Братский круг. По самому краю … (СИ) - Юшкин Вячеслав
Дверь в помещение открылась, и на пороге возникли три фигуры в арестантской робе. Две из них были легко узнаваемы — широкоплечий, высокий, стройный с прямыми чертами волевого лица Дима Тягачов, он же криминальный авторитет Тягач. И его близкий товарищ, профессиональный боксер, призер первенства Сибири — Саня Немец. Оба лысые, оба огромные, и оба мои друзья, причем любимые. Третьего я не знал, он держал в руках небольшой сверток и был одет несколько скромнее (если такое выражение применимо к арестантской робе), нежели его спутники.
— Братан! Ну как ты? — Тягач кинулся к моей шконке, наклонился и мы тепло обнялись. — Не вставай, Саня. Наслышан о вчерашнем. Думал, тебя уже в карик упаковали! Но успели все-таки.
Вслед за ним Немец заключил меня в свои крепкие объятия. Мои сокамерники по карантину быстренько разбрелись по своим местам, усиленно изображая занятость.
— Слава, крикни Лопату, пусть чаю заварит, — обратился Тягач к третьему своему спутнику, молчаливо переминавшемся на пороге. — Кстати, знакомься братан, Визунов Слава — завхоз третьего барака.
Я приподнялся на шконаре и протянул руку. Завхоз на секунду менжанулся, но потом сильно пожал протянутую ладонь. Видно, что зеку было приятно мое прилюдное внимание к нему.
Вот Саня, рекомендую. — продолжал Тягач. — Редкий, а может и единственный на нашей командировке случай, не прогнивший краснопузый! Да толстяк⁉ — Дима с силой хлопнул по широкой спине завхоза. — Свой в доску! В лагерь поднимешься, в его бараке будешь. — повернул голову в сторону полуоткрытой двери. — Ну, где там Лопата?
Через пару минут карантинный шнырь принес кругаль со свежезаваренным чаем. Развернули пакет, принесенный с собой, и разложили тюремные деликатесы.
— Ну, рассказывай. — авторитет вытащил пачку сигарет и, повернувшись к Лопате, в выжидательной позе стоявшему у дверей, приказал, — Лопата, посмотри за конторой. — шнырь молча кивнул и исчез за дверью.
— А что рассказывать? Сам все знаешь. — я с удовольствием затянулся «Мальборо». — Мусорила тут один особо ретивый, во вчерашней смене….
— Шлемка что ли? Прапор? — перебил Саня Немец.
— Да, казах толстый.
— Редкостной породы мразота. — Немец стряхнул пепел на пол. — Трусливая, жадная, жирная тварь!
— Ну этого-то мы угомоним. — вмешался Тягач. — Мне на волю через две недели, я сломаю его за забором, он меня самого достал. Так что о нем скоро забудешь. Это перхоть, вошь под ногами, которую раздавить надо. Тут есть персонажи посерьезнее, чем Шлемка. Владимир Васильевич. Сегодня его смена. Так что готовься, брат, долбить будет от души. Но и не дрейфь особо, не в таких замесах бывали, да, Саня? — Тягач подмигнул Немцу. — Бывали, да и не раз еще будем.
Женя бросил окурок в банку из-под дешевого кофе и закрыл пластиковой крышкой, чтоб не дымил.
— Ну пора нам. Вечером, если в карантин вернешься, водки тебе тусону по тихой. Ну а коли в изолятор закроют, не обессудь. Сам знаешь как там. Не до водяры в общем. — зеки поднялись, стали жать руки на прощание. Тягач еще раз обнял меня и, подмигнув, шепнул:
— Рад был повидаться, братик. Ни пуха…
— Да пошел ты! — ответил я…
Когда авторитеты вышли, Утюг подсел на мой шконарь.
— Ну вот, а говоришь людей нет в лагере. Что- то мне подсказывает, что казашня не переживет ближайший месяц. Уважаю!
Табличка на двери гласила «Начальник отдела безопасности Журавель Владимир Васильевич». Штабной шнырь подвел меня к ней и как-то незаметно растворился в воздухе. Я не стал стучаться, рассудив, что торопиться мне за эту дверь особо не стоит. Когда надо позовут. На мне был свежий спортивный костюм, присланный Немцем, взамен моего испорченного. Зечку-робу выдать нам еще не успели, поэтому карантин был одет в ту одежду, в которой прибыл из тюрьмы.
Ждать пришлось недолго. Дверь распахнулась, и какой-то прапор, видимо из новой смены, пятясь задом и кивая головой, повторяя как заклинание «Хорошо, Владимир Васильевич», «Будет сделано, Владимир Васильевич», вывалился из кабинета. Увидев меня, поспешил доложить:
— Вам Кубарева привели. Разрешите ему войти?
