то про маму говорите. Когда вон тот человек про мою маму плохо сказал, то он получил своё. Когда на трибунах сидели и… кхм, помогали мне бегать, то я не отвечал. А теперь… Неужели вы хотите просто своим авторитетом задавить, если по-другому не получается?
— Шота очень горячий мальчик. Он мой сын, пошёл весь в меня и не успел набраться мудрости. Но со временем она придёт к нему. К Ашоту придёт, к другим ребятам. Они паймут, что хорошо, а что плохо. Нужно только им немного памочь. Ведь вы же не откажете в помощи нуждающемуся? — снова тяжелый взгляд упёрся в мою переносицу.
Даже не попросил прощения за поведение сына. Нет, оно мне и не нужно, так как Шота получил своё сполна, но какому отцу будет приятно подобное поведение сына?
Ну вот и что ему сказать? Что я сейчас побегу забирать заявление? Так не побегу. И не заберу. Мне от них ничего не нужно, кроме того, чтобы понесли наказание. Посидят-подумают, может быть и образумятся.
А если их оставить на свободе, то по любому продолжат свою деятельность, а может быть станут ещё более наглыми и беспардонными. Ведь если отмазали один раз, то отмажут и второй.
А что об этом подумает простой народ? А кто его когда спрашивал о мнении? Простой народ для подобного сорта людей находится на ступени гораздо ниже. С простым народом можно и не считаться…
— Уважаемый Мелитон Варламович, хочу сказать вам огромное спасибо за ваше мужество и ваш несомненный подвиг во время Великой Отечественной. Это действительно неоценимый поступок для всей нашей Родины. Я ценю вас как человека, как Героя! Однако, я против того, чтобы вы своими же действиями уничтожали свой подвиг. Ваш племянник — преступник. И он должен сидеть в тюрьме! Я не буду отказываться от своих показаний. Надеюсь, что мы поняли друг друга и обойдёмся без дальнейшей потери времени.
Кантария отвернулся, вздохнул, словно сожалея о тщетности бытия, а потом снова повернулся ко мне:
— Товарищ Жигулёв, я понял вас. Жаль, что нам ни удалось дагавариться. Я всё равно ни аставлю сваего племянника. И вазможно, что его атпустят прямо в зале суда… И вся ваша принцыпиальнасть пайдёт прахом. Ашот ни винават. Он проста адин раз ашибся…
— Что же, тогда до свидания? — сказал я.
— Вы не из пугливых. С вами бы я в разведку пашёл, — усмехнулся Кантария. — Я скажу сваим ребятам, чтобы больше вас ни биспакоили. Мужество заслуживает награду! До свидания.
На этот раз он тоже не протянул руку. Что же, я тоже не стал нарушать этикет. Тем более видел, что на ладонях Мелитона Варламовича белыми полосками протянулись шрамы. Читал, что верхушка Рейхстага была сделана из стекла и металла, поэтому и он, и Егоров здорово поранились, пока устанавливали флаг.
Я вышел из «Волги». Лица повернулись ко мне. Видно было, что мужчины напряглись, бросили взгляд на сидящего внутри. Там предупредительно поднялась ладонь. Словно проявился знак «стоп». Мне оставалось только кивнуть и двинуться по своим делам.
Не ожидал, что всё пройдёт настолько мирно. Поговорили, послушали мнение друг друга и разошлись, как в море корабли.
Оставят ли они меня в покое? Пока не знаю. Может быть и оставят, а может быть попробуют и устранить. По крайней мере, сейчас меня устранять не будут, так как в раздевалке была названа фамилия, да и народа на улице много.
Поэтому я поспешил в «Пельменную», чуя спиной сверлящие взгляды. Ну и пусть смотрят. У меня же бурлило в животе и есть хотелось неимоверно!
А что до грузин… Хотелось развернуться и сказать пару ласковых, но… Я спрятал свои хотелки куда подальше и двинул в сторону заветного заведения. Ни к чему было обострять и так натянутые отношения.
Я думаю многие из вас помнят, как вместе с бабушками и дедушками лепили домашние пельмени которые всегда считались вкуснее магазинных. Да, вкуснее! Ведь ты сам полностью контролируешь весь процесс приготовления и берешь само собой только качественные ингредиенты.
Так вот советские пельменные могли предложить еще не избалованному потребителю практически такие же вкусные, как и домашние сочные пельмешки с горячим бульоном внутри. Изначально в пельменную поставляли продукцию в пачках с мясокомбинатов, а потом уже начали чаще готовить в самих заведениях, лепили из смеси говядины и свинины, добавляя лук, иногда чеснок.
Опять все было как говорится по ГОСТу: пельмени с уксусом или горчицей стоили примерно тридцать три копейки, а пельмени со сметаной или маслом обходились в тридцать шесть копеек за одну порцию. Главным аспектом вкусных пельменей был бульон! Ох, эта наваристая душистая водичка, которую так приятно было выпить, когда всё основное блюдо уже умялось за обе щёки!
Бульон которые не сливали каждый раз после приготовления очередной порции, а просто слегка разбавляли водой чтобы, компенсировать то что выпарилось во время готовки. Наверное, именно поэтому он был всегда такой наваристый.
На ум пришла забавная ситуация с пельменями и команданте Фиделем Кастро в шестьдесят третьем году. Он как раз прилетел в Свердловск, где его радостно встречало население, и где было бурное приветствие кубинского лидера чиновничьим аппаратом.
Прошло приветствие, громкие слова, приглашение и прочая, прочая, прочая… После торжественной части банкетная комната Свердловского обкома КПСС наполнилась ароматами еды, приготовленной специально для важного гостя. На столе царствовали блюда советской кухни, среди которых особое место занимал знаменитый продукт местного производства.
— Позвольте, дорогой товарищ Фидель Кастро, предложить Вам попробовать наше фирменное блюдо: «Уральские пельмени»! — гордо сказал первый секретарь обкома партии.
Команданте же отреагировал моментально. Лицо его осунулось, брови сдвинулись, губы сжались. Казалось, горе обрушилось на плечи великого вождя революции. Горестно взглянув на сопровождающего, он пробормотал что-то невнятное. Переводчик едва сдержал смех, услышав фразу:
