Здесь вам не равнина.. (СИ) - Тыналин Алим
— Да, я Толю тоже видела, — кивнула мать. Она сидела рядом, смотрела на меня. — Он сказал, что ты хочешь альпинистом стать. Что у тебя этот, как его, талант вылупился. То есть появился. Надо же, я и не знала.
Все рассказывать я не стал, конечно же. Зачем пугать женщину. Она и так поглядывала на мои шрамы с тревогой. Сказал только, что мне нравится в горах. И что я планирую еще здесь остаться.
— Это же так опасно, — пробормотала мать. — Вон, у Клавки ее брат тоже был альпинистом. Ходил по горам. Потом попал под лавину и все. Опа даже тело не смогла найти. Чтобы схоронить. Только вещи его ребята принесли. Вот и все, что осталось.
Если бы я погиб там, на траверсе, этой несчастной женщине тоже принесли бы мои вещи. И это все, что осталось бы от меня. Хорошо, что она не нашла письмо для Кати.
Кстати, о письме. Я поднялся, проверил, на месте ли оно. Я оставил его в спальнике. Ничего нет.
Значит, Катя была здесь и успела ознакомиться. Мда, представляю, чего она только себе напридумывала. Ладно, с этим я разберусь потом. Когда отдохну.
После ужина я проводил мать в лагерь. Ей выделили одиночный номер в домике. Она тоже чертовски устала. Я подождал, пока женщина уснет.
Потом вышел из номера и увидел Катю. Она стояла рядом с Тимофеевым и еще двумя ребятами. Они тоже заметили меня.
— Какие люди! — закричал Тимофеев. — Нашелся, пропащая душа!
Парни подошли поздороваться. А вот Катя, наоборот, отвернулась. Стояла в сторонке с обиженной миной.
— Ну, давай, не томи душу, — сказал Тимофеев. — Ты сделал траверс? Удалось?
Я кивнул. Хотелось поговорить с девушкой, но я слишком устал для объяснений. Спать, дрыхнуть, валяться без задних ног.
— Это же потрясающе! — воскликнул Тимофеев. — Тех, кто смог сделать траверс Безенгийской стены, по пальцам пересчитать можно.
— А доказательства? — тут же спросил другой парень. — Есть подтверждение?
Я опять кивнул. Для долгих разговоров я тоже был слишком утомлен.
— В палатке у меня. Записки от других групп, совершивших траверс. Я их собрал, — я сунул руку в карман, достал карамельку с рисунком лося. Посмотрел на помятую, измочаленную конфетку. Вместе со мной она прошла всю стену Безенги. Героиня. Такую даже кушать жалко. — Вместо них оставил фантики. Вот от этих конфеток.
Тимофеев хлопнул меня по плечу.
— Молоток, Сохатый! Я знал, что ты сделаешь это. А мы тут это, посвящение прошли. Значки получили.
Ага, я помню это мероприятие. Издевательства «старичков» над новичками. Ледяная вода за шиворот, печати на лоб. Что там еще?
— Глупо только, что один пошел, — снова добавил все тот же парень. — Сгинул бы, никто даже не узнал. Это же твоя мама была? А если бы…
Эге, он кажется, вообще рамсы попутал. Не надо орать о таком на весь лагерь. Тем более, когда мать спит рядом. И может услышать.
— Ты заткнешься или нет? — устало спросил я. — Или мне вколотить твой язык в твою глотку?
Для драки я тоже устал, но ничего не поделаешь. Если надо, то буду биться.
— Чего? — изумился парень. — Это ты мне, что ли? А ну, иди сюда.
Он двинулся ко мне, явно намереваясь набить морду. Ну что же, почему нет. Я ждал его. Тимофеев и другой парень схватили драчуна. Оттащили в сторону.
— Еще разберемся, — бушевал герой. — Я тебя потом найду!
Какой ты храбрый. Надеюсь там, на горе, ты такой же бесстрашный. Тимофеев вместе с приятелем увел буяна. Он пытался вырваться из их хватки. Кричал, оглядываясь на меня:
— Я тебя поймаю, Сохатый! Это я твой язык вырву!
Я молчал и ждал. Но герой предпочел дать себя увести, чем ввязываться в реальную драку. Да, я знаю таких. Очень громкий снаружи, и пустой внутри.
Как барабан. Шуму много, а толку нет. В горы с таким лучше не ходить. Я бы не рискнул.
Когда парни ушли, я увидел Катю. Девушка стояла на том же месте. Только отвернулась.
Вот дерьмо.
