Воин-Врач (СИ) - Дмитриев Олег

И в это время раздался стон. От той самой прошитой стрелами жуткой коряги из мёртвых тел, что зубами вцепились в саму Смерть, задержав её на пороге.

— Неужто живой кто? — ахнул один из Гнатовых, стоявший ближе всех, и сунулся было вниз, к куче будто узлами завязанных мертвецов.

«Дай-ка я, княже. Больше толку будет» — попросил я князя, и тот сразу же уступил место «у штурвала».

Бережно, придерживая головку, передал я малыша матери и метнулся туда, откуда звучал стон. Откидывая руки, тянувшиеся помочь. Потому что знал точно: одно неловкое движение наконечника стрелы в теле — и одним покойником станет больше. А там в каждом тех стрел не по нескольку ли десятков.

Память всколыхнула давние образы: Кабул, Ханкала, массовые поступления, сортировка раненых.

«Ох ты ж мать моя! Чем это их так?» — ошарашенно выдохнул Всеслав, будто стоя за моим плечом. Радуйся, друже, что у вас ни миномётов, ни пулемётов-крупняка нет. Вы и так неплохо справляетесь.

Зато его память, будто подавшись навстречу, показала то, что касалось здешней медицины, а точнее, её сплава с травничеством и ведовством. Проверим, попробуем, научимся.

— Дарён, — окликнул я его голосом княгиню, — иди ближе, поможешь.

Тогда, после одной из стычек с латами, она удивила. Наум, ратник из Ждановых, поймал три стрелы, две грудью, одну животом. Здоровый во всех смыслах организм позволил довезти его на холстине меж двух коней — так меньше трясло. Стрелы вынул дедко Яр, как смог. Дарёна помогала, давая наркоз. Да, в контексте это звучало невероятно. Выглядело же и вовсе сказочно. Опустившись возле лавки, на которой метался без сознания Наум, она бесстрашно положила узкие ладони ему на виски, покрытые крупными каплями пота. Заглянула в открывшиеся, белые от боли, глаза на перекошенном лице. И запела:

— Над рекою лёг густой туман, / Да собою заслонил обман…

Всеслав видел своими глазами, как разгладилось лицо воя, разжались хрустевшие зубы, расслабились скованные лютой му́кой мышцы.

Наум умер от горячки через четыре дня, в том самом лечебном сне. Княгиня, пока могла, пока была надежда на то, что он поправится, отпевала его боль.

— Прочь руки! Не шевелить, не трогать никого! Делать только то, что скажу!

Снова севший голос князя только что не расшвырял помогальщиков.

— Воды нагреть! Верёвок крепких да холста чистого! Ножей малых, самых острых!

Получившие задачу воины задвигались быстро и осмысленно. Уже орал что-то Гнат, дублируя, кажется, жестами приказы для стоявших дальше.

А я, бережно перекладывая выжившего, отцепляя его от тех, кого беречь было уже бесполезно, сперва порадовался, что не крикнул привычное «на стол!». Объясняй им потом, что Чародей не людоед. И тут же изумился, почувствовав новые возможности княжьего тела.

Не знаю, как это работало и чем было вызвано, но внимательность и цепкость к деталям, любому врачу, любому хирургу свойственные и так, словно выросли в несколько раз. Я замечал, как бьётся жилка на шее у гребца возле борта. Слышал, как еле различимо за шумом Днепровской волны, журчит-течёт толчками кровь из раны лежавшего в трёх шагах ратника княгининой малой дружины. Видел, как шевельнулась борода ещё одного из них, ещё дальше, хотя ветер был в другую сторону. Это воодушевляло. Хотя простому рентгеновскому аппарату, не говоря уж об УЗИ, я обрадовался бы больше. Да за любой «набор хирургический военно-полевой» руку отдал бы. Хотя нет, ногу. Руки мне ещё пригодятся.

— Того, вон того и тех двоих ко мне ближе. Бережно, не трясти и не дёргать! Место освободить!

Это если с хорошими ассистентами работаешь, так бывает: нужные действия совершаются сами, в правильной последовательности и вовремя. И вслух ничего говорить не надо. Тут до хороших ассистентов — тыщу лет. Ладно, мне не привыкать. Буду, как учили, работать «всеми имеющимися силами и средствами».

