Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег
Раньше все боялись и беспрекословно слушались меня и замов, ну и кадровичек с бухгалтерией. Теперь на нашем «этаже пирамиды» прочно прописались патлатые и покрытые прыщами адепты цифровизации. Фирма, что испытывала у нас в больнице уникальную новинку, первый в России программный продукт для лечебно-профилактических учреждений с гордым названием «Казбек», трудилась на совесть. Мы с их генеральным, выходцем из одного конструкторского бюро, о котором он и после трёх стаканов ничего не рассказывал, извели кучу бумаги и сигарет, рисуя и выстраивая, как он говорил, «архитектуру». Чёртовы массивы данных, статистика, отчётность, автоматизация, связь с системами Минздрава и Фонда ОМС — задачка была не просто со звёздочкой. Она, зараза такая, вся целиком из них состояла, из тех звёздочек. Но помимо уникального сочетания моего опыта со знаниями директора разработчиков у нас было аж два бараньих упрямства на двоих и общая, советской школой воспитанная, уверенность в том, что своё дело нужно делать хорошо и доводить до конца. Мы родили эту систему. И с моей подачи презентовали в Фонде и Министерстве.
Мне предложили хороший пост и ведомственную квартиру. Наверное, дали бы и автомашину с водителем, захоти я. Но я не захотел. Я давно жил в городе, ставшем моим, мои дети ходили в разные классы одной и той же школы в нём, а люди на улицах здоровались со мной с улыбками. Я начинал тогда строить тот самый дом в той самой деревне, где мы собирались с женой встречать детей с их детьми и свою спокойную старость. Как уже вспоминалось, вставать в очередь за чужое место я никогда не любил и не собирался. Я привык хорошо и честно работать на своём. Тот «Казбек» стал моим Гиндукушем, перевалом, за которым были покой и пенсия. Денег от разработчиков я брать отказался категорически. Их генеральный привёз на участок в деревне три машины стройматериалов, а мне подарил чёрную округлую трубочку «Сименс А-35». Удобная была вещица, можно было прямо из-за стола не вставая позвонить в Москву Вале, другу-геологу, а то и Васе в Кишинёв. С ним и женой его мы в Кабульском госпитале познакомились-подружились, в одном подъезде дома для советников там жили. Жёны наши тёзками были…
Ох, увлёкся что-то. О чём бишь думал-то? А! Про сисадминов этих, пророков цифровых новоявленных. Директор фирмы-разработчика, инженер с прошлым, на котором явно висели очень непростые допуски, как-то не выдержал, да рассказал, что из четверых моих администраторов и специально обученных программистов можно и даже нужно было смело гнать троих. А четвёртого вызвался обучить, на стажировку к себе забрать. Ох, помню, разозлился я тогда! Чтобы этих набрать, пришлось увольнять электриков и техника, ставок лишних не давали тогда. А эта «белая цифровая кость» от проводки и медицинского оборудования морщилась и носы́ вороти́ла. Не для того, дескать, филиал радиоэлектронного мы оканчивали!
В тот памятный день пожаловались сразу, одна за другой, главбушка и старшая сестра из хирургии. Обеим им, взрослым и прожжённым тёткам, нахамили наши элитные пту-шники. И тут понесло меня. Чтоб не нарубить дров, вызвал замов: Сашку, что отвечал за технику и параклинические, как говорилось, подразделения, и Славу, главного по мобилизационной работе и ГэО с Чэ-эСом. И поделился с ними переживаниями. А потом запустили в кабинет и наших хамоватых всадников апокалипсиса…
Трое вылетели пробкой, без отработок и компенсаций. Тогда так ещё можно было. Вслед им по скрипучему коридору административного корпуса, над вытертым линолеумом, летели, как облако хлора, напутствия от Сашки. Густым матом. Одного, признанного условно небезнадёжным, оставили. Он после обещанной стажировки и вправду один всё успевал, да так ловко, что со всех предприятий города к нему потянулись коллеги, опыт перенимать. Потом, я уж тогда на пенсии был, он свою фирму открыл. А младшему моему, когда тот пошёл на менеджера учиться, ноутбук подарил. Потому что в том колледже сам тогда ребятам информатику и основы программирования читал, или что-то в этом духе. Но мы между собой его всегда звали так, как в тот памятный день окрестил Слава: «Соплёй Зелёной». Заместителя главного врача по гражданской обороне и чрезвычайным ситуациям с самого его детства, кажется, все звали уважительно, по отчеству: Марковичем. Он у меня отвечал за Джи Ар и нэтворкинг тогда, когда и слов-то таких никто не знал. Но контакты с горкомом, райкомом и обкомом, а потом муниципальными, районными и областными администрациями, как и с руководством каждого, наверное, предприятия города и района он поддерживал идеально. Случись что — они с Сашкой находили машины, материалы, технику и специалистов за пару звонков. Говоря, что помощь нужна больнице и главврачу. Так вот тогда, когда молодого сисадмина наставляли на путь истинный, Маркович выдал командным, натренированным за годы службы, рыком: «Да как ты смеешь женщинам хамить⁈ Они ж тебе в матери годятся! Сопля ты зелёная!». Айтишник тот был в прыщах, серьгах, модной рванине, а свои редкие патлы и вправду будто зелёнкой подкрашивал зачем-то. С той поры и пристало прозвище. Но только между нами.