Мало мне было перепуганной матери. И крикливого завистливого придурка. Так еще теперь и с девушкой разборки. Может, плюнуть на все и уйти?
Но нет, нельзя. Она потом этого не простит. Надо хотя бы попробовать объясниться.
Я подошел к девушке. Тронул за плечо. Катя обернулась. Я заметил слезы в уголках ее глаз.
— Эй, малышка, ну что такое? — спросил я. Хотел обнять девушку, но она отстранилась. — Ты чего? Расстроилась?
Катя вытерла глаза платочком, что теребила в руках. На лацкане пуховика у нее и в самом деле прицеплен значок альпиниста.
— Что случилось? — спросил я. — Это из-за письма?
Против ожидания, девушка не стала молчать. Она разозлилась.
— Как ты мог, Ваня? — спросила она. — Как ты мог пойти в такое опасное восхождение один? Ты самоубийца, что ли? Ты понимаешь, что ты какой-то псих? И все, что ты сделал, это оставил мне какое-то письмо? А нормально попрощаться нельзя было? Я что, для тебя ничего не значу?
Ох, вот этого я опасался больше всего. Выноса мозга по полной программе. Даже самые лучшие девушки не могут обойтись без этого.
— Малышка, послушай, — устало сказал я и опять попытался привлечь девушку к себе. Где-то в прошлой жизни у меня получалось решать ссоры с девушками таким образом. Обнимаешь ее крепко минут десять. Как бы она не пыталась вырваться. Держишь, не отпускаешь. А потом она успокаивается. — Ты должна понять мою…
Но Катя толкнула меня. Отошла в сторону. Благоприятный момент для объятий прошел. Я же говорю, разборки с девушкой сразу после похода — лютая жесть. Никому не пожелаю.
— Не называй меня малышкой, — прошипела Катя. — Что за низкопробная пошлятина! Я много думала эти дни. Я тебе безразлична. Было бы по-другому, ты бы нормально попрощался со мной. А так я все поняла. Ты меня не…
Она не закончила, отвернулась, всхлипнула и отчаянно сбросила мою руку с плеча. Я ведь снова пытался остановить ее.
Но девушка слишком обижена. Не стала больше разговаривать. Ушла.
А я слишком устал, чтобы ее догонять. Ладно. Сейчас это бесполезно. Отдохну, высплюсь, потом поговорю с ней. Пусть тоже успокоится.
Постоял, посмотрел, как она идет мимо домиков. Куда-то в сторону костра, веселых голосов и бренчания гитары.
— Да уж, печально, — сказал голос сзади. — Очень печально.
Я обернулся и вздрогнул от злости. Тебя только не хватало. Гущев, собственной персоной. Ну что за возвращение такое? Вы дадите мне отдохнуть или нет?
— Ты вернулся, — продолжил начальник лагеря, глядя на меня. — Хорошо. Хорошо, что жив-здоров. Отдохни немного и собирай вещички. Ноги твоей здесь больше не будет.
Что-то он слишком уверен в себе. А как же Вайнов?
— Еще чего, — ответил я с вызовом. — Может, мне позвонить Вайнову?
Гущев усмехнулся.
— Звони хоть Папе Римскому. Твой покровитель сейчас застрял на Памире. Говорят, он даже погиб. Так что, я не желаю тебя здесь больше видеть.
Он двинулся дальше, чтобы уйти, но я схватил его за руку.
— Что вы сказали? Вайнов на Памире? Что с ним?
Гущев высвободил руку, неохотно ответил:
— Его экспедиция пропала на Памире. Восхождение на пик Коммунизма. Скорее всего, они там застряли. Завтра с нашего лагеря туда летит спасательная команда. Они все рассказали.
Он помолчал и добавил, видя, как я поражен:
— Я сожалею. Вайнов был прекрасным альпинистом. И навсегда остался в горах.
Вайнов напряг мышцы рук. Только невероятным усилием он удержался на стенке жандарма. Ноги болтались над полуторакилометровой пропастью.
Только что у него сорвался крюк. Если бы не страховка и эффективные закладки его юного друга Сохатого, он и его напарник могли упасть вниз.
Уже три с половиной недели шестерка альпинистов во главе с Вайновым штурмовала пик Коммунизма. Это самая высокая вершина в Советском Союзе. 7495 метров.
Таджики, на территории которых находится гора, называют ее Узтерги, то есть та, что «кружит голову». Впервые в 1933 году ее покорил легендарный советский альпинист Евгений Абалаков. Брат Виталия Абалакова. Шел в составе Таджикско-Памирской экспедиции. Он тогда единственный смог войти на вершину.