— Да пусти ты, я нужное несу! — донёсся звонкий голос Домны.

Я качнул окровавленной рукой и услышал голос Рыси:

— Пропустить!

— Здравствуй, ма… — начала было она здороваться с женой, но та перебила:

— Потом почеломкаемся, Домна, помогай, раз пришла!

— Вот вино, что горит, — булькнуло что-то за спиной, — вот нити шелковы, мазь Печорская, вот крючья игольные. Как раз от кузнеца шла, как вой поднялся. Ты, батюшка-князь, у тех игл на ушки косо глянул, так я решила поу́же их у коваля попросить. Глянь, ладно ли? — бойко доложилась зав.столовой, выкладывая называемое так, чтоб под рукой было, но не мешалось.

— Добро, Домна, хороши иглы. Ступай, — я кивнул, не оборачиваясь, сразу плеснув на руки спирта, или чего там было в туеске.

Гнат уже выкладывал ножи на холстину, один край которой тут же напитался кровью. Были какие-то вроде сапожных, с коротким широким лезвием в один скос, были и метательные клинки, узкие, без ручек, и все отменно острые. Всё сгодится.

Сперва взялся за Кузьму, Дарёниного старшего брата. Это он стонал, единственный из выживших возле той двери. И имел все шансы не дожить не то, что до утра, но и до той поры, как Солнце выйдет из-за вон того облака, похожего на скорбно склонённую голову бородатого воина.

— Камней округлых, гладких, чистых, с половину моего кулака размером, — проговорил я, подняв сжатый окровавленный кулак для наглядности. Стеблей камышовых, трубок таких, что пустые внутри, вот такой длины, десяток, — разведя пальцы, указательный с большим, показав требуемый размер. «Пядь это, малая» — подсказал Всеслав. И тут же замолчал. Потому что я начал работать.

Три стрелы, что торчали в спине под рёбрами, не задели ни позвоночника, ни почек. Но зато, похоже, пробили кишечник. В этом времени — гарантированная смерть от сепсиса, заражения крови. И, если можно было бы выбирать и сравнивать, я бы такую не выбрал. В моём-то «будущем настоящем» с такими ранениями гораздо чаще отъезжали в морг, чем на долечивание. Перья ещё одной стрелы торчали под правой лопаткой. Но он был ещё жив.

Обломав наконечники возле самого живота и груди, выдернул стрелы. Судя по их виду и тому, как окаменело лицо Гната, он Кузьму уже похоронил. Одно из выдернутых древок и впрямь выглядело паршиво, как и вся ситуация. И пахло не розами и даже не керосином. А тем, чем пахнут проникающие и сквозные абдоминальные ранения. Но он был всё ещё жив. Ясно, что комбинированный шок, что кровопотеря, что возможное заражение. Но шанс оставался.

Раны на спине протёр сивухой, прихватил парой стежков, стянув и снова напугав этим всех вокруг. Мазнул поверх немного душистого монашьего состава и перевернул раненого животом вверх.

Когда острый тонкий метательный нож распорол брюшину по «белой линии» от нижних рёбер до пупа, вскрикнули все, даже Рысь. Что Рысь, Немой и то издал какой-то жалобный звук. Но было вообще не до них.

Края раны сходились, мешая и путая. Не придумав ничего умнее, сорвал с шеи Кузьки серебряную гривну, разогнул по всей длине, а один край наоборот сложил под острым углом. Кто думает, что скользкими от крови руками это сделать легко — сами пусть пробуют. Я же отложил в памяти, что если здешний кузнец с иглами справился, то ранорасширители и зажимы простые тоже сделает. Узнать в любом случае стоило.

— Княже, здесь у меня кровохлёбка да тысячелистник, для обработки ран приго… — начал было подходивший Антоний, но осёкся, икнув. Увидев мою руку едва ли не по локоть во вспоротом животе живого пока человека.

— Рядом сядь! Держи, — я всунул ему крюк из гривны, указав пальцем, куда тянуть. К чести настоятеля, он «включился» быстро. В отличие от Феодосия, которого, упавшего в обморок, бледные вои едва поймали у самого дна насада. Терапевт, тоже мне.