Уилбур Смит - Крик дьявола
Обзор книги Уилбур Смит - Крик дьявола
Уилбур Смит
Крик дьявола
Эту книгу я посвящаю своей жене Мохинисо, бесценному сокровищу моей жизни, с бесконечной любовью и искренней признательностью за благословенные годы нашей совместной жизни.
Предисловие
Не стану отрицать, что эта история была навеяна мне событиями, развернувшимися на фоне Первой мировой войны, во время которых силами военно-морского флота Великобритании в рукаве Кикуния дельты реки Руфиджи был потоплен немецкий боевой корабль-рейдер «Кенигсберг».
Однако я буду категорически против любых сравнений всех описанных мною в этом повествовании плутов и прохвостов с участниками кампании по уничтожению «Кенигсберга». И я решительно отвергаю домыслы о том, что прототипом Флинна Патрика О’Флинна стала личность доблестного полковника Преториуса, «человека из джунглей», который в обличье туземца проник на «Кенигсберг» и сообщил данные для наводки орудий на военных кораблях флота ее величества «Северн» и «Мерси».
Хочу выразить свою благодарность лейтенанту-коммандеру Военно-морских сил Великобритании Матерсу (ныне в отставке) за помощь в моих исследованиях.
Часть первая
1
Флинн Патрик О’Флинн был браконьером — охотником за слоновой костью — и, как он со свойственной ему скромностью признавал, лучшим в своей профессии на всем восточноафриканском побережье.
Рашид эль-Кеб занимался экспортом драгоценных камней и женщин для гаремов роскошных домов Индии и Аравийского полуострова, а также незаконно торговал слоновой костью. Однако об этом было известно лишь клиентам, пользовавшимся у него особым доверием, для остальных же он являлся богатым и почтенным владельцем прибрежной судовой компании.
Как-то раз в период муссонов 1912 года Флинн с Рашидом, объединенные общими «шкурными» интересами, сидели в задней комнатке магазинчика эль-Кеба, расположенного в арабском районе Занзибара, и пили чай из крохотных латунных чашечек-наперстков. От горячего чая Флинн вспотел еще больше обычного. В комнатушке было настолько жарко и влажно, что даже лениво сидевшие на низком потолке мухи впали в оцепенение.
— Послушайте, Кебби, дайте мне хотя бы одно из ваших дряхлых суденышек, и я так набью его бивнями, что оно с трудом доплывет до места назначения.
— О! — осмотрительно сдержанно отозвался эль-Кеб, обмахиваясь веером из пальмовых листьев. Своим видом он напоминал недоверчивого попугая со всклокоченной козлиной бороденкой.
— Разве я вас когда-нибудь обманывал? — запальчиво возмутился Флинн, роняя с кончика носа очередную капельку пота на уже изрядно промокшую рубашку.
— О! — с той же интонацией отреагировал эль-Кеб.
— Это не план, а шедевр. С явным оттенком гениальности. Этот план… — Флинн задумался, подбирая подходящее определение. — Это наполеоновский план. Нет — Цезарев!
— О! — в очередной раз заметил эль-Кеб и подлил себе в чашечку чая. Аккуратно взяв ее большим и указательным пальцами, он сделал из нее глоток и лишь затем продолжил: — И я должен рисковать целым шестидесятифутовым дау[1] стоимостью… — тут он предусмотрительно завысил цифру — две тысячи английских фунтов?
— Чтобы почти наверняка заработать тысяч двадцать, — тут же парировал Флинн, и эль-Кеб мечтательно улыбнулся.
— Рассчитываете на такую большую выручку? — переспросил он.
— Боже мой, Кебби, да это самое малое, на что можно рассчитывать! На Руфиджи уже лет двадцать никто не стрелял — ведь не секрет, что это личные охотничьи угодья самого кайзера. Там развелось столько слонов, что охотиться на них — как овец загонять. — И Флинн невольно согнул палец, словно нажимая на курок.
— Безумие! — прошептал эль-Кеб, и вызванная предвкушением «золотая» улыбка смягчила хищное выражение его губ. — Вы собираетесь заплыть с моря в Руфиджи, поднять на одном из островов в ее дельте «Юнион Джек»[2] и набить дау слоновой костью, принадлежащей Германии. Безумие.
— Ни один из этих островов не был ими официально аннексирован. Я исчезну оттуда еще до того, как Берлин успеет уведомить об этом Лондон телеграммой. С десятком своих охотников я заполню дау всего за пару недель.
— А немцы подгонят туда боевой корабль уже через неделю. У них в Дар-эс-Саламе под парами стоит «Блюхер» — крейсер с девятидюймовыми пушками.
