Уилбур Смит - Крик дьявола
— Да! Лучше исчезнуть до возвращения Фляйшера. — Он посмотрел на Мохаммеда. — Нагружай носильщиков едой «по полной». Что не сможем унести — выбросим в сортиры. — Он осторожно поднялся. — Пойду взгляну, не упустили ли мы чего-нибудь важного. — И, не теряя чувства собственного достоинства, нетвердой походкой направился к двери.
В кабинете Фляйшера он минуту с ненавистью смотрел на неприступный сейф. Нести его было слишком тяжело, и, с горечью отказываясь от этой мысли, он посмотрел по сторонам в поисках объекта для вымещения своей досады.
На стене висел портрет кайзера — цветная картинка с императором, красующимся в полном обмундировании на великолепном кавалерийском скакуне. Взяв со стола химический карандаш, Флинн подошел к портрету. Сделав на картине около дюжины штрихов, он коренным образом изменил взаимодействие лошади и наездника. И уже со смехом приписал под портретом на побеленной стене: «Кайзер любит лошадей».
Это показалось ему настолько остроумным, что он не поленился позвать Себастьяна.
— Вот что значит тонкий юмор, Басси. Этим отличаются все хорошие шутки.
На взгляд Себастьяна, в «граффити» Флинна юмора было не больше, чем в броске разъяренного носорога, но он решил послушно посмеяться. Это побудило Флинна к дальнейшим остроумным выходкам. Он велел двум своим оруженосцам принести из сортира ведро дерьма, которое они под его чутким руководством водрузили на приоткрытую дверь спальни Германа Фляйшера.
Часом позже тяжелогруженая награбленным добром «диверсионная группа», покинув Махенге, начала первый из многочисленных марш-бросков в направлении Рувумы.
37
В состоянии душевного смятения, вызванного избытком адреналина в крови, Герман Фляйшер бродил по разграбленной резиденции. Обнаружив очередное варварство, он созерцал его, прищурив глаза и с трудом переводя дыхание. Прежде всего надо было разобраться с пленниками собственной тюрьмы, где в этой роли оказались его же аскари. Когда те сквозь дыру в тюремной стене появились оттуда, Фляйшер коротко назначил каждому по двадцать ударов кибоко[24] как символическую плату за их несостоятельность. Стоя неподалеку, он стал немного успокаиваться при звуках смачных шлепков по голому телу и страдальческих криков.
Однако успокаивающий эффект шлепков тут же испарился, стоило Фляйшеру войти в кухонно-продовольственную зону своих владений и обнаружить, что его кладовая с методично расширяемым ассортиментом продуктов пуста. Это чуть не сломило его окончательно. От жалости к себе у него задрожали желваки, а из-под языка от тоскливой ностальгии засочилась слюна. Только на восстановление ассортимента колбас уйдет целый месяц, не говоря уже о поставляемом с родины сыре.
Проследовав из кладовой в свой кабинет, он наткнулся на плоды Флиннова остроумия. В нынешней ситуации Фляйшер был не в состоянии оценить его чувство юмора.
— Свинья, английский ублюдок, — мрачно пробормотал он. Темная волна отчаяния и усталости накатилась на него вместе с пониманием бессмысленности погони за грабителями. С разницей в два дня ему ни за что не угнаться за ними до Рувумы. Вот если бы только губернатор Шее, который неизбежно выразит недовольство ситуацией, позволил ему со своими аскари как-нибудь ночью пересечь реку и наведаться в Лалапанзи, то на следующее утро там было бы некому жаловаться португальским властям о нарушении суверенитета.
Фляйшер вздохнул. Он был измотан и подавлен. Прежде чем приступить к руководству наведением порядка в своем штабе, он должен поспать и немного отдохнуть. Выйдя из кабинета, он, тяжело ступая, устало добрел по веранде до своих апартаментов и толкнул дверь спальни.
Ввиду временной непригодности спальни Фляйшер расположился на ночлег на открытой веранде. Однако всю ночь его донимал сон, в котором он на бескрайней равнине преследовал Флинна О’Флинна. Расстояние между ними никак не сокращалось, а тем временем над ним кружили две огромные птицы: одна — с суровым лицом губернатора Шее, другая — с физиономией молодого бандита-англичанина — и методично через равные интервалы гадили на него. После только что пережитых злоключений обонятельная составляющая этого сновидения была чудовищно реалистичной.
Деликатно разбуженный одним из домашней прислуги, он, ощущая боль в глазах и мерзкий привкус во рту, с усилием сел на кровати.
— В чем дело? — рыкнул он.