— Пусть войдет. — раздался тяжелый голос из недр кабинета. — А ты дверь закрой с той стороны. Да поплотнее.
Я вошел. У окна стоял стол, обтянутый зеленой материей, за столом сидело нечто огромно-квадратное с лысой квадратной же головой и смотрело на меня немигающими глазами. Килограмм сто тридцать. Я ожидал увидеть нечто особенное, но реальность превзошла все. Такой гигант при желании может покалечить тебя с одного-двух ударов. Меж тем безопасник задал вопрос:
— Кубарев?
— Александр Николаевич, статья 148, часть…
— Вот, смотрю я на тебя, Кубарев, и понять не могу, ты сюда зачем приехал? Срок отсидеть или здоровье оставить?
— Срок отсидеть.
— Так какого же хера на рожон лезешь? Ты знаешь кто я?
— Наслышан, гражданин начальник.
— И что? — Журавель открыл папку, лежавшую перед ним на столе. — Ты хоть понимаешь, что можешь не выйти отсюда? Или выйти дураком. Или инвалидом. Будешь до конца жизни срать под себя! Отсюда уже выходили и на носилках и вперед ногами. Понимаешь?
— Понимаю.
— Так какого же рожна! — безопасник с силой ударил громадным кулаком по столу. Глаза его стали наливаться кровью. — А вообще, что с тобой разговаривать. — Журавель встал и вплотную подошел ко мне. — Ну! Последний раз спрашиваю! Потом пеняй на себя! Возьмешь тряпку?
— Гражданин начальник… — попытался что-то промычать я, но удар огромной силы отшвырнул мое тело к стене.
Пока я пытался поймать ртом воздух, майор открыл дверь и рявкнул в коридор:
— Дежурный! Литвинова ко мне!
Через минуту в кабинет влетел давешний безопасник. Журавель указал на меня.
— Подвесь-ка этого гандона на турник.
Старлей взял в левую руку браслеты и наклонился ко мне.
— Встать! — я начал подыматься, но Литвинов наотмашь ударил меня по лицу правой рукой. — Живее, сука!
— Да что ты с ним возишься! — разъярённый начальник режима со всей дури ударил мне в живот ногой, я снова отлетел к стене.
Пока они со мной возились, в кабинете появился еще один безопасник, вчерашний капитан. Вдвоем с Литвиновым они подняли меня за шкирку и поставили на ноги. После одели на одну мою руку браслеты, и, подведя к турнику, закоцали вторую над перекладиной. Я стоял, вытянувшись, подвешенный на турнике, как на дыбе, с задранными вверх руками. Ноги, благодаря моему росту, твердо стояли на полу. Но, видимо, не всем моим предшественникам так везло. Я представил любого невысокого зека, ну, к примеру, того же Комара с моего этапа. Ему бы пришлось болтаться на посиневших от железных браслетов руках, не касаясь ногами пола, что само по себе уже было нестерпимой пыткой.
— Ну во-от. — старлей с тоской посмотрел на меня. — Не наигрался вчера в отрицалово? С этого турника еще никто в сознании не слезал.
— Свободен! — рявкнул Журавель. — И дверь закрой! — Литвинов не стал дожидаться повторного приказа. Капитан тоже юркнул в дверь вслед за ним.
Сильная боль пронзила все тело — первый удар пришелся по почкам. За ним последовал второй, третий. Как будто со стороны я услышал собственный крик. Где-то после шестого помутилось сознание и боль стала уходить…
Знакомый запах нашатыря. Большой нос, очки… ночной врач.
— Владимир Василич, умоляю вас, не в мою смену! Дайте мне спокойно сутки доработать. С прошлого раза зека еле откачали. А этот со вчерашнего еще не оклемался.
— Очухался? — громоподобный голос начальника безопасности третьей колонии казалось заполнил все пространство кабинета. — А ты, лепило, пшел вон отсюда, пока я тебя самого в морг не отправил! — Журавель схватил врача и вышвырнул как котенка за дверь.
— Ну что, Кубарев, продолжим?
Я мешком висел на турнике. Рук не чувствовал, зато все остальное тело болело как отбивная.
— Я знаешь, чего не пойму? — режимник приблизил огромную лысую голову к моему лицу и вперся тяжелым взглядом мне в глаза. — Через пару часов, а может и раньше, ты станешь калекой. А может и сдохнешь. Не ты первый, не ты последний. А ради чего? Ради своей блатной романтики? Ради дружков своих придурков — уголовников? Ради какой-то эфемерной, никем не виданной, так называемой воровской идеи? Ты что Вором хочешь быть, Кубарев? Тебе же не быть им, ты же рожа автоматная. В армии ведь служил?