— Мы будем под защитой британского флага. Они не посмеют напасть на нас в открытую. Особенно учитывая, в каких отношениях сейчас находятся Англия и Германия.
— Мистер О’Флинн, я почему-то всегда считал, что вы являетесь гражданином Соединенных Штатов Америки.
— И вы не ошибались. — Тут Флинн несколько приосанился.
— А на дау вам нужен капитан-британец, — задумчиво произнес эль-Кеб, машинально поглаживая бороденку.
— Господи, Кебби, неужели вы решили, что я настолько глуп, что сам брошусь управлять этим корытом?! — обиженно возмутился Флинн. — Я подыщу кого-нибудь другого и предоставлю ему гордо проплыть мимо имперского флота Германии. А сам появлюсь с территории португальского Мозамбика, а потом тем же путем и удалюсь.
— Простите, — улыбнулся эль-Кеб, — я вас недооценил. — Он быстро встал. Впечатление от украшенного драгоценными камнями кинжала, болтавшегося у него на поясе, несколько портила давно не стиранная белая рубаха до пят. — Мистер О’Флинн, кажется, у меня есть для вас подходящий человек на должность капитана дау. Но прежде необходимо несколько изменить его финансовое положение, чтобы он охотнее согласился на предложенную работу.
2
Кожаный кошелек с золотыми соверенами был для Себастьяна Олдсмита тем самым основополагающим моментом, на котором зиждилось его не совсем безмятежное существование. Он был подарен ему отцом, когда Себастьян объявил всей семье о своем намерении плыть в Австралию, чтобы разбогатеть на торговле шерстью. Его присутствие успокаивало Себастьяна на протяжении долгого пути от Ливерпуля до самого мыса Доброй Надежды, где капитан бесцеремонно высадил его, после того как у Себастьяна «случилась накладка» в отношениях с дочерью некоего джентльмена, направлявшегося в Сидней для вступления в должность губернатора Нового Южного Уэльса.
Он пронес неуклонно таявшие соверены через все поджидавшие его злоключения до самого Занзибара, где, очнувшись как-то в убогой душной комнатенке от полубредового сна, вдруг обнаружил, что кожаный кошелек вместе со всем своим содержимым исчез, равно как и написанные отцом рекомендательные письма, адресованные неким известным коммерсантам в Сиднее.
Догадываясь, что эти письма вряд ли могли бы представлять в Занзибаре большую ценность, Себастьян сидел в замешательстве на краю кровати и пытался воспроизвести события, так сильно сбившие его с намеченного курса. От напряженного мыслительного процесса он мучительно морщил лоб — высокий интеллигентный лоб философа, на который ниспадали локоны густых черных волос. У Себастьяна были темно-карие глаза, длинный прямой нос, волевой подбородок и чувственный рот. В свои двадцать два года он выглядел эдаким оксфордским преподавателем, что лишний раз доказывало, насколько обманчивой могла оказаться внешность. Те, кто успел познакомиться с ним достаточно хорошо, удивились бы, узнав, что при намерении попасть в Австралию ему в осуществлении своих планов удалось продвинуться аж до самого Занзибара.
Оставив тягостное умственное занятие, от которого у него уже начала побаливать голова, Себастьян встал с кровати и, путаясь в длинной ночной рубашке, принялся тщательнейшим образом осматривать свой гостиничный номер. Когда он накануне вечером ложился спать, кошелек был у него под матрацем. Несмотря на это, Себастьян не поленился даже заглянуть в кувшин, предварительно вылив из него воду. Он открыл чемодан и перетряхнул все свои рубашки, заглянул под кровать, под кокосовый коврик и отчаялся лишь после того, как проверил все дыры в гнилых половицах.
Побрившись и послюнявив зудящие на теле клопиные укусы, он облачился в несколько пообносившийся за время длительного путешествия серый костюм-тройку и, отряхнув котелок, тщательно поместил его на свою шевелюру. Затем, взяв трость в одну руку и волоча чемодан другой, спустился по лестнице в душный и шумный вестибюль отеля «Ройял».
— Должен сказать, — начал он, обращаясь к оказавшемуся за стойкой тщедушному арабу, тут же изобразившему на лице самую приветливую улыбку, на которую только был способен, — что у меня, похоже, пропали деньги.
В помещении воцарилась тишина. Сновавшие с подносами из отеля на веранду официанты, резко притормозив, замерли на месте и с таким недобрым любопытством повернули головы в сторону Себастьяна, словно он объявил им о том, что его слегка одолела проказа.