— Гонец из Додомы принес книгу с красным знаком Буаны Мкубы.
Фляйшер застонал. Конверт с печатью губернатора Шее, как правило, не сулил ничего хорошего. Однако он, разумеется, не мог так быстро прознать о последних выкрутасах Флинна О’Флинна.
— Принеси кофе!
— Кофе нет, господин. Все украли.
Герман вновь застонал.
— Замечательно. Давай сюда гонца. — Придется вынести тяжкое испытание в виде упреков губернатора Шее без живительной кофейной терапии. Сорвав печать, он принялся читать:
4 августа 1914:.
Резиденция,
Дар-эс-Салам.
Комиссару (Южная провинция),
Махенге.
Господин комиссар!
Обязан сообщить Вам, что с настоящего момента империя находится в состоянии войны с правительствами Англии, Франции., России и Португалии.
Настоящим уведомляю Вас о Вашем временном назначении военачальником Южной провинции Германской Восточной Африки с полномочиями в приказном порядке предпринимать любые действия, на Ваш взгляд, необходимые для защиты наших границ и приведения противника в замешательство.
Военное подразделение будет сформировано в соответствующем порядке в Дар-эс-Саламе и отправлено в Ваш регион. Однако у меня имеются определенные опасения относительно своевременного осуществления этой задачи
В настоящее время Вам следует действовать силами контингента, уже имеющегося в Вашем распоряжении.
Там было еще много чего написано, но Герман Фляйшер читал остальной инструктаж, уже не заостряя внимание на подробностях. Головную боль как рукой сняло, и неприятный привкус во рту пропал в пылу вспыхнувших в нем воинственных страстей.
Его пухлое лицо озарилось улыбкой; оторвавшись от письма, он поднял глаза вверх и воскликнул:
— Ja, О’Флинн, теперь-то я отплачу тебе за ведро!
Фляйшер вернулся на первую страницу письма, и его губы беззвучно задвигались, перечитывая: «…любые действия, на Ваш взгляд необходимые для защиты наших границ и приведения противника в замешательство».
Наконец-то. Наконец он получил приказ, о котором столько молил. Он позвал сержанта.
38
— Наверное, они вернутся сегодня. — Роза Олдсмит подняла глаза, оторвавшись от вышивания детской распашонки.
— Сегодня, завтра, послезавтра… — философски отозвалась Нэнни. — Гадать, когда мужчины уйдут или придут, — дело неблагодарное — у них вечно свои мысли на этот счет. — Она продолжила покачивать колыбель, сидя возле нее на леопардовой шкуре, словно ожившая мумия. Ребенок слегка посапывал во сне.
— А я знаю, что сегодня. Я чувствую — должно произойти что-то хорошее. — Роза отложила шитье и подошла к двери на веранду. Несколько минут назад солнце скрылось за деревьями, и все погрузилось в призрачную тишину коротких африканских сумерек.
Роза вышла на веранду и обхватила себя руками. Ежась от вечерней прохлады, она всматривалась в темнеющую даль равнины. Какое-то время она простояла так в беспокойном ожидании, и равно как день быстро сменился ночью, ее радостное предвкушение переросло в смутное предчувствие.
— Нэнни, зажги, пожалуйста, лампы, — негромко, но с тревогой в голосе попросила она.
За ее спиной металл звякнул о стекло, затем чиркнула спичка, и слабый отблеск желтого света упал на веранду к ее ногам.
Роза ощутила на плечах первое холодное дуновение ночного ветра и, неожиданно задрожав, покрылась мурашками.
— Иди в дом, Длинная Косичка, — велела Нэнни. — Ночь — время москитов, леопардов… и прочей нечисти.
Однако Роза не спешила подчиниться — она продолжала всматриваться в темноту, пока могла различать вдали контуры фиговых деревьев. Потом, порывисто развернувшись, вошла в дом и закрыла дверь на засов.
Позже, когда она проснулась, луна не светила и в комнате было темно. Рядышком, тихо попискивая во сне, спала малышка Мария.
И вновь к ней вернулось тревожное чувство, которое она испытала ранним вечером. Роза замерла в постели в ожидании, вслушиваясь в кромешную темноту, и тьма будто навалилась на нее, так что она сжалась, стремясь абстрагироваться от реальности, ощущая в ночи беззащитность и одиночество.
Охваченная страхом, она подняла москитную сетку и нащупала колыбельку. Малышка захныкала, когда мать подняла ее и положила в постель возле себя. Однако Роза успокоила дочку в своих объятиях и вскоре та заснула, прижавшись к ее груди. Тепло крохотного тельца несколько успокоило тревогу Розы.