Вздохнув, смотрел я, бесплотным духом сидя на крыше терема, как поднималось раннее летнее Солнце. Золотился светлевший розовый туман над Двиной и её берегами. Перекликивались в нём рыбаки и гребцы лодий, что отходили и подходили к Полоцким причалам. Жизнь шла своим чередом. Вон и голубь, выпорхнув будто прямо из облака, стрелой помчал к голубятне. Которая второй день стояла пустой, пока Алесь изыскивал возможности восстановления дальней связи. Повезло Всеславу с друзьями и соратниками, вот уж точно. Каждый за дело радел, не для денег, не «на отстань» служил. Как и мои друзья, те, что оставили работу в больнице, едва я ушёл на пенсию, не послушав моих уговоров остаться. А телефон, что подарил мне тогда директор разработчиков, остался, наверное, у жены. Мне всё равно по нему последние пару лет звонить стало практически некому.
Странно, но воспоминания эти нахлынули так, что едва не спихнули за задний план все тревожные и жуткие события этой, новой жизни. И дали понять, как я, всё-таки, скучал по оставленным мной в невозможно далёком будущем жене, детям, друзьям. Но очень кстати пришла на память поговорка, которой научила меня мама. Лет пять мне было тогда, шесть от силы, а вот гляди ж ты — помню. Тогда мы как раз тащили по глубокому свежевыпавшему снегу саночки с дровами. Дальневосточный гарнизон снабжал ими семьи эвакуированных. Но до барака доставку никто не делал — не принято как-то было. Мы ввалились в комнату распаренные, румяные, едва сметя снег с валенок и полушубков. Я по дороге падал пару раз, поэтому мне мама подмела веником-го́ликом даже ушанку, что всегда норовила сползти на глаза. «Устал!» — проныл я тогда. «Запомни: это слово настоящий мужчина, такой, как твои отец и деды, может в жизни сказать только один раз. Когда вовсе уж, совсем никаких сил не осталось. Сказать: „я устал!“, лечь и помереть, потому что нету сил-то. У тебя так?» — спросила мама, насыпая на стол муки, собираясь, видимо, хлеб печь. «Нет» — испуганно и растерянно ответил тогда я. «Тогда займись делом!» — не оборачиваясь на шмыгавшего носом меня, заключила она. Я, помню, пообижался на неё тогда. Попредставлял даже, пофантазировал, как любят дети, замирая от какого-то азартного страха, как она будет рыдать на моих похоронах. И только потом понял, насколько же ей, одной, с двумя детьми, в тысячах километров от дома, в воюющей стране, без родни, было тяжелее, чем мне. И мне стало очень стыдно. А поговорку ту запомнил накрепко, навсегда.
Когда будто налетевший ветер, которого не было, привычно утянул меня с крыши, я точно знал, каким именно делом надо будет заняться в первую очередь. Званко вторые сутки без пригляда в лазарете! Какой я, к псам, лечащий врач⁈ Жалеть себя взялся на старости лет, размышлениям и воспоминаниям предаваться! Будто дел больше нет? А дела-то как раз были, и много. Вот только планам, как водится, пришлось подкорректироваться. Так всегда бывает, если в деле участвуют не только мужики.
